Девушка для Данте

— В доки, — отвечает Данте.

Я занята осмотром кареты. Она словно из сказки. Такая округлая и роскошная. И такая большая внутри. На сиденье напротив меня лежат сложенные куртки, корзина для пикника и букет цветов.

Данте берет цветы и протягивает их мне.

— Ты выглядишь прекрасно, — говорит он. Его глаза снова сверкают. — Любишь сюрпризы? Теперь ты сможешь ездить на ней, когда захочешь. И можешь научить меня тоже. Если ты готова, конечно.

О, я готова.

О. Подождите. Он имел в виду уроки верховой езды.

Я готова и к этому. Конечно же, это так. Он может получить всё, что пожелает (Прим. пер.: игра слов — «I’m willing» означает «быть готовой», «желать», в том числе в сексуальном плане).

Но я не произношу это вслух. Вместо этого я киваю.

— Конечно. Я бы хотела научить тебя верховой езде.

Данте откидывается на спинку сиденья и вытягивает руку позади меня. Я наклоняюсь к нему, к его теплу. Никогда в жизни мне не было так комфортно. Я говорю ему это, и он смеётся.

И жизнь теперь официально совершенна.

Копыта лошади цокают по дороге, мимо проезжают машины. Жители Кабреры таращатся на нас, потому как для них лошадь, прогуливающаяся по шоссе, не является чем-то обыденным. Я не вижу охрану Данте, но уверена, что они следят за нами. Но я не упоминаю об этом. Я не хочу поднимать сегодня раздражающие темы.

Потому что сегодняшний вечер совершенен.

Солнце, действительно, садится, и это прекрасно. Оранжевые, красные и золотые лучи сияют над горизонтом и играют на нашей коже, и всё вокруг романтично и волшебно.

Это действительно похоже на сказку.

Я наклоняюсь и целую Данте в щёку, и он пахнет океаном, солью и солнцем. И, может быть, древесным ароматом оливковых рощ. Я вздыхаю. Жизнь не может стать прекрасней, чем уже есть сейчас. Я прижимаюсь к его боку, и он обнимает меня за плечи.

Я знаю, что мы приближаемся к докам, так как вижу паруса, рвущиеся в небо. Паруса разных цветов: белые, синие, красные, оранжевые, жёлтые. Лодки всех размеров аккуратно пришвартованы вдоль различных пирсов. Карета подъезжает к причудливому дощатому настилу и останавливается.

Данте босиком спускается по ступенькам с корзинкой для пикника и ждёт, протянув руку, чтобы помочь мне спуститься. А потом он ведёт меня на пирс. В конце пирса я вижу его лодку. Я знаю, что она его, потому что на её корме выведено имя «Даниэлла», огромное и золотое, и я вижу его даже отсюда.

И это не лодка, а яхта.

Действительно большая яхта.

— Готова провести со мной время наедине, как я обещал? — спрашивает меня Данте.

Я смотрю на него.

И я знаю, что я готова провести с ним время наедине.

И это включает в себя всё, что может повлечь за собой время наедине с ним.

Я готова больше, чем когда-либо к чему бы то ни было в жизни.

Я киваю, беру его за руку, и он ведёт меня на «Даниэлла».

Глава 22

«Даниэлла» прекрасна.

Это огромная яхта класса люкс, у которой есть всё, что только можно ассоциировать со словом «яхта». На ней есть комнаты, мебель и палуба. Люстры, хрусталь, постельное бельё, шёлковые занавески. Это практически плавучий особняк.

Невероятно. Это единственное слово, которым я могу её описать. И в своей голове я уже сочиняю письмо для Бекки, в котором описываю свои впечатления.

Не могу дождаться, чтобы узнать, чем же закончится это письмо.

Что произойдёт здесь, на этой яхте?

Я чувствую, как в моём животе начинают порхать бабочки.

— Она прекрасна, — невольно произношу я.

Мы проходим в зону с мягкими диванами на корме, и я сажусь на подушку, глядя на воду. Сегодня море, словно голубое стекло, тихое и величественное.

Данте садится рядом со мной и берёт меня за руку.

— Я рад, что ты здесь, — готовит он. — Я всю неделю думал о том, чтобы побыть с тобой наедине.

— Я тоже, — отвечаю я. А затем даю себе мысленный пинок. Серьёзно? Это всё, что я придумала в ответ?

Данте, кажется, не возражает. Он наклоняется и целует меня самым нежным из всех поцелуев.

И бабочки возвращаются.

Но всё в порядке.

Это хорошо в данной ситуации.

Они просто дают мне знать, что должно произойти что-то хорошее.

Данте легко проводит ладонями по моей спине. Я льну к его прикосновениям, к его рукам, ощущая твердость его груди, и мне интересно, чувствует ли он биение моего сердца. Если да, то это лишь жалкие отголоски того, как я нервничаю на самом деле, как я взволнована.

Звёзды ярко сияют над нами, и я никогда не видела более романтической обстановки, чем эта. Перед глазами встают строчки, которые я напишу Бекке:

«Беккс, яхта невероятна, вечер был идеальным и романтическим. Мы были под звёздами и…»

И затем я слышу голоса.

И затем я слышу голоса? Это не то, что должно было оказаться в письме.

Но я действительно слышу голоса. Я всё ещё сижу и слышу их, и Данте тоже.

Откуда-то из глубины лодки доносятся голоса.

— Здесь кто-то есть? — спрашиваю я. — Это экипаж или…

Данте качает головой.

— У яхты есть экипаж, но так как мы никуда не плывём, то их не должно быть здесь сегодня вечером. Мы должны быть здесь одни.

Мы шепчемся, и я задаюсь вопросом, что нам делать дальше. Я знаю, что охрана Данте находится возле лодки, и впервые это успокаивает — я рада, что они здесь. Где-то рядом. Где бы они ни были.

Данте встаёт и тянет меня за собой. Затем он бесшумно босиком крадётся к дверям, ведущим на корабль. Я иду за ним тихо, как мышь, и могу только надеяться, что никто не услышит, как колотится моё сердце. Потому что это так. И оно стучит не в хорошем смысле, как это было мгновение назад.

Мы пробираемся в столовую как раз в тот момент, когда две темные фигуры врываются в двери на другой стороне комнаты.

— Стоять! — кричит Данте.

И две фигуры останавливаются.

— Данте?