Девушка в башне

ветви, горячую воду и хлеб. Порой он предсказывает будущее.

Марья сжала розовые губы, а потом красиво присела в реверансе, немного

пошатнувшись.

– Дедушка, – прошептала она.

Банник молчал.

Марья робко шагнула вперед и предложила примятый кусочек печенья.

Банник медленно улыбнулся. Марья задрожала, но не сдвинулась. Банник взял

печенье туманными руками.

– Так ты меня видишь, – прошептал он шипением воды на углях. – Давно этого не

было.

– Я вас вижу, – сказала Марья. Она приблизилась, забыв о страхе, как умели дети. –

Конечно, вижу. Почему вы не говорили раньше? Мама говорила, вы не настоящий. Я

боялась. Вы предскажете будущее? За кого я выйду замуж?

«За сурового князя, как только у тебя пойдет кровь», – мрачно подумала Вася.

– Хватит, Маша, – сказала она. – Идем. Тебе не нужны пророчества. Ты еще не

выходишь замуж.

Черт улыбнулся с хитрым видом.

– Почему ей не нужно? Василиса Петровна, у тебя уже есть пророчество.

Вася молчала. Банник в Лесной земле сказал ей, что она сорвет подснежники зимой,

умрет по своему выбору и будет плакать по соловью.

– Я услышала его взрослой, – сказала она. – Маша – ребенок.

Банник улыбнулся, показав туманные зубы.

– Вот ваше пророчество, Марья Владимировна, – сказал он. – Я сейчас лишь сгусток,

ведь ваш народ верит в колокола и нарисованные иконы. Но я знаю немного: вы вырастете

далеко, и вы полюбите птицу сильнее матери, когда сменится время года.

Вася застыла. Марья покраснела.

– Птицу…? – прошептала она. – Никогда! Ошибаетесь! – она сжала кулаки. –

Заберите это.

Банник пожал плечами, едко улыбаясь.

– Заберите! – визжала Марья. – Забер…

Но банник посмотрел на Васю, и что–то мелькнуло в его пылающих глазах.

– До конца Масленицы, – сказал он. – Мы все будем смотреть.

Вася, злясь за Марью, сказала:

– Я вас не понимаю.

Но она говорила с пустым углом. Банник пропал.

Марья была потрясена.

– Он мне не нравится. Он говорил правду?

– Это пророчество, – медленно сказала Вася. – Оно может сбыться, но не так, как ты

думаешь, – нижняя губа девочки дрожала, темные глаза были большими и растерянными,

и Вася сказала. – Еще рано. Покатаемся?

Маша просияла.

– Да, – сразу сказала она. – О, да, прошу. Идем.

Легкомыслие дало понять, что Марье нельзя было кататься на коне по улицам. Вася

подумала, не ошиблась ли. Но она помнила, как любила ребенком кататься с братом,

подставляя лицо ветру.

– Идем со мной, – сказала Вася. – Будь рядом.

Они выбрались из купальни. Утро посветлело, и густые тени начали отступать.

Вася пыталась идти как смелый мальчик, хотя было сложно, Марья крепко сжимала

ее руку. Марья была пылкой, но из дворца отца выходила только в церковь, окруженная

женщинами матери. Даже идти по двору без окружения было бунтом.

Соловей стоял в загоне с горящими глазами, нюхал утро. Вася подумала на миг о

длинноруком существе с жесткой бородой, что сидело и вычесывало гриву коня. Но

колокола прозвонили утреню, Вася моргнула, и там никого не было.

– О, – Марья застыла. – Это твой конь? Большой.

– Да, – сказала Вася. – Соловей, это моя племянница. Она хочет на тебе покататься.

– Уже не очень, – Марья смотрела на коня с тревогой.

Соловей любил детей – или его поражали создания, что были намного меньше него.

Он подошел к ограде, выдохнул теплом в ее лицо, опустил голову и поймал губами

пальцы Марьи.

– О, – сказала Марья новым голосом. – О, он очень мягкий, – она погладила его нос.

Соловей радостно дернул ушами, и Вася улыбнулась.

«Только пусть не пинается, – сказал Соловей. Он тянул Марью за волосы, и она

хихикала. – И не дергает гриву».

Вася передала его слова и подняла Марью на забор.

– Ему нужно седло, – сообщила нервно девочка, вцепившись в ограду. – Я видела,

как катаются люди моего отца. У всех есть седла.

– Соловей их не любит, – возразила Вася. – Залезай. Я не дам тебе упасть. Или

боишься?

Марья задрала нос. Неловко из–за юбок, она перекинула ногу и села, плюхнулась на

спину коня.

– Нет, – сказала она. – Не боюсь.

Но она пискнула и сжала коня, когда он пошевелился, вздохнув. Вася улыбнулась,

забралась на ограду и устроилась за племянницей.

– Как мы выберемся? – спросила деловито Марья. – Ты не открыла калитку, – она

охнула.

Вася за ней смеялась.

– Держись за гриву, – сказала она. – Но постарайся не дергать.

Марья молчала, две ладошки крепко сжали гриву. Соловей побежал. Марья быстро

дышала. Вася склонилась вперед.

Девочка запищала, когда конь сделал три прыжка, разбегаясь, и с сильным толчком

перемахнул ограду, легкий, как листик.

Они приземлились, Марья смеялась.

– Еще! – завопила она. – Еще!

– Когда вернемся, – пообещала Вася. – Нужно посмотреть город.

Уходить было просто. Вася скрыла Марью плащом, держалась теней, и страж

поспешил открыть врата. Их делом было выпускать людей.

За воротами пробуждался город. Звуки и запах выпечки терзали утреннюю тишину.

Группа маленьких мальчиков играла на снежной горке на рассвете, пока старшие еще не

прогнали их.

Марья посмотрела на них, когда они проезжали мимо.

– Глеб и Слава делали горку вчера, – сказала она. – Няня говорит, что я слишком

взросла для салазок, но мама пока не решила, – ребенок звучал грустно. – Мы не можем

там поиграть?

– Не думаю, что твоя мама одобрит, – с сожалением сказала Вася.

Над ними за стеной кремля виднелся кусочек солнца, медного кольца. Оно