Девы ночи

Наконец Додик сдался и побрел к столу. Мыкола тем временем выпустил Веру, она быстренько шмыгнула, никем не замеченная за высокими кустами, и вынырнула у самых ворот. Мыкола открыл калитку, и кагебистская пленница исчезла. Так, одно доброе дело я уже сделал. Пора и перекусить. За столами уже гудело, как в улье. Но без Мыколы я не отваживался к ним приблизиться.

– Идем, – наконец крикнул он мне. – Нас там стол ждет, – и кивнул на особняк.

– Э! – остановил я его. – Ты куда?

– Как это куда? Поесть!

– Но почему туда?

– А ты как, собрался с начальством обедать?

– А что тут такого? Там и так для большего количества гостей накрыто.

– Но не для таких, как мы с тобой.

– Ну, ты меня убиваешь! Если бы я знал!

– И что было бы?

– Плюнул бы и не поехал! Чтоб я, да на задворках, как лакей?! Да никогда в жизни!

Если честно, то я хорошо знал, что делаю. Я тянул время. Я уже заметил взгляды Дзвинки, заметил, как она кивает мне головой, мол, чего вы там застряли. Я кивнул в ответ – ну, ты же видишь, что это не от нас зависит. Дзвинка – девка шустрая, улавливает все в один момент. Сорвавшись с места, она бросилась к нам и, схватив нас под руки, потащила к столу. Мыкола что-то бормотал, готовый уже извиняться перед всем столом. Гости встретили поступок Дзвинки одобрительным гулом, а может, мне так только показалось. Во всяком случае, кое-кто из них ободряюще кивнул нам – чего там церемониться, свои ребята…

Столы были накрыты буквой П. Во главе сидели двое представителей из Центра в компании своих дам. По краям расселись уже местные кадры, а мы с Мыколой сели в конце стола.

Беспорядочный гомон наконец стих, и слово взял заместитель Щербицкого. Говорил он, как и все здесь, конечно же, по-московски, но не выговаривая твердо «г» и не акая. Его словарный запас не отличался особенным богатством, и присутствующим довелось услышать о небывалых достижениях компартии, о том, как львовская организация приятно удивила своей бурной деятельностью, и что товарищ Щербицкий лично сегодня с утра передал по телефону привет всем присутствующим. Я чуть не прослезился. Неужели он приветствовал и меня вместе с проститутками?

Как бы то ни было, я с удовольствием поднял бокал за то, чтобы всех комуняк наконец шляк трафил [62] . Этот мысленно произнесенный тост так пришелся мне по вкусу, что я произнес его про себя еще несколько раз, пока мне не стало по барабану – есть коммунисты, или их нет.

Не буду утомлять читателя описанием застолья. Скажу лишь, что боссы вели себя за столом точно так же, как и мы, простые смертные, но немного по-другому. А как, я и сам не знаю. Было что-то неуловимое в этом банкете, что сразу отличало его от всех, которые мне приходилось видеть. Даже такие популярные в ту пору анекдоты о Леониде Ильиче звучали здесь с каким-то особенным акцентом.

62

Черт побрал (польск.).

Чем больше выпивали, тем раскованнее становилась застольная атмосфера. Боссы понемногу начинали зажимать девушек, а те, следуя указаниям пани Алины, густо краснели и попискивали, как мышки. Это боссам очень нравилось. Товарищ из Центра даже воскликнул:

– Ох уж эти хохлушки!

После чего все почему-то радостно засмеялись, ведь шутка принадлежала высокопоставленной особе. Засмеялся и я, как и надлежит, по-хохляцки. Один из партийных даже поинтересовался, как меня зовут, и, представившись Анатоль Палычем, предложил «врезать». На что я ответил еще более идиотским смешком и конечно же выпил с Анатоль Палычем «нашенской», хотя до сих пор старательно налегал на импорт.

Наконец настала пора ослабить ремни. Отдельные товарищи вставали из-за стола и тащились в уборную. Сначала в дом, а потом, после чьего-то примера, прямо в кустики, еще и девушек звали на брудершафт. А когда и я, было, поплелся в кусты, Мыкола поймал меня за рукав:

– Дурак! Думай, что делаешь!

Пришлось мне переть в резиденцию. По пути назад я наткнулся в холле на бармена.

– Это вам Вера передала, – сказал он, подбрасывая мне что-то в карман.

Это был конверт, а в нем – четыре четвертака. Мой сегодняшний гонорар. На бумажке, лежавшей с деньгами в конверте, было написано: «Передай той девушке, что Додик – мазохист и заставляет стегать себя ремнем. После чего требует орального секса, потому что у него никогда не бывает полного стояка. Чао».

Нужно было каким-то образом передать эту записку Дзвинке.

То ли от выпитого вина, то ли от неожиданного желания плюнуть на все это и улизнуть домой, вдруг охватившего меня, но стоило мне положить эту записку в карман, как я сразу же забыл о ней. Мне вдруг стало невыразимо скучно. Почему-то уже потухло желание изучать жизнь. С кислой миной я поплелся к столу. Но за столом было пусто. Главные события происходили теперь в бассейне.

Один из боссов прыгнул в воду и теперь, стоя в костюме по пояс в воде и держа в одной руке бутылку водки, а в другой рюмку, радушно приглашал брать с него пример. Присмотревшись, я узнал гостя из Киева, его высокий ранг заразительно повлиял на остальных партийцев, и скоро в воду начали прыгать и остальные гости. Все они через время собрались в круг и принялись причащаться. Я попробовал воду рукой. Вода была теплая, видно, бассейн подогревали. Но купаться в костюме как-то не хотелось. Додик прыгнул последним. Он визжал больше всех, громко фыркал и бил руками по воде, очевидно, чтобы его заметили. Но начальство ни малейшего внимания на его подвиги не обращало. Вряд ли обратило бы и на мой.

Девушки носили и бросали своим кавалерам бутерброды, а одна даже швырнула пригоршню раков. Кавалеры делали вид, что не могут поймать закуску, и она, плюхнув, оседала на дно. Толстые, лысые и мордатые, они походили на обычных мальчишек, решивших малость попроказничать.

Мыкола приволок откуда-то фанеру и, наложив на нее закусок, пустил этот плотик в воду. Видимо, он не ожидал того, что произошло через несколько секунд. Кто-то закричал:

– Вражеский корабль!

И все сразу, словно какое-то регулярное войско, начали бешеную артподготовку. Всё, что было в руках, полетело во вражеский корабль. Когда руки опустели, в ход пошли мешты. Пока на фанере не осталось и следа от горы бутербродов и салатов, артиллеристы не успокоились. Вот это было зрелище!

А затем аристократы республиканского и областного масштаба повылезали из воды и, взяв панночек под руки, побрели к столам. Первая рюмка после купели прошла организованно и без пауз. Но тут какой-то шутник, скинув носки, выжал их в пустую рюмку. Вслед за ним все повторили этот пикантный поступок, и уже вторая стопка пилась с таким громким хохотом, что в общем шуме невозможно было что-либо понять.

Пили все, кроме Додика. Он в это время героически нырял на дно в поисках потопленных «снарядов» и «торпед», сиречь туфель. Мокрую обувь он сложил на бережку, а сам метнулся в дом, откуда вернулся с охапкой разноцветных халатов. За ним приплелся и бармен с пижамами и большим набором тапок. Боссы, гогоча и ухая, нырнули за кусты и там переоделись в сухое.

Когда они расселись в халатах за стол, то уже ничего не отличало их от развращенных панков, которых якобы должна была смести с лица земли Октябрьская революция. Когда подали горячее, все были уже хорошенько пьяные, и никто не церемонился с этикетом. Девушки заботливо подливали и подливали, все время провоцируя новые тосты. Дзвинка тоже пыталась не бить баклуши, но Додик хмелел слишком медленно. Но вот один из динамиков грохнул «Отель Калифорния», и все вдруг замельтешили и бросились тащить друг друга на танцплощадку. Какие-то вуйки [63] были такие пьяные, что девушкам приходилось их вести, а в танце они повисли девушкам на шеи, и только топали, как медведи, на месте.

63

Дядьки (галич.).

Я наслаждался грузинскими винами и не спускал глаз с Дзвинки. Я чувствовал к ней что-то большее, чем симпатию, а наблюдая, как прижимает ее Додик, даже нервничал, и мне казалось, что это достаточно заметно, поэтому я пытался поскорее напиться. Но распивание на природе имеет то подлое свойство, что опьянения не чувствуешь до тех пор, пока не попадешь в помещение. После «Калифорнии» прозвучало «Вот кен ай ду», и мне стало ужасно грустно, что это не я качаюсь сейчас в танце с Дзвинкой, а этот тупорылый чекист с толстым задом. А тут еще и Дзвинка в те моменты, когда поворачивалась лицом к столам, то смеялась мне, то показывала язык, делая комические мины и всем своим видом демонстрируя, как достал ее этот Додик. Из-за этого я должен был все время ловить ее взгляды, потому что когда я один раз отвернулся, то потом она погрозила мне кулачком.