Девятая жизнь кошки. Прелюдия

Фитиль трещит. Пламя разгорается сильнее, а потом немного притихает. При мягком свете лампы мы все кажемся другими. А может быть все дело в том, что лишь при тусклом свете мы замечаем друг друга такими, какие есть. Наши голоса тоже становятся приглушенными. Так близко незачем быть пронзительно громкими.

Иногда папа очень возмущен системой 'веер', мама тревожится, что не успеет сделать домашние дела. О чем думает сестра, я не знаю. Но я больше всего ненавижу тот миг, когда нас вновь подключают к сети, и все становится, как прежде: шумным и обыденным.

Я вздрагиваю от мягкого 'привет', произнесенного практически мне в ухо. На столе лежат розы нежнейшего кремового цвета в бумажной упаковке. Единственной, которая не вызывает у меня отторжения. В массивном удивлении я едва разбираю его слова, концентрированно извиняющиеся за свое поведение. Я все еще молчу, но это молчание сильно отличается от вчерашнего. Сейчас мне интересно молчать, я слушатель. А из него льется его история. История отчаяния, история креста, поставленного на любых отношениях, история ненависти к женщинам, история сочащейся боли, скрываемой за колкими усмешками. Он сожалеет, что я вынуждена сталкиваться с последствиями его прошлого. Он не знает, сможет ли когда-нибудь вновь быть на равных, открываться, подпускать к себе другого человека, или способен только защищаться, нападая, как это было при нашей первой встрече.

Мне не хочется ничего говорить. Моя обида растворяется, а сочувствие увеличивается. Я хочу слушать и слушать. У него невероятный тембр. Глаза закрываются сами собой, а его речь воспринимается как проникновенная музыка. Я механически провожу рукой по стеблям цветов, бумага защищает мои руки от щипов, но один из них, самый крепкий и острый прорезает ее, и уже приготовился к встрече с моей нежной рукой. Я вздрагиваю от боли, и будто освобождаюсь от транса. Меня покидает ощущение неги, и сейчас я рада этому. Мне хочется сохранять бдительность. Я уже знаю, чего от него можно ждать. Сочувствие никуда не девается, но сейчас я словно принимаю решение, что со мной можно, а чего нельзя.

– Я принимаю извинения. Но мне все еще обидно

– Ты имеешь на это право. Я знаю, какой я бываю скотиной, но обещаю приложить все усилия, чтобы исправиться. Со скотиной ты уже познакомилась, можно я покажу тебе других обитателей своего зоопарка?

– Только не оборотня, - говорю я. И мы расслаблено смеемся.

Мне достаточно спокойно, чтобы продолжать его слушать, но я не готова делиться ничем про себя. Откровенности в ответ на откровенность не будет. Для этого мне необходимо доверять. Сегодняшние два часа стремительно проносятся, задел на будущее положен. Мы решаем встречаться именно здесь. Он тоже работает неподалеку, и частенько захаживает в эту кофейню. Странно, что я не встречала его раньше. И он был очень удивлен, когда я предложила это место для встречи. Ему было непросто приходить с извинениями именно сюда, не зная, какой реакции от меня ожидать. Устрой я скандал, он не смог бы прийти сюда снова больше никогда.

Сегодня он неимоверно убедителен, и привлекателен. Тот, вчерашний, он постепенно испаряется из моей памяти.

4

Я немного опаздываю, меня задержали на работе. Я вижу его через окно. Он достаточно расслаблен, и вряд ли задумывается о том, что за ним наблюдают, он разговаривает с официанткой. Само обаяние. Она улыбается в ответ особенной улыбкой, говорящей о том, что она не прочь продолжить знакомство. Я снова обращаю внимание на вкрадчивость его движений, они завораживают, гипнотизируют. Его тело, даже сидя, как будто совершает ритуальный танец своей жестикуляцией. Я представляю себе огонь, и череду девушек с остекленевшими глазами, безвольно втекающих в сердцевину костра. Испугавшись собственной фантазии, я ускоряю шаг. Официантка все еще принимает его заказ, и я успеваю добавить свой.

Две прошедшие встречи аннигилировали друг друга, и сегодня мы как будто впервые вместе. Я испытываю смущение первого знакомства. Ощущение, что ворвавшись в них стремительно, мы вновь увеличиваем дистанцию, и поворачиваемся друг к друг более приличными гранями. Я с удивлением ловлю себя на мысли, что почти не помню тех двух встреч.

Сегодня мы не делимся ничем своим, просто треплемся ни о чем. О затянувшейся летом весне. Об открытии нового стадиона, и футбольных баталиях последних двух лет. О проблеме бродячих животных. О сортах кофе. В этих фоновых разговорах мы одновременно изучаем друг друга. Останутся ли эти встречи кофейной болтовней или можно двигаться дальше? тридцать дней это беспросветно много, если отношения поставлены на паузу, и предельно мало, если они развиваются.

Я понимаю, что боюсь. Я чувствую острое притяжение к нему. Мне хочется взъерошить его волосы, и втянуть запах его затылка. Но стоит мне двинуться за этим желанием, как оно распалится еще сильнее. И с чем я останусь в конце? Какой мужчина сменит его? Какая женщина меня? Мои губы шевелятся, я поддерживаю разговор, а сама размышляю о том, что будет дальше, принимаю решение. И вдруг все мои мысли сменяет пустота его серых глаз, я ныряю в нее, я больше не обладаю способностью сопротивляться. Но наше время на сегодня заканчивается. Очень своевременно.

5

На следующий день он ждет меня не внутри кофейни, а сидит в машине неподалеку от нее. Он звонит мне за 5 минут, чтобы изменить место встречи. Я провела сутки без него, но я все еще пленница бездонности его глаз. Каким-то образом я прыгнула в их двойной туннель, и все продолжаю лететь в неизвестность. Я не спорю, я сажусь в его машину, мы едем к нему.

Мы не говорим ни слова. Молчание между нами красноречивее любого разговора. Я думаю о том, что у нас всего два часа, а я хочу владеть им всю ночь. Время утекает сквозь пальцы, как размягченное от жары масло. И мое тело плывет вместе с минутами. Обмякает от неги, погружается в липкую паутину забвения. Я настолько утрачиваю контакт с реальностью, что все эти образы не пугают меня, а манят.

Мне неважно, что будет потом. Но самое необычное в том, что неважно и то, что было раньше. Растворяясь в настоящем, я утрачиваю прошлое и будущее. Растворяясь в настоящем, я вовсе не присутствую в нем.

Я двигаюсь вслед за ним, у меня нет ничего своего, никаких собственных желаний, я лишь реагирую на его инициативы. Я настолько опьянена удовлетворением собственного голода, который я отказывалась чувствовать, что не замечаю ничего вокруг. Оказавшись слишком близко, я перестаю быть отдельной. Перестаю обладать собственной волей. Я считаю себя ядовитой змеей, но не беру в расчет, что змею легко подавить всего лишь игрой на дудочке. Мой яд нисколько не опасен для него. А я беззащитна перед ним.

Я подпрыгиваю от радости, не в силах устоять на одном месте дольше нескольких секунд. Предвкушение скачет внутри меня мячиком для пинг-понга. Моя речь неподвластна мне, как и тело. Слова льются бурной горной рекой, которую наконец-то расчистили от завала. У нас в гостях моя тетя! Она готова слушать меня часами, и мне всегда найдется, что ей сказать, но время течет неприлично быстро, и темп моей речи пытается перегнать стремительное время. Мне еще неважно просто течь, мне важно успеть впасть в море.

Огромный торт доживает свои последние минуты. Сейчас приготовленные стулья заскрипят рассохшимися голосами, сыграет свою партию нож, потом вступят ложки, бьющиеся о фаянс ярко-синих с позолотой блюдец. И, наконец, делая композицию безусловно мажорной, сольются в один 'бом' пять чайных чашек. Но пока мой стул играет сольную вступительную партию.

Включили радио. Живая музыка жизни нарушена чем-то механическим. Аудиоспекталь прерывается срочным новостным сообщением. Торты, поступившие сегодня в продажу опасны для жизни. Несколько человек находятся в больнице. Ночная смена по ошибке вместо питьевой соды использовала кальцинированную.