Дикая

Мужчины методично жевали пищу, не обращая на меня внимания. Мать подняла суровый взгляд и тут же, словно нехотя, опустила глаза в тарелку. Анфиса, бледная и испуганная, дрожащей рукой корябала ложкой по тарелке. Близнецы как обычно тихо переговаривались между собой.

Так я и стояла столбом, вцепившись в младшего брата, пока мать не буркнула:

— Садись есть.

— Я не голодна, — тихо ответила я.

Во мне прокатилась волна облегчения. Пока что скандал откладывается.

Меня все еще мутило, да и вообще, хотелось упасть на кровать и уснуть. Так я устала. Внимательно посмотрев на меня, мать поднялась и подошла.

— Выглядишь бледной. Иди приляг.

Не рискуя возразить, я прошмыгнула в нашу с Анфисой комнату, улегшись на кровать. Отвернулась к стенке, пытаясь унять дрожь и тошноту. Я, и впрямь, чувствовала себя скверно.

— Ты не заболела? — спросила через пару часов Анфиса, когда я так и не появилась на кухне хотя бы за перекусом.

Ничего ей не ответив, я упрямо смотрела на стену. В глазах жгло.

— Я так понимаю, ты последовала моему совету, — мягко продолжила она.

Присев на кровать, она погладила меня по волосам.

— Ничего, все наладится.

Мне нечего было ей ответить. А рассказывать про Колчина совершенно не хотелось. Мне даже думать об этом не хотелось, не то, что говорить.

Так и не уснув, я дождалась, когда все в доме улягутся. Примерно в двенадцать ночи, я осторожно поднялась с кровати. Достала из тайника тоненькую стопку денег. Те, что я смогла заработать дополнительно у Саввы. В холщовую сумку сложила на дне деньги, носки и белье. Положила еще одно платье, самое приличное. Еще закинула туда же Дуняшины подарки — наклейки, блокноты. Все, что имело для меня значение.

С грустью взглянув на Анфису, я пошла к двери. Не решилась ее поцеловать, боялась, что разбужу. Так же не зашла и к Сеньке с близнецами.

Крадучись, словно воришка, я направилась к двери. Потянула на себя дверь и застыла удивленно. На ней изнутри висел тяжелый амбарный замок. Ключа от него у меня, конечно, не было.

— Далеко собралась? — раздался знакомый голос.

Глава 22

— Мам? — растерялась я, обернувшись.

В старом потрепанном кресле, в котором, бывало, сидел с газетой отец, сейчас прямая как палка сидела мать. Ее тонкий худощавый профиль был мягко подсвечен лунным светом, пробивавшемся в окошко.

Она замолчала, упрямо уставившись в окно, и я похолодела. Ведь не выпустит же. Закроет меня здесь до самой свадьбы. А потом…

Что будет дальше даже представлять не хотелось. Если бы не увиденное накануне, может, я бы и не бежала вот так. Я же пыталась смириться со своей участью. Подумала, что секс в жизни не самый важный аспект, что мы справимся с Колчиным и без этой части в своей жизни. Я же честно пыталась представить!

Сейчас я понимаю, что даже если бы не стала свидетелем жестокого и бессмысленного убийства им животного, я бы все равно сбежала. Я бы все равно не смогла. Это же средневековье какое-то. Я его не люблю.

— Мам, пожалуйста… — взмолилась я.

В горле встал болезненный комок, и голос мой сломался. На щеках я почувствовала горячие слезы.

— Я не могу так, мам. Пожалуйста… Я вчера такое видела… — вытерев ладонью слезы, я всхлипнула. — Он чудовище. Я не могу выйти за него. Он забил бедную овечку в своем дворе простым кнутом. Он замучил несчастное животное до смерти. Мне поэтому стало плохо, и я…

Я замолчала, осознав, что она, возможно, даже не слушает. От ее застывшей фигуры я не могла добиться никакой реакции.

— Я не выйду за него. Он меня ненавидит, я слышала… Я лучше сама на себя руки наложу, но ему не дамся, — зло прошептала.

Встав с кресла, она подошла ко мне и замахнула руку. Я знала, что будет хлесткая пощечина, но не пошевелилась. Удар обжег щеку. Она вырвала сумку из моих рук и высыпала содержимое на пол. Не обращая внимания на рассыпавшиеся вещи, я с вызовом смотрела на мать.

— Все равно не пойду. Хоть закрой, хоть сама заколоти. Не пойду. И я не девственница больше, я с мужчиной переспала. И я этому рада. А про Колчина ты и сама знаешь, что ничего он не может. Холодная сука ты, что меня в такую жизнь хочешь отправить.

Сказала и замерла.

Я никогда не смела даже голоса повышать на родную мать, не то, чтобы обзывать ее такими гадкими словами. Но сказанного не вернешь. Да и не хочу. Во мне бурлила ярость и обида, что родному человеку было абсолютно наплевать на меня. Я не могла ей этого простить, и поэтому в данный момент испытывала к ней презрение. Что она за мать такая…

Честно говоря, я ожидала еще одного удара или громкого крика и призыв к помощи у отца. Но она вдруг закрыла лицо руками и упала обратно в кресло, тихо заплакав.

Я возвышалась над ней и молчала. Не могла заставить себя протянуть руку и погладить ее по голове. Нам всем в этом доме не хватало ласки, но это были не мои правила. Не я их обозначила. Пусть тоже страдает. Как и я.

От собственных мыслей стало тошно, но рука так и не пошевелилась.

— Разве ты не видишь какая у меня жизнь? Я думала избавить тебя от детей, облегчить участь. Думаешь я не знаю, что нужно было остановится после трех? Но отец не позволил, — просипела она сквозь слезы. — А то, что не может Алексей ничего, так даже лучше. Не будет тебя терзать ночами, использовать по нужде, как…

Она замолкла, испуганно подняв голову и оглянувшись. Но весь дом спал, никто не слышал ее признаний, кроме меня.

— Секс — это редко про удовольствие. Чаще всего это просто выполнение супружеского долга, удовлетворение своего мужчины.

— Мам, это чушь, — покачала я головой, абсолютно с ней несогласная.

— Я знаю побольше твоего, — отрезала она.

— Ты живешь с отцом уже Бог знает сколько лет, а я была с мужчиной всего одну ночь, но я могу тебе сказать, что ты не права. И ты меня прости, я не хочу лишаться этого аспекта в своей жизни. Жаль, что у тебя все так. Но я не хочу такого, а ты меня подводишь именно к такой участи.

— Думаешь, ты нужна ему?

— Кому? — устало переспросила я. Я не знала кого она имеет в виду.

— Не знаю, с кем из братьев ты была. Но догадываюсь, что со старшим, — припечатала мать.

Все-таки, последствия моей первой ночи в не дома не остались для незамеченной. Она догадалась, что между мной и Кириллом что-то произошло, едва мы появились во дворе.

Мать неправильно рассудила мое молчание, сузила глаза.

— Поиграется и бросит. А ты останешься с разбитым сердцем.