Директория IGRA

– Но это действительно крематорий!.. Парились в крематории! Брр-р!..
– Притворяется?
– Могу паспорт показать!

– А вы меня за кого приняли?

– Ни за кого!

– Но сели в мою машину!

– Вы меня, можно сказать, силой втащили.

– И что третья за день встреча?!

– Впервые вас вижу!..

Остановился.

– Как же нам выехать?

– Вам к какому вокзалу?

– Северному.

– А мне - к Восточному. Но ни к вашему, ни к моему отсюда дороги нет. Надо выходить на Садовую, а там...
– Ну да, пока ничейная зона.

Похоже на бегство.

– Кому что.

– Вы о чем?

– Сидела птица на плетне... Сказка такая.

– Аа...а.

– Не волнуйтесь, я вполне нормальный.

– ... Мне здесь! Авось, сегодня встретимся еще.

– Чем черт не шутит?

– Мне, кстати, везет на шайтанов.
– Блеск вдруг в его глазах, визитку Мустафе протянул - пригодилась она при выезде за городскую черту, черта черту - черти, прочитываемые в разных смыслах, одним словом черт: сунул визитку самодеятельному таможеннику, расплодились контролеры, не ясно, от чьего имени действуют, и тот клюнул на защитный глянец, под коим - президент какой-то фирменной аббревиатуры.

... Холл и окошко на втором этаже, где недавно был с Никой, кажется, в прошлом веке, когда впечатлительность подвела Мустафу (неудобная поза!), зато ночью и на полу, куда сбросили матрац, творили чудо, Ника уже не могла, взмолилась, но не отпускала, и он доверился ее чувствам, а не словам, и был неутомим в неистовости.

Ника! Увидел в окно террасы!.. И она его увидела, выскочила:

– Ой, как я рада!..

– Я видел тебя на большом экране...
– Осекся.

– Что с тобой? Ты такой бледный!

– Потом.

– Сейчас! Я должна снять твою боль.

– Началось.

– Что?

– Ты шла озираясь и вышла из поля видимости.

– И ты примчался ко мне? За меня испугался? Мустафа...
– прижалась к нему, и он, заслышав имя, вздрогнул, прозвучало как чужое, не его: да, это МУСТАФА!

– ... Затем появилась снова. И тебя, я это точно видел на экране! волокли за волосы!

– Ну да, - перебила: - Сериал как simulation. Я тебя не предупредила: нажимая Enter, ты ускорял процесс игры.

– Сам компьютер разыгрывает?!

– Программа в режиме гипотез. Компьютерные псевдонимы, в которых мы живем. И ты увидел, как меня казнят.

– Мог увидеть и собственные похороны?!

– Если задать программу.

– Ускорение реальности?

– Нет, пока игры.

– ... Ника!
– нетерпеливый голос Вермы.

– Иду!
– и к Мустафе: - Я должна помочь, у нас сегодня гости.

– С кем это ты там?

– Мустафа к нам приехал.
– Потащила его в дом.

– Гости вот-вот явятся, а мы еще не готовы!..
– Упрек?

– Вы тут веселитесь, а там...

– Потому и веселимся, что свершилось!!

– Что?

– Стану я разглашать государственную тайну!

– Праздник - это тайна?!

– Для кого - тайна, для кого - нет.

Чей-то день рожденья!

– И кто гости?

– Вдовы с молодыми мужьями.

– Из тех? Может, и они из будущего?

– Вот именно!

– Так сколько же им?

– Мужьям?

– Нет вдовам, хотя, - тут только сообразил, - какие они вдовы, если замужем?

– Ох, дотошен, спасу нет!

– Если им тогда, - размышляет вслух, - было восемнадцать, даже семнадцать, плюс почти шестьдесят, то... выходит далеко за семьдесят?!

– Я же сказала: с пластическими операциями!
– и шепчет на ухо: - Шучу, не вдовы, а мои воспитательницы с усатыми мужьями!
– и пальцем грозит, напоминая, как крутила их с Никой, и ноги их барахтались, да еще руку к столу припечатала: - Уж мои годы, надеюсь, считать не станешь!

Вот и гости - три женщины: первая крупная, как сама Верма, широкоскула и зубы с прорезями, за нею худая и невысокая, и еще - самая, очевидно, старая, за толстыми стеклами очков сверкнули лучики.

– А где ваши мужья?
– спросила Верма.

– Уж говори кавалеры!
– Это та, которая шагнула в прихожую первая. Они у меня собрались, забыла? Стареешь, матушка!

Ну да: здесь - девишник, там - мальчишник, и женщины разом посмотрели на Мустафу, как на чудище какое:

– Ээ, да тут мужчина!..

– Никин гость.

Мустафе вдруг стало не по себе - как она пожирающе, ну да, все женщины тебя жаждут, даже старухи! на него глянула, лицо будто маска - гладкое, ни морщинки, а глаза живые - из узких щелей.

– Он со мной!
– поспешила Ника.

– Не бойся, не тронем, нам свои во как надоели! Детка, - обратилась к Мустафе, - иди-ка сюда, помоги снять пальто.

Пока Мустафа вешал ее легкое пальтишко, третья переобулась, надев туфли на высоких каблуках:

– А мой ревнивый, - Нике, - если узнает, что с нами был мужчина, мне домой лучше не возвращаться.

– Как тебя зовут, детка?.. Пока вызубришь... Ты вот что, достань из моего кармана спички, - вытащила из сумки пачку папирос, - дай прикурить.

Скрюченные ее пальцы дрожали, всунула в рот папиросу, зажав густо накрашенными губами, закурила и тут же закашлялась, часто-часто задышала, а потом:

– Ты вот что, детка, слушайся старуху эН - здесь тоже N!
– и никогда не ошибешься, а если что не так - кори судьбу... Проводи-ка меня к столу, взяла его под руку.
– Подай пепельницу... Не надо, здесь есть, - положила папиросу на край блюдца, успев изжевать, виднелся малиновый след помады. Быстро гаснет, - достала новую папиросу.
– Дай прикурить... И оставь спички здесь, вот сюда положи... Да, детка, тебе придется нас покинуть. Тебя проводят к нашим мужчинам.

– Я провожу!
– сказала Ника.

– Нет, пусть сама хозяйка, заодно посмотрит, как развлекаются. А ты, к Нике, - так уж быть, тоже пойди, этой бабе, - ткнула папиросой в сторону скуластой, - своего мужика не доверяй, слопает. Так, мол, и так, скажешь им, вот вам от всех нас подарочек к празднику, жених с мудреным именем.

– А что за праздник все-таки?
– не унимался Мустафа.

– Как, разве не знаете?
– удивилась худая (и молодая).
– Только и слышишь, как народ о нем толкует!