Дисциплина и Портянки
Шрифт:
Я сидел, склонившись, и вытянул из берца ногу в потном носке — тот буквально рассыпался на глазах. Внутри берца у меня остались нитки, а пятка выглядывала наружу, словно у древнего крестьянина.
Рядом Меркури глянул на свою «тканевую жертву» и выдал с болезненной искренностью:
— Мда-а-а… Вот это нас дрючили сегодня с этим «ха! ху! хи! хо!»… кстати, а где «хахухихо»?
Все тут же разом уставились на «хахухихо», который снял берцы и там ваще уже были какие-то ошметки ниток и куски ткани, отдаленно напоминающие носки.
— Ну, по крайней мере нас хотя бы не Айронвуд самолично обрабатывал… — добавил Меркури.
Эмеральд
— Они так на нас носков не напасутся. После завтрашней пробежки будем ходить в берцах на голую ногу.
И тут распахнулась дверь, а в казарму вошли инструкторы. Все резко подтянулись, как могли.
Впереди вышла Вельвет, всё такая же аккуратная, строгая, миленькая… и почему-то от этого вдвойне страшная.
— А никто и не собирается! — бодро сказала она. — Итак, товарищи курсанты! Сегодня вечером мы преподадим вам древнее искусство, передающееся с древнейших времен от одного поколения охотников к последующим…
Она сделала паузу.
— Искусство сие называется — «наматывание портянок»!
Секундное молчание.
Меркури выпрямился с выражением абсолютного шока:
— Портянки?! В смысле?! Мы же охотники или кто?! Какие ещё нах портянки?!
Не успел он договорить, как к нему резко подскочил тот самый амбал-инструктор, которого мы уже за глаза про себя звали просто «бугаем», и взорвался:
— Я СМОТРЮ, У ТЕБЯ ЕСТЬ ВОПРОСЫ, ТОВАРИЩ КУРСАНТ?! ХОЧЕШЬ, Я САМОЛИЧНО ТЕБЕ НА НИХ ВСЕ ОТВЕЧУ?!
Меркури тут же вытянулся, будто стал выше на голову:
— Никак нет, сэр! Я всё понял!
Сержант медленно подошёл ближе, нависая над ним.
— Смотри у меня… — прорычал он и отошёл так, будто сжалился и пощадил.
А Вельвет уже не теряла времени зря. Она подошла к койке Блейк, присела, вздохнула, аккуратно сняла с себя берец — даже он был начищен до зеркального блеска — и поставила босую ножку на табурет.
— Значит так, салаги. Наматывать начинаем с кончика стопы — это где пальцы, а не пятка, если что! Потом плотно ведём по подъёму и заматываем до лодыжки. Не слишком туго, не слишком слабо. Если накосячите — натрёте всё, что только можно.
Она демонстрировала движения уверенно и точно, ловко управляя плотной тканью, словно это было древнее искусство, передаваемое в ее семье.
Я, сидя недалеко, краем глаза скользнул взглядом по её ноге. Всё было аккуратно: чистая, ухоженная кожа, светлый педикюр, даже небольшой розовый шрамик на щиколотке. Что-то в этом моменте было… завораживающее.
«Ухоженная, лёгкая ножка, милые пальчики, которые я был бы не против потрогать… стоп. СТОП, Жон! Ты это щас серьёзно?!»
Я резко отогнал от себя эти мысли и посмотрел в потолок, как будто внезапно задумался о судьбе всего мира… а не о ножке инструкторши.
А Вельвет продолжала:
— Помните: портянка — ваш спаситель. Никакая «супертехнологичная» шняга из Менажери не спасёт от мозолей так, как она. И если вы думаете, что вы «современные охотники» и вам такая допотопная фигня не нужна, то вы — будущие безногие охотники.
А я такого не допущу!Блейк всё это время сидела будто окаменев. Но, надо признать, смотрела она на это с куда большей заинтересованностью, чем на гранату.
* * *
«Грязный воротник — это не мелочь. Это признак небрежности. А небрежность — первый шаг к надгробию с надписью: „Он просто не успел пришить белую тряпочку.“» — Джеймс Айронвуд
После лекции и практическому занятию по портянкам вся казарма еще не пришла в себя — она впала в ступор. Но не от усталости — а от тихого осознания, что на этом день ещё не закончился и койкам придется еще немного подождать нас.
— А теперь, — сказала Вельвет, проходя между койками, — следующий урок выживания в условиях реальной академии. Сейчас вы все — сдаёте свое грязное барахло и получаете свежее прямо как вчера, моетесь в душе, а затем мы продолжим урок!
Курсанты поплелись в каптерку, сдали грязное белье, получили свежее и потопали в душевую — не строем, но почти что строем. Там царил лёгкий хаос: кто-то уронил мыло и оно укатилось черт знает куда, кто-то шутил, что зубная паста «Солдат» заставит зубы прослужить ровно пять лет, но в основном все умывались и натирались мочалками так рьяно, словно пытались смыть с себя вместе с грязью всю усталость и напряжение.
Гремели краны, шлёпали шлепанцы по кафелю, где-то хлопнула дверь душевой кабинки. Кто-то зевал, кто-то чихал, кто-то уже не разговаривал — слов не осталось, всё уже давно сгорело на плацу, полосе препятствий, стрельбах и портянках.
Я чистил зубы, глядя в мутное зеркало, и только качал головой. В голове крутилась лишь одна мысль:
«Ну и денёк… а ведь это еще не конец.»
Вернувшись в казарму, курсанты послушно вытащили вновь выданные каптерщиком отстиранные кители. Инструктор кролик же время не теряла и сняв с себя свой китель начала показывать всем, что да как.
— Видите вот этот белый кусок ткани? — Вельвет указала на аккуратную белую полосу, пришитую с внутренней стороны воротника. — Это не часть формы. Это — «подворотничок». И да, по доброте душевной, старшекурсники пришили вам их заранее в первые два дня.
Она сделала паузу и сурово посмотрела по сторонам.
— Потому что все знают, что в первый день с его марш-броском, а также на второй после него вы, бестолочи такие, ничего бы не сделали. Но с завтрашнего дня — вы будете шить их сами. Каждый вечер. Каждый. Гребаный. Вечер!
Кто-то тихо сглотнул.
— Без подворотничка воротник засаливается. Шея трётся. Потом идут волдыри, мозоли и гнойные мозговые пузыри, которые вам никто лечить не будет. И если вы думаете, что это не серьёзно — можете завтра побегать так, с засаленными воротниками. Я посмотрю потом, как вы будете кивать на плацу.
Курсанты переглянулись. Никто не хихикал. Ни один не возразил. Все молча потянулись к ниткам, иголкам и белой ткани.
Эмеральд, которая всю дорогу вела себя дерзко, теперь сидела, покусывая губу, и как-то тупо тыкала иголкой в ткань, время от времени запутывая нить. Меркури, как оказалось, шить вообще не умел, и его «шов» больше походил на пьяный зигзаг.