Дневник
Шрифт:
Доктор Туше интересуется:
— Так что, занимаешься в последнее время чем-то новым?
А Мисти отвечает ему — да. Она рисует. Впервые со времен колледжа, Мисти рисует, понемногу пишет картины, в основном акварели. В мансарде. В свободное время. Она установила мольберт так, чтобы видеть из окна всю береговую линию, до самого Уэйтензийского мыса. Она каждый день работает над какой-нибудь картиной. Вырабатывает из воображения. Перечень грез белой оборванной девчонки: большие дома, венчания в церкви, пикники на пляже.
Вчера Мисти работала, пока не обнаружила, что на
Мисти рассказывает доктору Туше:
— Голова болит постоянно, но когда рисую, я не так сильно чувствую боль.
Стол у него — из крашеного металла, вроде стального верстака, такие стоят в кабинетах инженеров или счетоводов. Такой вот, с ящиками, которые выкатываются на гладких роликах и захлопываются с громом или с громким «бум». Обивка — зеленый войлок. Над ним, на стене — календарь, древние дипломы.
Доктор Туше, с его пятнистой лысеющей головой и пучком длинных ломких волос зачесанных от уха к уху, мог бы сойти за инженера. Он, в массивных круглых очках в стальной оправе, в массивных наручных часах с металлическим браслетом, мог бы сойти за счетовода. Он спрашивает:
— Ты училась в колледже, верно?
На худфаке, говорит ему Мисти. Она не закончила. Она ушла. Они переехали сюда, когда умер Гэрроу, чтобы присматривать за матерью Питера. Потом появилась Тэбби. Потом Мисти уснула, — а проснулась толстой, усталой и постаревшей.
Доктор не смеется. Трудно его винить.
— На занятиях по истории, — спрашивает он. — Ты проходила джайнистов? Джайн-буддистов?
«Не по истории же искусств», — отвечает Мисти.
Он выдвигает один из ящиков стола и вынимает желтый пузырек с пилюлями.
— Предупреждаю как могу, — говорит он. — Не подпускай Тэбби к ним ближе, чем на десять футов.
Выщелкивает крышку и вытряхивает парочку себе в руку. Это прозрачные желатиновые капсулы, из тех, что разнимаются на две половинки. Внутри каждой свободно пересыпается темно-зеленый порошок.
Послание под краской, отслоившейся с оконной рамы Тэбби: «Ты умрешь, как только с тобой покончат».
Доктор Туше подносит пузырек к ее лицу и говорит:
— Принимай их только когда больно, — этикетки нет. — Это травный сбор. Чтобы помочь сосредоточиться.
Мисти интересуется:
— А от синдрома Стендаля умирали?
А доктор продолжает:
— В основном тут зеленая водоросль, немного коры белой ивы, немного пчелиной пыльцы.
Кладет капсулы обратно, в пузырек, и защелкивает крышку. Ставит пузырек на стол у ее бедра.
— Можешь выпивать и дальше, — говорит. — Но только в меру.
Мисти возражает:
— А я только в меру и пью.
А он, отворачиваясь к столу, отзывается:
— Как скажешь.
Сраные маленькие городки.
Мисти интересуется:
— От чего умер папа Питера?
А доктор Туше спрашивает:
— Грэйс Уилмот тебе что рассказывала?
Ничего не рассказывала. Не упоминала об этом. Когда пепел развеяли, Питер сообщил Мисти, что от сердечного приступа.
Мисти говорит:
— Грэйс сказала,
что от опухоли мозга.А доктор Туше отзывается:
— Да-да, от нее, — с грохотом задвигает ящик металлического стола. Продолжает. — Грэйс говорит, ты проявляешь очень многообещающий талант.
Просто на заметку: погода сегодня тихая и солнечная, но ветер так и бздит.
Мисти спрашивает об этих буддистах, которых он упоминал.
— Джайн-буддисты, — говорит он. Снимает со внутренней стороны двери блузку и вручает ей. Под рукавами на ткани кольцами проступают сырые пятна пота. Доктор Туше суетится вокруг Мисти, подавая блузку, чтобы она просунула руки вовнутрь.
Говорит:
— Я о том, что для человека искусства хроническая боль бывает временами как дар свыше.
17 июля
КОГДА ОНИ учились, Питер частенько повторял, мол, все, что ты делаешь — это автопортрет. Он может быть похож на «Святого Георгия и змия», или же на «Похищение сабинянок», но твой угол кисти, освещение, композиция, приемы — все это ты сам. Даже повод, почему ты выбираешь именно эту сцену — ты сам. Ты в каждой краске и мазке.
Питер частенько говорил:
— Единственное, на что способен художник — описать собственное лицо.
Ты обречен быть собой.
Этот факт, говорил он, оставляет нам свободу рисовать что угодно, ведь изображаем-то мы только себя.
Почерк. Походка. Выбранный тобой фарфоровый сервиз. Все выдает. Все твои дела выдают твою руку.
Всё — автопортрет.
Всё дневник.
За пятьдесят долларов Энджела Делапорта Мисти покупает круглую акварельную кисть номер пять бычьего волоса. Покупает толстую беличью кисть номер 4 для акварельных красок. Круглую кисть верблюжьего волоса номер 2. Плоскую тонкую кисть номер 6 из соболя. И широкую плоскую лазурную кисть номер 12.
Мисти покупает акварельную палитру, круглый алюминиевый поднос с десятью мелкими чашечками, вроде сковороды для жарки оладий. Покупает несколько тюбиков гуаши. «Кипрский зеленый», «виридевый озерный зеленый», «кленовый зеленый» и «винзорский зеленый». Покупает «прусский синий» и «мареновый кармин». Покупает «гаванский озерный черный» и «черный слоновая кость».
Мисти покупает молочный художественный корректор, чтобы покрывать им свои оплошности. И желтый как моча подмалевок, для ранних мазков, чтобы оплошности можно было стереть. Покупает гуммиарабик янтарного цвета, как некрепкое пиво, Чтобы краски на бумаге не просачивались друг в друга. И прозрачную зернистую основу, чтобы придать краскам зернистость.
Покупает стопку акварельной бумаги, мелкозернистой бумаги холодного прессования, 19 на 24 дюйма. Торговое наименование этого формата — «ройял». Бумага 23 на 28 дюймов — это «элефант». Бумага 26,5 на 40 дюймов называется «двойной элефант». Это бескислотная 140-фунтовая бумага. Она покупает планшеты для рисования — холст, наклеенный на картон. Покупает планшеты размером «супер-ройял», «империал» и «антиквар».
Тащит все это на кассу, и выходит настолько дороже пятидесяти долларов, что ей приходится записать все на кредитку.