Дневники потерянной души

– Почему же вы в тот раз позволили ему уйти из Карнин-гула?! – в отчаянии выкрикнул я.

– Это было его решение, - чужой не повысил голоса. – Я знаю, что должен был остановить его.

– Но не остановили! И вы называете себя его отцом?! – слезы потекли по моему лицу против моей воли.

Эль-Ронт коротко взглянул на меня, и я съежился от страха, осознав, на кого я посмел кричать.

– Я понимаю твой гнев, - просто и без осуждения ответил он, и мне вдруг стало невыносимо стыдно.

– Тебе нужно позавтракать и отдохнуть, - поднимаясь с табурета, продолжил он после паузы обыденным тоном, будто ничего не случилось. Он еще раз проверил уже спокойно спящего Маура, убедившись, что лекарство подействовало, и решительно вывел меня за дверь.

Во второй половине дня молодой чужак, помогающий Эль-Ронту, принес большую чашу с водой, от которой разносился приятный освежающий аромат, и поставил ее на табурет около кровати.

– Хочешь подождать снаружи? – предложил правитель, уже не прогоняя меня, а только спрашивая, словно понимал, как дорога мне каждая оставшаяся минута, проведенная с хозяином.

– Нет... Позвольте мне остаться, - попросил я.

Правитель с помощью второго чужака снял с Маура длинную рубашку, отодвинул одеяло, а его помощник тем временем отжал над чашей мягкую губку.

– Дайте мне, - протянул я руку, и, увидев его сомнение, тихо попросил: – Пожалуйста...

Эль-Ронт кивнул ему, и тот передал мне губку.

Бережно я обтирал сверху донизу бледно-серое тело, на котором тут и там виднелись небольшие синяки, будто от ударов, проводил по выступающим ребрам, не замечая, что из глаз моих сами собой непрерывно текут слезы.

Сквозь их пелену я все же заметил небольшие пятна крови на простыне, когда правитель осторожно повернул моего хозяина, чтобы я мог обтереть его сзади. Я не сразу понял, откуда кровь, так как на теле его не было открытых ран.

– Это... это я что-то не так сделал? – в ужасе спросил я.

– Нет, Баназир, это случается при таких заболеваниях, - успокоил меня Эль-Ронт. – Ты ничего ему не сделал.

Я продолжил, и Эль-Ронт забрал у меня губку только когда передо мной все поплыло, и я покачнулся на стуле. Он закончил процедуру и взял Маура на руки, завернув в одеяло и стараясь не задеть трубочку для отвода жидкости, затем пересел в кресло и держал его у себя на коленях, пока меняли постель. Хозяин издал короткий стон, когда его поднимали, но быстро успокоился в руках правителя, опустив голову на его плечо.

Я стоял в углу коридора и молча плакал, уткнувшись лицом в стену, изо всех сил стараясь подавить громкие всхлипы. Сзади подошел Эль-Ронт, опуская горячую руку мне на плечо.

– Это все из-за меня, - сквозь рыдания хрипло прошептал я. – Если бы я не приплыл и не помешал, если бы он не потратил все силы... Он бы еще долго держался...

– Нет, - тихо возразил правитель. – Наоборот, с твоим приездом произошло внезапное улучшение. Только ты удерживал его здесь все эти дни.

Не веря, я повернулся к нему, глядя полными слез глазами. Его рука все еще касалась моего предплечья, когда наши взгляды встретились.

Правитель слегка покачнулся, должно быть, от усталости, и я, не думая, поддержал его. Едва мои руки коснулись его тела, как все мое существо пронзило волной невыносимой боли, отчаяния и беспомощности, по силе тысячекратно превосходящих мои собственные. Эта волна была материально ощутимой, как резкий удар, и от шока я отшатнулся в сторону, чуть не упав и еле удержавшись на ногах.

Справившись с головокружением и кое-как сфокусировав взгляд, я увидел, что Эль-Ронт виновато смотрит на меня.

– Прости, - произнес он. – Я невольно снял заслоны. Больше этого не повторится.

Конечно же, я не понимал, что это за заслоны и как они работают. Но наконец понял, почему чужаки с рождения обучали своих детей полному контролю, и почему не приветствовался спонтанный физический контакт. Я понял, о каком сжигающем пламени говорил Эль-Эдан в тот самый первый день, когда Калимак разозлил его своей бесцеремонностью.

Раньше мне казалось, что у них вообще нет чувств. Напротив, они у них были. Столь мощные, глубокие и разрушительные, что без строжайшего их контролирования этот странный вид никогда бы не выжил.

Мне казалось, что Эль-Ронт вовсе не так болезненно переживает происходящее, ведь я не видел его слез и не слышал вздохов. Но теперь я случайно почувствовал то, что было их сильнее.

– Это я виноват, тар, - неловко пробормотал я. – Я дотронулся до вас...

– Все в порядке, - кивнул он мне. – Забудь.

* * *

В ту ночь Эль-Ронт буквально силой уложил меня в постель, видя, что я на грани срыва.

Ближе к утру я проснулся, не понимая, что меня разбудило. Чуть приподнявшись на локте, я наблюдал, как Эль-Ронт, сидя на кровати Маура, вновь держал руку спящего, свободной ладонью поглаживая его лоб. Я почти ожидал увидеть какое-нибудь волшебное сияние вокруг фигуры правителя, доказательство его лечебной силы. Но был просто сидящий в одной ночной рубашке усталый чужак, с чуть сгорбленными, как от тяжкой ноши, плечами, охраняющий беспокойный сон моего хозяина – своего сына. Я хотел подойти и сменить его на посту, но в своей голове услышал ровный приказ: «Спи».

Эль-Ронт не оборачивался ко мне, и я подчинился, опускаясь обратно на мягкие подушки.

Солнце сияло весело, почти по-весеннему, наполняя просторную комнату светом; на острове вовсе не было заметно наступления зимы. Прохладный ветерок обдувал мое разгоряченное лицо – только он и жалел меня. Нет, неправда. Я сам тоже жалел себя. И теперь, когда за окном занялась заря, я встал и зашагал туда-сюда по комнате, глядя себе под ноги. Мне хотелось кричать и плакать от чувства беспомощности; но я, стиснув зубы и крепко сжав кулаки, лишь мерил пол шагами, резко поворачиваясь каждый раз, когда доходил до стены. Голова опять немного кружилась, и я был рад этому, так как мысли мои путались и притуплялись.

Тут до меня донесся слабый голос:

– Остановись, Бан. Пожалуйста, перестань ходить.

Подчинившись, я тихонько присел на край кровати, уже боясь обрадоваться тому, что он на короткое время пришел в себя. Последние два дня меня терзали горячая ярость и негодование; но постепенно эти чувства уступили место щемящей тоске, от которой по-настоящему, физически болело сердце.

Тоска кружила меня в своей воронке и горьким осадком опускалась на грудь, просачиваясь глубже и глубже. Мне вспомнилось все, что мы делали вместе; и как я готов был всегда находиться рядом, готов был отдать за него свою жизнь, если придется... Но как-то не получилось у меня отдать жизнь.