Дни мародёров

Но ученики все равно зашумели.

— Эй, что это было?

— Это что, был боггарт?!

— Вы видели шар?! Что это было? Во что он превратился?!

— Он взорвался!

— Тихо! — Грей накинула на клетку ткань, и она снова затряслась. — Конечно, это был боггарт! А вы думали, это настоящий оборотень? В новолуние?

Ученики неловко переглянулись.

— Вы меня удивили, седьмой курс. Дождетесь, что я посажу вас за учебники! — фыркнула Валери, оглядывая пристыженный класс, а потом взглянула на Ремуса, по-прежнему лежащего на земле.

— Вы испугались чего-то, в то время как перед вами был кровожадный отвратительный зверь? — вкрадчиво спросила она, стягивая перчатку.

Ремус все еще слегка задыхался.

Грей носила черные, обтягивающие брюки и высокие охотничьи сапоги. Её бедра были такими округлыми и красивыми, что на них хотелось положить ладони.

Он сглотнул и тряхнул головой.

— Да, — выдохнул он и посмотрел ей в глаза.

Грей прищурилась.

— Вы либо законченный трус...

Он снова почувствовал, что краснеет, но теперь от злости.

– ... либо невероятный храбрец.

Стянув наконец перчатку, она вдруг протянула ему руку.

— Вставайте, — она чуть сузила свои страшные глаза. — Мистер Люпин.

В другой ситуации Ремус ни за что не позволил бы женщине себе помочь. Но этой женщине, кажется, нельзя было отказывать ни в чем.

Ладонь у нее оказалась узкая и теплая, гораздо меньше руки самого Ремуса.

Оказавшись на ногах, он вдруг сразу стал выше нее. До этого он и не замечал, что она небольшого роста.

— Спасибо, — прошептал он, отряхивая с одежды грязь и от души надеясь, что она понимает, за что именно он ее благодарит.

— Не за что. Вам стоит быть осторожнее.

Они встретились взглядом, и под ложечкой у Ремуса что-то больно и сладко екнуло.

— Буду... — прошептал он, с трудом разлепив губы, осознал, что все еще держит ее руку, и поскорее разжал пальцы.

Грей наградила его последним пристальным взглядом, повернулась к остальным и возобновила урок, а Ремус вернулся в толпу. Грей говорила что-то, пока оборотень рвал на кусочки низзлов, но Ремус её почти не слушал и не слышал даже, как над лесом прокатился удар колокола.

Ладонь полыхала.

Что-то творилось с ним.

Что творилось со всем миром.

Он летел ко всем чертям.

====== I Hate Everything About You ======

...24 декабря 1974 года...

Карета Блэков, невидимая для маглов, летела по заснеженным улицам небольшого графства. Мимо проносились магазинчики под шапками из снега, сияющие гирлянды, влажные фонари, яркие краски, счастливые люди...

А ведь он мог бы сейчас вместе со всеми праздновать сочельник в гостиной Гриффиндора. Веселиться, отрываться, играть на гитаре и в волшебный твистер, подкалывать Эванс на пару с Сохатым...

— ... хотя бы слышишь меня?

И Марлин. С тех пор, как они сделали это, ему хотелось её постоянно, все время, всегда. Как бы он хотел провести это время с ней, вместо того, чтобы сидеть сейчас в ледяной карете и ехать на какой-то сраный прием в поместье Малфоев.

«Ты ведь вернешься на Рождество?..»

— Сириус!

Карета проехала мимо церкви, из которой доносился рождественский хорал, и Сириус вспомнил, как мягко сминался под его руками белый вязаный свитер, когда они с Марли сидели в “Трёх метлах” и...

— Сириус Блэк, твоя мать говорит с тобой.

Сириус отвел взгляд от окна, посмотрел сначала на отца, который как всегда флегматично попивал огневиски, глядя в никуда, а потом на мать.

Как всегда красивая, бледная, холодная, вся в черном, с алыми губами, бриллиантами в ушах и в шубе из меха черного рейема. Его мама.

— Что? — нелюбезно переспросил он.

Вальбурга громко хлопнула в ладони.

— Он даже не слушает!

Сириус с трудом удержался, чтобы не закатить глаза.

— Я слушаю.

— Ты можешь хотя бы притвориться, что они тебе нравятся, и изобразить удовольствие?

— Как твоя мать, — рассеянно вставил Орион, закуривая сигару из тентакулы.

Вальбурга поджала губы, быстро посмотрев на него.

— Я что, так многого требую?

— Ты требуешь невозможного, как всегда, — проворчал Сириус и засунул пальцы под воротник, пытаясь ослабить удавку, которую ему лично завязывала сама Вальбурга — впервые за все его шестнадцать лет. Бриллиантовая заколка больно колола его шею.

— Ты хоть понимаешь, как важна для нас эта помолвка?

— Сделка.

— Помолвка.

— Сделка! Вы покупаете для меня партнера для скрещивания. Много золото по...

Вальбурга резко хлопнула ладонью по сиденью, и он замолчал.

— Прекрати сейчас же, — прошипела она, втыкая в Сириуса свой взгляд, словно очередную иголку. — Да, это сделка. Сделка! Но ты ведь уже не маленький, Сириус, и должен понимать, что состояние и фамилия не могут строиться на пустом месте. Брак по “любви” — это пошлость и удел грязнокровок, а для нас это, прежде всего, надежное будущее, связи, состояние и...

— Чистая кровь, — выгнул губы Сириус, выплевывая это слово так, словно оно было куском протухшего мяса.

— А ты имеешь что-то против? — поинтересовался Орион, неторопливо вынимая из бокала свой взгляд и обращая его на сына.

Сириус отвернулся к окну. Он ненавидел, когда мать и отец говорили о браке. В такие минуты он сразу вспоминал красную нить, связывающую их имена на семейном древе поверх золотой, и думал о том, что, наверное, вообще не имел права появляться на свет.

— Да, — прорычал он, снова оборачиваясь. — Да, я против. Может, я не хочу? Может быть я уже выбрал, сам?

— Что значит «хочу»? Что значит «выбрал»? Орион... что он такое говорит?

— Мне кажется, Bourgie, наш сын имеет в виду, что влюбился в какую-то грязнокровку, — равнодушно отозвался старший Блэк, стряхивая пепел.

Вальбурга прижала руку к груди.

Даже Регулус отвлекся от своей книги и обратил на брата черные круглые, как у глупого щенка, глаза.

— Сириус?..

— Прекрати, мама, у тебя кровь носом пойдет! — процедил Сириус, но было уже поздно. Вальбурга села на своего любимого конька.