Дни мародёров

— Туда нельзя трансгрессировать.

— То есть как «нельзя»? — из ворота свежей футболки показалась взъерошенная голова Сохатого. Очки упали на пол.

— Ну это же волшебный лес, исторический памятник, и вообще, вся эта мерлиновая хрень.

Джеймс хмыкнул.

— К тому же, я думаю, что если бы туда можно было трансгрессировать, Вуд не стала бы ждать «Ночной...»...

Они уставились друг на друга.

Музыка как будто стала в два раза громче. Медленно их лица расплылись в одинаковых хитрых и восторженных улыбках.

— Гениально, Бродяга! — Джеймс хлопнул его по плечу и подхватил рюкзак, распахивая дверь. — Просто и гениально! Скорее, идем!

Сириус, потирая ладони, вскочил на ноги.

— После вас! — Джеймс склонился в шутливом полупоклоне, Сириус, уже одевший курточку, со смехом ткнул его головой вниз, и у Джеймса вот уже третий раз за день слетели очки.

Он рассмеялся, схватил их и, махнув палочкой, заставил музыку умолкнуть.

— Куда это вы, мальчики? — удивилась Дорея, когда они с грохотом скатились по лестнице вниз, в то время как она уже поднималась наверх — спать. В руках у нее была чашка горячего шоколада и тарелочка домашнего печенья.

— Едем на рок-концерт, так что нет никаких причин для волнения, — проговорил Джеймс, разворачивая маму словно в танце, в то время как Сириус смог беспрепятственно скользнуть к двери и снять заклинание-замок.

— Какой еще концерт?!

— Ну такой, небольшой, даже не концерт, скорее концертик! — Джеймс закружил Дорею по прихожей, незаметно оказавшись рядом с Сириусом. — Не волнуйся, это совсем рядом, скоро будем дома!

— Что значит, рядом? Что значит, скоро? — Дорея зажмурилась, коротко встряхивая головой, словно от этого происходящее могло вернуться в нормальную плоскость. — Джеймс, нет, я никуда вас не отпущу, что это такое?!

— Конечно, отпустишь! — увещевательным тоном проговорил Джеймс. — Но на уговоры уйдет столько времени, а его у нас нет!

— Ради всего святого, Джеймс, среди ночи?!

— А когда еще?! — в тон ей возмутился Джеймс и тут же тепло улыбнулся и поцеловал мать в лоб, уже выскакивая за порог. — Все будет хорошо!

— Джеймс Поттер, ну-ка немедленно прекрати, я никуда тебя не отпускала! — судя по тону, каким это было сказано, Дорея понимала, что вставать на пути у мальчишек сейчас — все равно что кипятить море заклинанием. Она так и выбежала за ними на улицу, держа в руках чашку и тарелку.

— Конечно, не отпускала! Я сбежал!

— Джеймс! — отчаянно воскликнула Дорея, не зная, что еще сказать.

— Я тебя обожаю! — Сириус уже был у дороги, Джеймс, идя спиной вперед, посылал ей воздушные поцелуи. — Папе скажи, что я вылез через окно и улетел!

— Ради Мерлина, ты хотя бы взял сменные вещи?

— Взял, взял!

Сириус схватил Джеймса за шиворот.

— Готов, Сохатый?!

Джеймс резко вздохнул и взглянул на Сириуса. Глаза его горели, на губах плясала шальная улыбка, от возбуждения он весь нервно подергивался и, кажется, готов был взлететь на воздух безо всякий метлы.

— Ну поехали, черт возьми, — проговорил он.

Сириус взмахнул палочкой, и они трансгрессировали.

====== Одну кровать для оборотня ======

Ремус Люпин

Когда Ремус вышел из дому с рюкзаком наперевес, на улице царила глубочайшая ночь.

В деревне было тихо. Над крыльцом их небольшого дома таинственно улыбался старинный кованый фонарь на скобе, спрятанный в листве клена.

Ремус выглядел даже бледнее обычного. Лицо его осунулось так, словно он только что перенес сильнейшее отравление, под карими глазами залегли тени, но, несмотря на это, он находился в приподнятом настроении. Сбежав с крыльца, остановился, вдохнул убывающую ночь полной грудью, потянулся и машинально взглянул на луну. Она была все такой же круглой и желтой, как наклейка, которую кто-то прижал к бархатному небу большим пальцем, но уже не могла причинить ему вреда. Ночь тридцать первого июля склонялась к утру первого августа, и Ремус был в безопасности на бесконечные двадцать с лишним дней. Это были его самые любимые минуты — когда можно взглянуть на луну и по-настоящему ее увидеть.

Он шагнул на дорожку, но тут у него за спиной раздались шаги и дверь дома скрипнула.

— Ты взял деньги? — спросил Маркус Люпин, выходя вслед за сыном на улицу. Он казался ещё совсем молодым и они были очень похожи. Однако в волосах Люпина-старшего его уже нитями пролегла седина, к тому же он прихрамывал на правую ногу, хмурился, когда приходилось на нее наступать, и старался идти быстрее и ловчее, чем мог на самом деле. Несмотря на позднее время, на нем был охотничий костюм, уже изрядно вылинявший и поношенный, и пара высоких сапог. Длинные светлые волосы были собраны в хвост, точно такой же, как и в молодости. Только эта юношеская прическа да стройная фигура человека, который большую часть жизни провел в диком лесу, и роднили его с перепуганным семнадцатилетним мальчиком, который когда-то в одиночестве забрал маленького Ремуса из больницы святого Мунго после смерти юной жены, и привез сюда, в бедное магловское поселение на границе с Уилтширом. Лицо его с тех пор как будто выцвело, износилось и потеряло всю привлекательность — словно истрепанный холст, из которого высосали все краски.

— Да, взял, — Ремус развернулся и, идя спиной вперед, продемонстрировал отцу маленький позвякивающий мешочек. — Мне хватит.

— Может, все-таки передумаешь и не будешь так рисковать? Ты все еще очень слаб.

Маркус был очень встревожен, но явно не желал этого показывать и старался отнестись к делу так же легко, как и его сын.

— Прошло ведь всего несколько часов. Не хочешь подождать хотя бы до утра? — настаивал он.

Терпеливо улыбаясь, Ремус остановился и повернулся к отцу, поправляя въевшуюся в плечо лямку рюкзака. Все эти доводы он сегодня слышал как минимум три раза. По крайней мере, с тех пор, как его уши снова стали человеческими.

— Ну сколько можно, пап? Я не маленький. К тому же, все мои друзья уже там, — он нетерпеливо указал большим пальцем куда-то за спину.

« — ... Ремус, милый, почему бы тебе не прогуляться? На улице такая замечательная погода. Ты совсем не бываешь на воздухе и плохо выглядишь, — строго говорит мягонькая, как подушечка, старенькая Амадея Люпин. — Это нехорошо.

Ремус бросает долгий взгляд в окно и видит стриженную макушку Тобби Симмонса — вредного мальчишки с оттопыренными ушами и костлявыми ногами. Он и другие ребята играют в лапту неподалеку от его дома. А еще на прошлой неделе они начали выть, когда Ремус вышел из Бакалеи.

— Мне не хочется, бабушка, — с этими словами он открывает книгу».

Они смотрели друг на друга. Маркус — встревоженно, Ремус — спокойно, но в одинаковых глазах обоих плескалась просьба, граничащая с мольбой.

И Маркус сдался первым.

— Ну ладно! — он вдруг резко повеселел и хлопнул сына по плечу. — Ты уже взрослый парень, я не буду тебе запрещать, но если что — сразу же к тебе приеду, ты понял? Если почувствуешь себя хуже, Ремус, ты должен...

— Конечно, пап, я сразу сообщу, — заверил его Ремус, а про себя подумал, что не заставит отца путешествовать с больной ногой, даже если будет умирать.

— В таком случае, счастливой дороги, — с этими словами Маркус крепко обнял сына, про себя отчаянно молясь, чтобы с ним ничего не случилось по дороге. Он понимал, что просто не может, не имеет никакого права отказывать ему в таком крошечном веселье, в то время как его сверстники постоянно разъезжают по таким вот концертам, дружат, встречаются и живут полной жизнью. Но в то же время понимал, что ему сейчас проще пробежать марафон без трости, чем отпустить своего ребенка черт знает куда, когда тот только-только пришел в себя. Причем буквально.