Дни мародёров
Шрифт:
Губы Валери дрогнули. Она странно и коротко дернула головой, словно хотела поцеловать его ладонь, или ткнуться в неё носом, но ему наверняка показалось, потому что она тут же отстранилась от неё, затянула узел на его руке и встала.
А Ремус уже закинул чепец за мельницу, и ему было нечего терять.
— Валери… — позвал он, когда она уже была у выхода. — Я хочу попросить тебя ещё кое о чем.
Она оглянулась.
Ремус грустно улыбнулся, глядя на неё снизу-вверх.
— Поцелуй меня, — попросил он. — Один раз.
«Последний раз»
Ему хотелось добавить, что
Впрочем, Валери и сама это поняла.
Может потому и молчала эти бесконечные несколько мгновений, глядя на него сверху-вниз, в подрагивающем янтарном свете лампы.
А потом она чуть заметно дрогнула, словно не решаясь, сделала несколько шагов и опустилась на колени, перед сидящим у стены Люпином.
Несмотря на весь обуявший его ужас, сердце Ремуса в этот момент колотилось от радостного нетерпения, как сумасшедшее.
— Бедный глупый мальчик… — едва слышно прошептала Валери, покачала головой и погладила лицо Ремуса ладонями. — Бедный. Зачем же ты пошел за мной?
А затем она наклонилась к нему и прижалась к его губам.
Коротко, тепло и сухо… в первую секунду. А затем откуда-то нагрянула огромная горячая волна и подхватила их обоих. Поцелуй Валери, из мягкого и исполненного жалости, стал жадным, голодным. Ремус подался вперед, обхватив её руками. Валери обнимала его за плечи, нежно когтила их, лохматила ему волосы и целовала, целовала его так, как ещё никто и никогда не целовал.
Ремус задыхался от сдавившего грудь, сладкого, щемящего чувства.
Ему казалось, что он шел к этому невероятному мигу всю свою жизнь! И теперь ему было совсем не жалко отдать её.
Он сам не понял, как выпустил её губы, как мазнул губами по скуле, припал к шее, судорожно целуя и засасывая. Он уже совершенно не владел собой, важно было только то, что это она, его Валери, она была здесь, с ним, её прерывистое быстрое дыхание, горячее тело, которое он сжимал, её душистые волосы, пропитавшиеся чистым ароматом леса, в которых он путал руки, как в сетях…
— Стой… стой, прекрати, — выдохнула она гаснущим, дрожащим голосом и остановила его, обнимая его голову у себя на груди. — Ну всё, успокойся… нельзя, Ремус… нельзя…
Ошалевший, пьяный и ничего не понимающий, Ремус поднял голову, уткнувшись в Валери горячим лбом. Потемневшие от желания карие глаза встретились с влажными, серыми.
Оба тяжело дышали.
Непонятно зачем, они все же боролись с охватившим их безумием.
Секунду или две.
А потом схлестнулись снова.
И теперь уже никому и в голову не могло прийти остановиться.
Ремус проснулся среди ночи.
Всего через несколько часов, после того, как его взмокшая, горячая голова коснулась подушки.
Проснулся, потому что ему было больно.
И эта боль не уходила.
Первое, что он увидел, когда открыл глаза — пустой, примятый мех рядом.
— Валери… — выдохнул он, приподнимаясь и новый всплеск боли, куда более сильный, чем тот, что заставил его проснуться, скрутил тело дугой. Даже сейчас, ещё не превратившись, он слышал на себе её запах. А потом, когда он превратится… Мерлин,
он же найдет её!Ремус задохнулся, когда спазм сдавил все органы, меняя их.
— Валери… — он попытался встать, но понял, что что-то не так, оглянулся и увидел толстые цепи, тянущиеся от его рук и ног к дереву, вокруг ствола которого крепилась его хижина.
— О Боже… нет… нет-нет-нет! — боль, сопровождаемая отвратительным хрустом прошлась по его плечам, выламывая руки под кошмарными углами.
Он закричал, повисая на своих цепях. Зверь ломал его тело, всеми возможными путями прорываясь на свободу. И Ремус уже ничего не мог поделать.
Ему остался только крик.
А снаружи творилось безумие. Многие собрались на центральной площади, чтобы обратиться вместе, некоторые прятались по своим хижинам, привязанные к столбам дети бились и надрывались:
— Мама, мне больно, больно, помоги мне!
А их матери бежали из хижин прочь, чтобы превращаясь не ранить их.
Целое озеро тел корчилось и кричало в ночи, люди катались по земле, бежали прочь, пытаясь укрыться от всепроникающего, мучительного света луны.
И не было спасения.
И в самом центре этого моря страдания и боли стоял оборотень, освободивший сорок человек.
Фенрир Сивый обращался легко, человеческая кожа просто отпадала от него, как пленка, из неё во все стороны лез мех, и гигантский черный волк, в два раза больший, чем любой другой в этой колонии, вырастал из него, поднимался и глаза его, дикие и безумные жадно смотрели на лес, куда пятнадцать минут назад убежал человек. И за границей которого лежала самая желанная добыча — целая куча не искусанных, свежих, сладких детей, ждущих своей участи в теплых постелях древнего замка…
Но он знал, что перед этим ему надо преодолеть одну маленькую, незначительную преграду.
— Он будет вести стаю по той стороне, — кричала Валери Грей, обращаясь к лучникам на деревьях и указывая на спуск в ущелье. Вооруженная серебряными стрелами, ножами и всем, чем только можно, она стремительно возвращалась на свою позицию. Её правая рука, Карадок Дирборн в облике лесного медведя громко топал вслед за ней, оглашая морозную ночь негромким рычанием. Пар вырывался из его пасти.
— Не со стороны болота, как мы думали раньше, лед поломался, в случае отступления туда! Не! Идти! В стаю пойдет тридцать волков, остальные — дети, они остались в лагере. Пропустите ровно пятнадцать штук, не трогать их, иначе Сивый изменит тактику! Они попадут в ловушки, ими займется Браун и его люди, вторую кладите прямо здесь! Вторую половину поведет Бета, этих кладите прямо здесь. И стреляйте только по лапам, всем ясно?!
Едва закончив эту речь, Валери на ходу обратилась пумой, легко вскарабкалась по одному из деревьев, в гуще ветвей снова стала человеком.
Пленник был уже фактически у портала. Всего несколько минут — и он будет в Хогвартсе, Дамблдор позаботится о нем.
Но оборотень намного быстрее любого другого животного.
Именно поэтому они здесь.
Она натянула лук.
Главное, не промахнуться.
Главное, чтобы они выдержали эту ночь.
Чтобы выдержала она.
Увы.