Дни мародёров
Шрифт:
— Это потому что они тупые! — выкрикнул Нотт и слизеринцы заржали.
— «О»-охо-охо, — красноречиво прокашлялась Лили, ненавязчиво напоминая Катону о его результате СОВ по зельеварению, которое так подорвало самолюбие всей слизеринской шайки.
— Мистер Нотт, я, кажется предупредил вас? У Слизерина много лишних баллов?
— Да не слишком они тупые, раз нашли способ воровать у нас магию, — фыркнула Патриция Стимпсон.
— А вот о воровстве магии даже говорить смешно. Ну как можно украсить магию, объясните мне, — Джекилл встряхнул ладонями, словно требовал немедленно вложить в них
— Они сжигали нас на кострах! — крикнул Уоррингтон.
— Вас лично? — Джекилл надел очки и когда поглядел на Уоррингтона, все увидели, что глаза профессора благодаря стеклам стали в полтора раза больше.
По классу прокатился смешок.
— Уверяю вас, мистер Уоррингтон, когда много веков назад происходили эти трагические события, обе стороны совершили немало ошибок, большинство из которых и привело наших предков на костры, — Джекилл укоризненно потряс указательным пальцем призраку древности, витающему в классе. — Многие пострадали безвинно, а вот некоторым волшебникам приходилось по вкусу запугивать маглов, вредить им, подливать в колодцы разные зелья, вызывать заклинанием саранчу и напасти. Это и послужило причиной такой нелюбви к нашей культуре. Жестокость порождает жестокость. Каждый век непременно рождается сильный маг, который считает, что волшебники обязаны править маглами. И что мы имеем право повелевать ими просто потому что можем.
Питер исподлобья посмотрел на профессора и снова опустил взгляд.
— Гриндевальд утверждал, что правление магов пойдет на пользу самим маглам и именно этим утверждением оправдывал все свои зверства. Все мы знаем, что с ним приключилось в итоге. И вот теперь ему на смену пришел новый маг и один Мерлин знает, какая судьба ему уготована.
Лили уронила чернильницу и громкий звук заставил притихший класс вздрогнуть.
— Извините, — она нырнула под стол и вернула пузырек на место.
— Кстати о Гриндевальде, — Джекилл вдруг лихо распахнул школьный журнал. — В эпоху его террора в ходу было одно проклятие. Оно в ходу и теперь, вероятно, вы читали о нем в «Пророке». Это проклятие вызывает мучительные видения, способные довести жертву до безумия. Контр-заклятие для него придумал профессор Дамблдор, — Джекилл слегка улыбнулся, увидев вспыхнувшее на лицах учеников уважение. — И изучением именно этого контр-заклятия мы с вами и займемся сегодня. Но сначала перекличка. Аббот!
По замку прокатился удар колокола.
Ученики высыпали в коридоры со всех кабинетов и смешались в большой шумный поток поток.
— Ремус, задержись ненадолго, — попросил Джекилл, когда класс, шумно переговариваясь и смеясь уже столпился у выхода.
Он все ещё сидел и заполнял журнал.
Ремус нехотя вернулся и приблизился к его столу.
Он и раньше испытывал к Джекиллу двоякие чувства. С одной стороны восхищался им, как блестящим ученым и прекрасным учителем. Но с другой стороны...
Что связывает его с Валери? Они любовники? Или были ими прежде? Или оставались до сих пор? А может быть они просто друзья?
Ремус вспомнил глаза профессора, когда он рассказывал ему о прошлом Валери.
Вспомнил слова самой Валери:
«Доктор Генри Джекилл — мой единственный близкий человек.
Он поддержал меня, когда все от меня отвернулись. И с тех пор не бросал никогда. Я бы доверила ему свою жизнь»Она любит его? Или уже любила? Почему он вернулся, а она — нет?
И если она действительно любит его (Ремус отказывался думать о ней в прошедшем времени), тогда почему так горячо любила его в той бесконечно далекой палатке в ущелье?
Джекилл закончил писать, скрипнув пером, сунул журнал в портфель и встал, взяв портфель под мышку.
— Я бы хотел поговорить с тобой, Ремус. Если ты не против.
Ремус просто смотрел на него, равнодушно и скучно, даже не подумав смахнуть упавшую на глаз челку.
— Как ты? — спросил Джекилл после паузы. Было ясно, что он имеет в виду, но Ремус не знал, что ему ответить.
— А как вы думаете? — просто спросил он и даже немного усмехнулся.
— Я слышал, ты поссорился с друзьями.
«Не твоё дело»
— Я с ними не ссорился. Просто расставил все точки над i.
— Что ты имеешь в виду?
Ремус едва удержался, чтобы не закатить глаза.
— Я — оборотень, они — нет, этих точек не очень-то много. Давно надо было сделать это.
Они помолчали.
— Ты мог убить его сегодня, ты понимаешь это? — вдруг тихо молвил Джекилл.
— Понимаю.
— Я вижу, что тебе тяжело, но ты должен бороться с этим. Здесь не ко...
— Вот именно, — перебил его Ремус. — Зачем меня снова притащили сюда? Там я никому ничего не был должен!
— Ремус, ты все ещё под влиянием Сивого. Но когда оно пойдет на убыль, ты вспомнишь все эти слова и тебе станет стыдно.
— Что вы от меня хотите? — устало спросил он, отбрасывая челку с лица, так что Джекиллу во всей красе предстало его перечеркнутое шрамами лицо и глубокие тени вокруг глаз. — Вы хотите меня отчитать и оставить после уроков? — он едко усмехнулся.
— Нет, — Джекилл обошел стол и прислонился к нему спиной, встав напротив Ремуса.
Он все ещё был выше. И старше. И сильнее. И здоровее. Лучше во всех отношениях.
— Честно говоря, я удивлен. Я думал, что ты хочешь поговорить с тем, кто был там и знает, через что тебе пришлось пройти. Я ведь знаю, каково тебе пришлось после. Отдел по лечению ликантропии — не сахар.
Ремус отвел взгляд.
Вспомнил вдруг, как стоял у окошка своей палаты и смотрел, как целители уносят тело Луны...
— Но даже если ты не хочешь говорить о Мунго, я думал тебе будет интересно узнать, что произошло в горах. Почему не сработал план, что теперь будет с Сивым... где он теперь и чем занимается. Разве тебе это не интересно?
Ремус дернулся.
Да, ему действительно хотелось узнать всё это. О, Боже, как же ему хотелось! Он извел себя предположениями, мыслями о том, что случилось с Валери и где она, куда ушла колония, кто выжил, кто нет...
И вот теперь, когда действительно можно было всё это наконец-то узнать, Ремус налетел на непрошибаемую стену.
Он не мог.
Он мог бы узнать это. Но только не у Джекилла.
Нет. Он не предоставит ему такого удовольствия. Он больше не ребенок, который зависит от помощи своих учителей. И не мальчик, на которого можно смотреть свысока. Теперь они на равных.