Дни, месяцы, годы

– Иди, найдешь брату здоровую жену, считай, будешь ему хорошей сестрой. Не думай, будто сшила пару туфель и твоя совесть чиста.

И Вторая дочь осталась стоять на вершине, а Четвертая тетушка уходила все дальше и дальше. К Старшей дочери она не пошла, только глянула с хребта на склон, где раскинулась ее деревня, и крикнула во все горло:

– Старшая! Маме надо идти, мама нашла снадобье, чтобы вылечить вашу болезнь!

Четвертая тетушка посмотрела, как ее голос шелковой лентой плывет над хребтом, и поспешила домой. Она в одиночестве шагала по хребту и вдруг нестерпимо захотела с кем-нибудь поговорить. Вспомнила, что сегодня Ю Шитоу не пошел с ней ко Второй дочери, и сердце защемило от холода и одиночества. В первый раз за много лет муж не разделил с ней дорогу. Что же с ним случилось, думала Четвертая тетушка. Может, они и после смерти болеют? И крикнула на ходу:

– Эй, покойник, ты где? Захотела с тобой поговорить, а ты и впрямь помер. А когда не надо, ты тут как тут, живехонький! – Так она шла и кричала, запрокинув голову, и вдруг навстречу показался мужчина с плугом на плече, погонявший вола. Он растерянно остановился и уставился на Четвертую тетушку:

– Ты с кем это разговариваешь?

– Пахать вышел? – спросила его Четвертая тетушка. – Я с мужем говорю.

Мужчина огляделся по сторонам и говорит:

– Пустошь иду распахивать. Где же твой муж?

– Значит, целину поднимаешь? Он двадцать лет как помер.

Мужчина вытаращил глаза:

– Ты никак заболела, у тебя жар? Заговариваешься.

– Я ни разу в жизни не болела, и никогда у меня не было так ясно в голове, и никогда еще я так не радовалась.

Пахарь озадаченно зашагал своей дорогой и еще долго оглядывался на Четвертую тетушку.

В деревню Юцзяцунь она вернулась только к закату. Деревня купалась в багрянце, даже свиные корыта и лошадиные стойла за воротами окрасились в розовато-красный цвет. Люди высыпали на улицу поужинать, поговорить о прошлом, о настоящем, послушать, что нового появилось в поселке или в городе. И в это самое время в деревню торопливо вошла повивальная бабка, и все поняли, что в чьем-то доме скоро будет прибавление. Деревенские дружно собрались в начале деревни и даже про еду забыли – разглядывают дом, где должен родиться младенец, переговариваются: мальчик будет или девочка? До чего же им повезло с детьми: один сын стал кадровым работником в уезде, другой поступил в университет в провинциальном центре, а внучке даже десяти лет не сравнялось, а уже поехала от волости в райцентр на какой-то конкурс. Пока они так переговаривались, из переулка нетвердой походкой вышла восьмидесятилетняя старуха – ребенку, что должен был родиться, она приходилась прабабкой. За ней увязались овца и собака. Обменявшись приветствиями с соседями, старуха направилась к выходу из деревни.

Теплый безмятежный закат окрасил поля густым багрянцем. Старуха неподвижно стояла у околицы и смотрела на убегавшую по хребту дорогу. Собака и овца, словно внук и внучка, почтительно легли у старухиных ног. Наконец с гребня спустилась Четвертая тетушка, на лице ее читались сила и решимость, пыль толстым ватником покрывала ее с головы до ног. Шла Четвертая тетушка очень резво, будто хотела поспеть куда-то за деньгами для важного дела: опоздает – останется с пустыми руками, а если успеет – богатая и знатная жизнь у нее в кармане. Старуха остановила Четвертую тетушку у входа в деревню, достала из кармана два красных яйца [21] и с умоляющим видом сунула ей в руки. Бесчисленные морщины на старухином лице сложились в виноватую улыбку.

21

В Китае, чтобы отпраздновать рождение ребенка, принято дарить родственникам, друзьям и соседям красные яйца.

– Мать Четвертого дурачка, – сказала старуха. – А я как раз тебя поджидаю, жена у внука вот-вот родит.

Четвертая тетушка поглядела на красные яйца:

– Поздравляю тебя, бабушка, дожила до правнуков!

– Вовремя ты вернулась, может, у нее мальчик родится, так ты уж не ходи мимо наших ворот, а за это сын мой даст тебе двести цзиней пшеницы, чтобы вам с Четвертым дурачком перезимовать.

Четвертая тетушка замерла на месте, ее лицо затряслось белой влажной дрожью, а пыль с треском посыпалась на землю.

– Почему это мне нельзя проходить мимо ваших ворот? – бледно спросила Четвертая тетушка.

– Мать Четвертого дурачка, – отвечала старуха, – ты уж извини, мы боимся, вдруг ты заразишь ребеночка слабоумием или еще чем. А пойдешь в обход, кроме пшеницы, дадим корзину кукурузы.

Четвертая тетушка ничего не ответила, ее взгляд, прямой и жесткий, застыл на лице старухи, а кожа налилась синевой, казалось, одного этого взгляда, одной синевы довольно, чтобы сожрать старуху живьем, чтобы обратить ее в бегство. Но старуха на то и старуха.

– Мать Четвертого дурачка, – сказала она, – не ходи мимо нашего дома, и сын мой тебе еще заплатит сверху.

К этому времени взгляды деревенских, распихивая друг друга, пробрались к околице и облепили старуху и Четвертую тетушку. И сами деревенские тоже собрались вокруг посмотреть, чем дело кончится. Будто река по песчаной отмели, по хребту катился шорох заката, и тишину в деревне нарушал только треск разгорающихся дров. Овца и собака в ожидании замерли позади хозяйки, наблюдая за Четвертой тетушкой. Та медленно перевела взгляд на залитую алым деревню и, не говоря ни слова, с каменным лицом прошла мимо старухи, задев ее плечом, а потом размашистыми шагами, которых никак не ждешь от такой тщедушной женщины, решительно двинулась по улице к старухиному дому.

Старуха, помертвев лицом, крикнула ей вслед:

– Мать Четвертого дурачка, мы дадим и зерна, и денег, сколько попросишь!

Четвертая тетушка обернулась и швырнула красные яйца овце и собаке, словно это не яйца, а камни.

Старуха крикнула:

– Мать Четвертого дурачка, хочешь, я назову тебя старшей сестрой? Матерью назову? Бабушкой?

Четвертая тетушка гордо вскинула голову и ускорила шаг.

Навстречу ей вышли несколько мужчин и загородили дорогу.

– Кто не даст мне пройти, – сказала Четвертая тетушка, – у того я повешусь прямо на воротах, а то и в доме.

И мужчины медленно расступились.

Четвертая тетушка вздернула подбородок и прошла между ними, будто втиснулась в дверную щель. В деревне стало удивительно тихо. Куры, утки и коровы разошлись по хлевам, на улице остались только люди с чашками и палочками – встали кучками, кто на перекрестке, кто на обеденном пятачке, а кто у ворот. От широких и тяжелых шагов Четвертой тетушки звенела земля, и в этом звоне красным шелком дрожали закатные лучи. Старуха в оцепенении стояла и смотрела, как Четвертая тетушка уходит все дальше и дальше, неумолимо приближаясь к воротам ее крытого черепицей дома. В этот миг роженица пронзительно закричала, и крик ее буйным ветром понесся по деревне, заглядывая во все углы и закоулки. Старуха опомнилась и засеменила вслед за Четвертой тетушкой, приговаривая:

– Мать Четвертого дурачка, мать Четвертого дурачка!

У самых ворот она нагнала Четвертую тетушку, схватила ее за руку и взмолилась:

– Мне уже восемьдесят лет сравнялось, через полмесяца будет восемьдесят один. Хочешь, я на колени встану, чтобы ты не ходила мимо наших ворот? – Четвертая тетушка обернулась и увидела, что старуха, заливаясь слезами, уже опускается на колени.

Сердце Четвертой тетушки ухнуло и обмякло, она подхватила оседающую на колени старуху, поставила ее перед собой, будто шатающийся столб, окинула ледяным взглядом и неожиданно плюнула ей в лицо. А потом развернулась и зашагала прочь. Деревня безмолвствовала. Собака и овца изумленно разглядывали Четвертую тетушку и молчали. И люди оторопели от ее злого плевка. Плевок этот был до того яростным, что брызги разлетелись во все стороны, будто дробины из ружья, и попали на лица обступивших старуху зевак. Старуха отупело стояла посреди улицы, а по лицу ее стекала слюна Четвертой тетушки. И жители деревни застыли как истуканы, а когда вспомнили о том, что нужно утереться, когда сообразили, что нужно как следует обругать Четвертую тетушку, той уже след простыл, она завернула в переулок и окольным путем вернулась домой.

В один миг реки и моря обмелели, земля разверзлась, а небо треснуло. Шаги Четвертой тетушки звучали резко и жестко, точно она вытесана из камня. Попавшиеся ей по дороге куры заквохтали и отпрянули к обочине, уступая дорогу. Дойдя до дома, Четвертая тетушка остановилась у ворот и оглядела деревню, тут до нее снова докатились речные воды крика роженицы, Четвертая тетушка встретила их еще одним снежно-белым плевком, шагнула во двор и грозно хлопнула калиткой.

Уходя, она запирала ворота, но теперь они стояли открытыми настежь. Оказывается, дома ее ждал Ю Шитоу. Четвертая тетушка вошла в двор и увидела, что Ю Шитоу сидит на пороге и сторожит Четвертого дурачка, словно рвущегося с привязи теленка. По двору бродит беленькая ярочка, а Четвертый дурачок сидит под деревом и пыхтит, не спуская глаз с ее ватной шерстки. И отца не замечает. Хочет схватить эту приблудную ярочку и огладить ее по голове, по спине, по брюшку. Пощупать ее крошечные сосочки-фасолинки, потрогать за тайные места. Четвертый дурачок думал, что ярочка слишком смышленая: стоило ему подобраться поближе, как она прыгала рыбкой и отскакивала в сторону. Четвертый дурачок бегал за ней по всему двору, но не мог догнать. Он не знал, что это Ю Шитоу отпугивает ярочку – проносится у нее перед глазами всякий раз, когда сзади подкрадывается Четвертый дурачок, потому-то она и убегает, и Четвертому дурачку никак не удается ее поймать. Он начал охоту, когда солнце только перевалило на запад, и к сумеркам совсем выбился из сил. Тяжело дыша, Четвертый дурачок сидел посреди двора, а Ю Шитоу сторожил его, поглядывая на ярочку, и тут во двор вошла Четвертая тетушка, вошла и остановилась в воротах. При виде ее лицо Четвертого дурачка разом посерело от страха.