Дни Творения

Волнение было радостным и тревожным. Как будто среди зимы включили лето и все побежали собирать землянику. Он не сразу понял причину этой тревожности, но потом решил, что она вызвана необычностью глубокого вторжения Неподвижных Миров в Поезд.

– Давно такое было прежде?
– спросил он у одной пожилой женщины с зонтиком.

– Лет пять назад, - сказала она.
– Вот этот зонтик я купила на какой-то из Недвижных пристаней именно тогда. Безумно тогда пришлось спешить. Я слышала, в тот раз в нашем звене семь человек пропали, не успели к Отправлению. Мы все были так подавлены этим. У моей подруги остался брат, несколько недель ей снились ужасные сны, как он бежит за нами... И вот это снова... Мы тогда очень строго наставляли детей, но потом всё стало забываться, и я боюсь, мы сейчас снова оказались недостаточно готовы.

Он удивился, как сильно изменились запахи. Словно ветер, который всегда обдувал вагоны, мешал их чувствовать. Он хотел разобраться, в этом ли причина - или всё дело в местности, где остановился Поезд. Впрочем, местность не казалась слишком уж необычной. Платформа располагалась довольно высоко над берегом моря, но самого моря не было видно за деревьями. Двое близняшек лет по двенадцати уже успели сбегать к воде и сейчас возбуждённо рассказывали маме, как лучше спускаться по тропинке. Я им отчаянно завидовал, потому что вдруг ужасно захотел, чтобы это именно меня они потащили вниз, к полосе прибоя, ухватив за руки с обеих сторон.

Конечно, взамен мне пришлось бы забыть о том, кто я, и что я оказался в Поезде временно, что мой настоящий мир совсем не похож на Поезд... он просторный...

...Несколько дней назад я как будто очнулся, я понимал, что нахожусь в двух местах. Вокруг меня дышали люди на полках, но я мог протянуть руку и коснуться письменного стола, чтобы нащупать там стакан с чаем, оставленный с вечера. Оглушительно кричали соловьи за форточкой, и я, подняв ладонь, трогал пространство, дожидаясь, что оно выберет меня так или иначе. Поезд пугал меня, потому что я не знал толком, как оттуда вернуться, но потом я вспомнил, что уже составлен план путешествия, я хотел проверить, как будет меняться время, если двигаться по вагонам туда или обратно достаточно долго. Я уже знал, что люди очень сильно меняются, меняются их времена, обустройство вагонов, привычки и уклад, обычаи, меняются крошечные магазинчики в специальных купе с добродушными старичками и строго одетыми дамами, меняется начинка у пирожков, что продают разносчицы - причём, меняется она не по составу даже, а как будто ты меняешься сам, я запомнил один случай, едва не унёсший меня оттуда в дебри вовсе недосягаемые, потому что я на бесконечные мгновения оказался маленьким мальчиком, и пирожок, который я ел, вспыхнул летом и травой у ступенек, возле которых бродили куры, и мама была рядом, в летней кухне, что-то варила, и... это было очень опасно, я повторяю, хотя и соблазнительно, но я вовремя понял, что это дар не бесплатный, что так не получится сохранить себя - если провалишься, то станешь именно тем, чем был - трёхлетним мальчиком, самым настоящим...

Как было не поддаться этому всеобщему опьянению? Все так торопились, как будто Поезд должен стоять не тридцать часов (как объявили Проводники - а они НИКОГДА не ошибаются), а тридцать минут. Как будто у всех появились какие-то невероятно важные дела, много дел, кучи дел!

На самом-то деле, в поезде оставалось много народу. Кроме совсем уж дряхлых стариков оставались степенные, благоразумные люди, оставались самые боязливые и занятые, оставались самые скептические и те, кто не хотел оставлять свои полки без присмотра.

Но мне-то было нечего терять. Я мог спокойно выходить и идти, не торопясь и не медля. У меня не было дел на берегу, не было дел и в Поезде. Я просто хотел почувствовать как можно больше. Я был тоже опьянён, но не так, как другие - им кружила голову длительная стоянка, а мне - осознание того, что я наблюдаю со стороны целый мир в каком-то необыкновенном его проявлении.

Трижды необыкновенность, необыкновенность в квадрате и кубе - невозможный мир на пике его странности, да ещё воспринимаемая одновременно изнутри и снаружи!

Как будто дышишь двумя лёгкими! Как будто носом вдыхаешь воздух, а ртом пьёшь его же в жидком его состоянии...

Насыпь полого изгибалась, и я подумал, что если выйти из Поезда с другой стороны, то увидишь очень большую его часть - может быть, такую, куда ни разу никто не доходил из наших вагонов. Я никогда не видел Поезд со стороны, на сколько-нибудь значительном отдалении. Ещё я подумал, что не стоит этого делать сейчас, потому что по ту сторону Поезда стоит тьма и тишина.

А здесь был широкий, яркий простор. Здесь кричали и взвизгивали дети, спускаясь по склону, женщины цеплялись руками за пучки травы и волокли за собой громадные чемоданы.

Поезд стоял, но он как будто продолжал двигаться. Казалось, склон медленно и страшно скользит, поворачиваясь. Колёса жарко дышат над рельсами, выдыхая горячий металл и смазку. С другой стороны наплывали запахи цветущей акации или, может, жасмина, запахи сухой, тревожной травы. На границе они смешивались, делая мир невыносимо зыбким.

Никто не умрёт, пока стоит Поезд. Пока Поезд стоит, здесь всегда будет лето. Дайте им прожить это время среди весёлой и задумчивой возни, пока будут стоять над теплой землёй запахи травы.

Мужчины с сильными руками с весёлой злостью в глазах уже поставили срубы. Женщины накинулись на стирку и войну с сорняками так, будто это было самое заветной из желаний. Уже кошки обзавелись котятами, и дети возились с ними и кормили их первыми печеньями, испечёнными на недвижных плитах, из муки, смолотой из Настоящего Зерна...

На тихих улицах они радовались крапиве, прокладывая тропинки в неведомое, как корабли, уходя в тень. Я был среди них, наверное, единственным существом, кто помнил о Поезде, кто видел его темнеющий силуэт над насыпью и чувствовал шёпот и потрескивание остывающего металла замерших огромных колёс.

И ярким солнечным днём я шагал по улице, не зная, куда она выведет меня в этот раз, но зная только то, что люди смотрят на нас с невозможно светлой завистью, потому что в ладони у меня была твоя ладонь, и все думали, что мы - близнецы, хотя это было не так, потому что я был обычным, насколько это было возможно для меня, а ты была.

– 14 -

"...Ты летишь, легка, со мной всё выше в облака!

На миг вверху мы словно ждём чего-то... и снова вниз...

И свод небес всё ближе, ближе, вот он! Рукой коснись!

Дрожит над нами дымка голубая, и даль видна.

В твоих глазах живым огнём сияет

сама весна! "

Каждый год я с недоверием ждал весну. Я ждал, чтобы отправиться в путешествие, на этот раз точно. Откладывать и медлить было нельзя. Я ждал, что подсохнут тропинки и зазеленеют холмы. Станут длинными сумерки. Не просто длинными, а бесконечными, похожими на коридоры в незнакомых домах. Сумерки не закончатся, пока не выйдешь на дорогу.

Жаль только, весна никогда не наступала.

Толклись сумбурные дни.

Я узнал новую тайну, может быть, на этот раз самую главную. Однажды я уснул и очнулся в доме, в месте, которого никогда-никогда ещё не было. Восточный край его терялся в бесконечности, а я сидел на полу, прямо на тёплых, оранжевых половицах возле стола, а стол был у западной стены, у окна. Дом был довольно узким, я видел стены справа и слева, и видел западное окно, но что в нём - я не видел. Было тепло, светло - но свет был, кажется, электрическим, как будто здесь всегда вечер. Я дополз до стены под окном и растянулся на половицах - удивительно хорошо было на них лежать, они были чистые и тёплые, даже как будто чуть-чуть мягкие. Дом казался почти пустым, только стены, пол... но ощущения пустоты не было. Это была какая-то полная пустота, просторная. Между столом и стеной был стул с радиолой, в углах стояли тумбочка с телевизором и трюмо. Я с удивлением вытаскивал из углов коробки с игрушками, которые уже не помнил, хотя сейчас вспоминал, что они были, и просто удивительно, какие это были прекрасные игрушки, потому что это были все те игрушки, которым я когда-то так радовался, а потом грустил, что они потерялись, а потом забывал о них. Наверное, здесь были и такие игрушки, о которых я только мечтал, и такие, которые мне только снились, но я не проверял это, да и не спешил вытаскивать их все, впрочем, это было невозможно - достать их все сразу. Я посмотрел несколько и почти сразу спрятал их, рассовал назад по углам, потому что играть мне сейчас совершенно не хотелось, было хорошо и так - это было такое удивительное состояние, которое могло тянуться множество вечностей, когда ты осознаешь бесконечность возможностей, и перебирая эти возможности, погружаешься в какое-то особенное блаженство, где само осознание заменяет любые действия, которые на самом деле происходят реально в каком-то одновременном пространстве возможностей.