Дни яблок

— Даник? — донеслось до меня. Аня смотрела прямо мне в лицо, и между бровей её залегла нехорошая чёрточка, вертикальная. — Что это с тобой? Ты же весь зелёный.

— Надеюсь, — ответил я надтреснутым голосом.

— На что? — поинтересовалась Гамелина и размешала сахар, ещё и ложечкой о чашку постучала, три раза. Очень гулко получилось.

— В целом, — отозвался я, — нужно же надеяться. В принципе. Зелёный — цвет надежды.

— Ты говоришь туманно, — заметила Аня, — но мне это нравится. Такая образность.

— Какая? — забавляясь, переспросил я.

Дар не то чтобы отступил полностью, но как-то перегруппировался. Я ощущал, как быстро тепло возвращается в руки, пальцы покалывало — так бывает с мороза.

— Иногда ты просто дурень, — добродушно заметила Гамелина, — мне это даже нравится. Становишься похож на медведика.

Я похихикал, получилось неестественно.

— Белого или чёрного? — спросил я и опять хихикнул.

Гамелина подёргала ворот свитера и отпила глоточек пепси.

— На панду, бамбука натрескается и пнём-пень, — мрачно пробурчала она. — Что-то ты быстро косеешь, песок в кофе попал?

— Камень… — мрачно ответил я. — В тебе, Гамелина, в самой, юмора как в песочнице.

— В смысле, пасочки? — уточнила Аня и зачем-то помешала кофе в чашке ещё раз. — С юмором?

— Ну, не совсем, — пошёл на попятную я, — скорее грабельки.

— Хм, — сосредоточенно сказала Аня. — Как твоя голова?

— Пока на месте, — доверчиво ответил я. Гамелина произвела некоторое движение. Словно бы захотела уйти.

— Не торопись, — как можно мягче сказал я, — посиди ещё чуть-чуть. Прости, я… У меня бывает.

— Да я-то знаю, — буркнула Аня, — помню всё хорошо, ещё с детского садика. Иногда ты такой странный. Водой облить хочеться.

— Не сдерживай себя, — улыбнулся я.

Гамелина состроила странную гримасу, взяла в руки уродскую вазочку, выдернула из неё хризантемку и плеснула в меня водой, прямо в лицо.

Забавно получилось. Я протянул к воде руку, правда, пришлось действовать быстро, этого я не люблю, но…

Прогудел колокол, ни реки, ни моста я не увидел, один туман. «Зловещий знак», — подумалось мне в абсолютной тишине. Не было слышно быстрой реки, и не плакали горестно гуси.

Вода, застывшая у моего лица, подумала немного и согласилась стать снегом.

Гамелина восторженно понаблюдала за снегопадом, устремившимся в её кофе. Модная пластиковая люстра над нашим закутком несколько раз моргнула.

— Обалдеть, с тобой действительно не соскучишься, — прошептала Аня и каким-то тяжёлым жестом поправила волосы. — Я очень рада, Даник, что мы давно знакомы, а то ещё превратишь в жабу, чихнуть не успею.

— Не переживай, — легко успокоил её я. — Всего-то тебя поцеловать потом и станешь ты сама собой.

Аня задумчиво допила магический кофе и даже не поморщилась.

— А тебе для того, чтобы целоваться, обязательно нужна жаба? — скучным голосом спросила она.

— Не всегда, — сказал я, тревожно думая, что голос мой охрип.

— Очень хорошо, — резюмировала Аня и откинулась на спинку диванчика. — Хорошо провела с тобой время, спасибо, Даник.

Я помолчал. Мадонна за спиной тёти Светы боролась с динамиками магнитофона «Весна» и проигрывала им все семь нот и нотный ключ в придачу. Мне стало совсем легко. Аня высматривала что-то в пространстве и теребила косу.

Я дунул на стол смеха ради. Ложечки в наших чашках звякнули и закрутились сами собой — справа налево. Гамелина уставилась на них, глаза её расширились. Люстра над нами моргнула ещё раз и по-гасла окончательно.

— Идём, пока не поздно, — сказала Аня, — а то потолок рухнет.

Мы направились к выходу. Тётя Света погрозила мне пальцем из-за стойки.

— С тебя лампочка, паршивец, — беззлобно сказала она.

Я кивнул ей и оглянулся, это всегда неправильно, но я ничего не могу с собой поделать — ложечки в чашках продолжали вращаться, тихонько — почти не звякая, против часовой стрелки.

Аня ждала меня на улице.

— Сильный трюк, — одобрительно заметила она, — с этим снегом… и вообще, так интересно. А вот скажи? — спросила она. — Что бы стал делать ты, ну, на месте этого… ну, парня, аптекарского сына… жениха?

Мы стояли у перехода, светофор над перекрёстком окрашивал всё в тревожный жёлтый через каждые несколько секунд: «Внимание всем».

— Затаился, — неохотно ответил я, — всегда можно спрятаться достаточно хорошо.

— Что-то такое я и предполагала, — отметила Гамелина несколько безнадёжно. Мы одолели улицу и зашли во двор.

— У тех, кто хорошенько прячется, есть время выжить, — глухо сказал я. — Всё хорошо обдумать… и отомстить.

— Насмерть? — очень серьёзно спросила Аня.

— В большинстве случаев — да, — без колебаний ответил я.

— Разве возможны исключения? — как-то по-школьному удивилась Аня, словно, проведя сложную лабораторную, обнаружила полное отсутствие осадка в пробирке или «нерабочую цепь», как выражался наш Кроль.

— Исключения возможны всегда, — сказал я, — всякие мелочи… трудно учесть совершенно всё. И потом, согласись, Гамелина, бывает такая жизнь, беспросветная, похуже смерти…

— Это да, — задумчиво сказала Аня и повернулась ко мне.

— Абсолютная тьма, — произнесли мы хором.

Все фонари во дворе моментально погасли, как по чьей-то злой воле, вместе с окнами и надподъездными лампами.

— Моя удача, — сказала трудноразличимая в темноте Гамелина.

Высоко в небе подрагивал далёкий отсвет фонарей над трассой, ниже площади. Бывшая Артиллерийская школа проступала сквозь мглу мрачной глыбой — будто древний дворец. Гамелина виднелась во внезапно наступившем сумраке смутным серым силуэтом. Я нашёл её руки, Анины пальцы были холодными. Мы замедлили шаг, а затем остановились вовсе, Аня накрыла мою ладонь своей. Во двор начал просачиваться туман — со всех четырёх сторон, наступающая тьма пахла прелью, мхом и яблоками.

— Испугался, Даник? — спросила Аня, и в голосе её затаилась нехорошая ехидца.

— Темнота друг молодёжи, — бодренько ответил я, — а ты не боишься? Мрак такой.

— Я мало чего боюсь, — высказалась Аня, немного помолчав, — ты не ответил на мой вопрос.

— Страхи находят нас повсюду, — пробурчал я, — поэтому надеяться нужно лишь на хорошее, тогда, возможно, оно настанет.

— Я думаю, ты сам не знаешь, про что говоришь, — сказала Гамелина, в голосе её сквозила ленца и что-то ещё, проникающее из непостижимых глубин, словно трава из-под асфальта. — Мужчины ошибаются. Часто, — продолжила она, — и ведь только потому, что думают, что всё знают, всё обо всём…