До особого распоряжения

Ему приятно, что руководители туркестанской эмиграции постепенно собирают силы под его крылом.

А главное, это нужно великой Британии. Ага-хан вытащил из-под стопки газет свою фотографию и

протянул ее Махмуд-беку. Он лениво пошевелил губами, благословляя Махмуд-бека на большие дела.

Прижимая фотографию к груди, Махмуд-бек поклонился.

В этом краю, диком и огромном, населенном неграмотными людьми, религиозными фанатиками,

самыми разными бандами, фотография Ага-хана была документом огромной силы, охранной грамотой,

пропуском на всех дорогах.

Махмуд-бек, как научил его проводник, вышел с фотографией в руках. Десятки людей, живущих

неделями в ожидании Живого Бога (хотя бы увидеть издали!), вставали на колени, кланялись

счастливому человеку.

Махмуд-бек с проводником прошли несколько шагов, не спеша, не обращая внимания на людей.

Наконец проводник прошептал:

– Теперь прячьте...

Теперь можно было прятать фотографию. Молва еще об одном счастливом человеке уже вылетела за

пределы поселка.

На краю базарной площади ютилась низкая закопченная харчевня. Люди, имеющие деньги, не могли

обойти это на вид неказистое здание. От одного запаха кружилась голова...

В харчевне орудовал ловкий, юркий японец. Он носился с грязной, промасленной тряпкой, одним

ловким движением руки вытирал длинный шаткий стол. Потом, отбросив тряпку, вырастал у плиты с

черным большим котлом.

В котле бурлил красноватый острый бульон. На плите поджаривались длинные тонкие ленточки

лапши, похожие больше на дунганский лагман.

Японец ухитрялся вовремя переворачивать (чтоб не сгорело!) это ювелирное изделие из теста,

схватывать на лету одной рукой глиняную миску, а другой - деревянный черпак. Он наливал бульон с

подчеркнутой небрежностью. Затем в касу ловко опускались вкусные, уже рыжеватые пряди лапши.

Никто толком не знал, как называется это аппетитное блюдо и когда оно появилось в закопченной

харчевне.

– Вкусно-о!
– протяжно-ласково произносил японец.

В его заведении было что-то от японской кухни. Но хозяин давно понял, каким успехом пользуется у

памирцев ош - суп с лашпой. Наверное, так и родилось это острое, душистое блюдо. На радость

местным жителям.

Какая судьба занесла сюда, в горный край, этого человека? Японец, конечно, давно принял веру

исмаилитов.

Махмуд-бек знал таких людей. Японская разведка направила сотни своих офицеров под видом

врачей, поваров, парикмахеров, лавочников, грузчиков за рубеж. Подобные профессии давали

возможность ежедневного общения с населением, с гостями этих стран.

Совершенно искреннее почтение выказывал японец европейцам, занявшим основную часть длинного

деревянного стола. И не грязная тряпка мелькала перед глазами уважаемых посетителей, а полотенце.

Пусть не первой свежести, а все же полотенце...

Японец, разумеется, знал английский язык. В разгар беседы европейцев он слишком часто вырастал

за их спинами.

В углу харчевни лежали планшеты и полевые сумки.

– Эти люди не похожи на строителей, - сказал Адхам Махмуд-беку. Он с первой минуты косился на

планшеты.

Хозяин метнулся к новым посетителям с грязной тряпкой. Но вдруг замер. Какая-то доля минуты ушла

на то, чтобы с ловкостью фокусника заменить тряпку на полотенце. И откуда только японец его извлек?

Стол был чистым. Едят здесь аккуратно. Не уронят крошки, не прольют капли. Хозяин все-таки протер

гладкие потемневшие доски.

Посетитель пришел с проводником и, наверное, со слугой. Важный, а значит, заслуживающий

внимания гость.

174

Они долго, со вкусом наслаждались лапшой, тянули ее со свистом, причмокивая от удовольствия.

– Не строители, - повторил Адхам.

Его интересовало все: и рассказы Махмуд-бека о националистических организациях, о руководителях,

о их связях с чужеземцами, и эти деловитые европейцы, шныряющие в горах.

– Не строители...
– наклонив голову, тихо ответил Махмуд-бек.
– Они делают съемку местности. Делают

географическую карту. Потом расскажу...

За спиной угодливо появился японец. Он, конечно, знал местные диалекты, мог знать и фарси, и

пушту...

Махмуд-бек повернулся к японцу.

– Что еще угодно господину?
– почему-то шепотом спросил хозяин харчевни.

– Чай...

– У меня есть хороший китайский чай. Из далекого Нанкина. Зеленый, душистый...

Японцу хотелось поговорить с Махмуд-беком, расположить хоть к недолгой беседе. Японец должен

знать все. И обо всех...

Надо доставить ему это удовольствие. Потом, после чая...

Европейцы поднимались. Шумные, довольные. Один из них вытащил кожаный бумажник. Вместе с

деньгами в бумажнике лежала и фотография Живого Бога.

Махмуд-бек мельком увидел знакомый снимок.

Даже эти люди, представители могучей державы, не могут обойтись без «охранной грамоты».

Столица Живого Бога особенно ничем не отличалась от других горных поселений. Здесь были низкие,

потемневшие дома, жалкий караван-сарай... Конечно, не каждое поселение может похвастаться базаром

и даже такой примитивной харчевней.

Ну, о дворце Ага-хана и говорить нечего.

Дворец громоздился у отвесной горы... Он будто врезался в скалы. Надежно прижимался к ним. У

дворца всегда толпились люди. Некоторые из них, застыв в молитвенных позах, часами ждали

появления Живого Бога.

Были здесь больные и нищие. В сторонке, не приближаясь к верующим, надвинув шапку почти на

глаза, чтобы скрыть выпавшие брови, с рыхлым белым лицом сидел прокаженный. Он лениво изредка