До свидания, Натанаел !

– Да... Посмотрим! Выходит, не передумал.

И снова все замолчали. Даже арбуз не хвалили. Этого в нашем доме еще не бывало. Я не помню случая, чтобы отец когда-нибудь купил неудачный арбуз. И он любил, чтобы его хвалили за умение. Так мы и делали.

Мама убрала со стола, вытерла влажной тряпочкой стол.

Отец все еще сидел, сидел и курил.

– Говоришь, кончил институт?
– снова заговорил отец.

– Кончил, отец.

– И хочешь остаться там?

– Посмотрим,-сказал Рубен.

– Когда вернешься?

– Не знаю,-ответил брат.

И я был уверен, что он действительно не знает, когда вернется в Ереван.

– А я знаю,- сказал отец.- Побродишь несколько дней, потом выяснится, что есть неотложное дело, верно?

– Никакого неотложного дела у меня нет,- сказал Рубен.- Просто я не знаю, как сложится.

– Ох!
– неожиданно тяжело вздохнула мама.

– Завтра встанешь пораньше,- сказал отец, вставая из-за стола.- Надо стену сарая подправить. Уже десять часов, Амас, разбери постель, пора спать, а завтра чуть свет за дело.

Рубен посмотрел на меня и снова подмигнул. Так мы лучше понимали друг друга.

Отец примял окурок в пепельнице и пошел закрывать ворота.

– Будем спать, Тигран?
– спросил Рубен.

– Будем, если хочешь,-пожал я плечами.

– Не сердись на отца, Рубен-джан,- сказала мама.
– Устает он...

– Знаю, - ответил Рубен.

– Утром не вставай. Ничего с сараем не случилось, - продолжала мать.

– Тоже знаю, - улыбнулся Рубен.

– Нервничает, урожай погибает, потому и нервничает, бедный, - объяснила мать.-Всю ночь теперь курить будет.

– Знаю, знаю,-сказал Рубен.

– Спокойной ночи, - пожелала нам мама, постелив постели.

– Спокойной ночи.

Она ушла, мы остались вдвоем с братом.

Рубен закрыл дверь и посмотрел на кровати.

Я сразу понял его.

– Сдвинуть?

– Конечно, - сказал он.- Старики не рассердятся?

Я давно уже чувствовал, что он чужой в доме. Я почувствовал это еще в позапрошлом году. Не знаю, как это началось, но Рубен стал вести себя словно гость. Очень близкий всем нам, но все же гость.

Мы сдвинули кровати, стараясь не шуметь, быстренько разделись и скользнули в постели.

Рубен протянул руку, повернул выключатель, и в ту же секунду все звезды мира и только нарождающийся месяц шагнули в комнату, внося с собой приятную прохладу летней ночи.

...Засыпая, я люблю укрыться с головой, и зимой и летом. Свернусь калачиком, укутаюсь, и весь мир перестает для меня существовать. Остаюсь только со своими мыслями - приятными и неприятными. Ни звезд, ни луны ничего нет.

Потом постепенно, как бы качаясь на весах, неприятные мысли уступают место приятным, и, сам не знаю как и когда, я вдруг крепко засыпаю и сплю до самого утра.

Досаднее всего было то, что в воскресенье я должен продавать свечки. А еще неприятно, что на свете существует Сероб и Каро и всякие древнеиндийские и японские приемы.

От одной мысли что я могу испытать их на своей шкуре, меня бросало в дрожь. Словом, все то, что составляло мою тайну, пока не сулило ничего, кроме неприятностей. Было, конечно, и приятное. Но меньше.

Ну, прежде всего то, что Нвард, самая хорошая девочка в мире, теперь мой самый преданный товарищ. Потом еще то, что пираты вроде бы настоящие и не совсем настоящие.

И самое главное - это то, что приехал Рубен. Брат! Единственный в мире человек, который хоть иногда понимает меня и с которым мне уже ничего не казалось страшным и безнадежным. Рубен! Брат мой! Приезжающий как гость брат.

Рубен беспокойно повернулся в постели.

– Тигран, ты спишь?

Я высунул голову из-под одеяла.

– Не сплю, думаю.

– О чем?

– О том, как устроен мир, - сказал я.

Рубен тихо засмеялся.

– Рано начал. Тебе пока еще можно не думать о мире.

– А я думаю.

– Мысли разные приходят и уходят. И тебе кажется, что ты думаешь о мире. Со мной тоже так бывает... Как ты думаешь, если в Ереване останусь, наши очень огорчатся?

– Значит, действительно уедешь?
– Я от неожиданности сел в постели.

– Собираюсь.

– Отец очень огорчится. Он, между прочим, собирается еще один этаж надстроить в нашем доме. Для тебя.

Рубен на это ничего не сказал. Я ждал, но он молчал.

И я знал почему. В другое время он обязательно сказал бы что-нибудь смешное, что-то несерьезное. Пошутил бы. Но сейчас он молчал. И я слышал только его тяжелое дыхание.

– Мама тоже не хотела бы, чтоб ты жил в Ереване, - снова заговорил я, так как тишина уже просто пугала меня.- Но она, я думаю, будет часто приезжать к тебе в Ереван, и это ее утешит. Она любит бывать в гостях.

– А ты?

– Я не люблю.

– Что не любишь?

– Ходить в гости.

– Да я не об этом спрашиваю. Ты-то не огорчишься?

– Не знаю, Рубен, - сказал я.-Может... Когда ты приезжаешь хоть на два-три дня, мне кажется, что в мире все в порядке, я тогда верю, что в мире действительно существуют миллионы людей.

– Не миллионы, а около трех миллиардов, - сказал Рубен.

– Ну, это не важно... А вот когда ты уезжаешь, мне снова кажется, что на свете вовсе никого нет. Только я. Одинодинешенек.

– В твои годы я тоже чувствовал себя одиноким, - сказал Рубен.
– Потом, когда подрос, понял, что я вовсе и не один. Я поехал учиться, так вначале даже испугался, как много вокруг людей. Большие города всегда чуть огорошивают, но это пока к ним не привыкнешь. Преодолеешь страх, полюбишь город и прикипишь к нему.

– Чего там любить?

– Трудно объяснить.- Рубен умолк и спустя много времени снова заговорил:-Ты знаешь, сколько врагов у асфальта?

– У асфальта?

– Утверждают, что эта смесь смолы и песка отрывает людей от земли.

– Верно говорят.

– Ты наивный: думаешь, буквально отрывает? В это вкладывают другой смысл. Злятся на город.

– Ну и напрасно,- сказал я.- На асфальте так здорово цграть в волчок.

.- Играть в волчок?
– Рубен засмеялся.-Глупый ты, асфальт крепче держит человека на земле, и когда дождь идет, опять же хорошо: не утопаешь по колено в грязи.