Добро пожаловать в Детройт

— А? — что-то, оказавшееся человеком с условно мужским голосом, с коротким удивленным восклицанием дергается, и я, не раздумывая, стреляю на звук.

В темноте дульный огонь дважды освещает диван и сидевшего на нем мужчину в броне. На пол падает коммуникатор, включая экран. Шорохи продолжают повторяться, но слышатся чуть-чуть иначе... И я вдруг понимаю, что это. Подняв с пола коммуникатор убитого, я освещаю им тело и вижу на его ушах наушники, большие, нарочито вызывающие наушники, из которых идет этот звук. Звук шелеста листьев из видео, воспроизводимого на комме.

Мы осматриваем комнату не включая в ней свет. Отсюда идет две двери и, если я правильно понимаю, то одну из них я видел на трансляции. Но куда ведет вторая? Я подхожу к ней. Раттана и Пако закрадываются в комнату и все также молча ждут.

Из этой комнаты доносится равномерный гул трансформатора, и когда я открываю дверь, то вижу залитое зеленым светом помещение и висящий на противоположной стене трансформатор. А еще - какое-то устройство, рассмотреть которое не успеваю. Заинтересованный Пако быстро проходит мимо меня, некоторое время вглядывается в обилие рычажков и рубильников и ловкими, уверенными движениями переключает часть из них, нажимая в конце на горящую зеленым кнопку.

Гул стихает. Свет в комнате гаснет.

— Я обесточил этаж, — поясняет довольный голос Пако.

Врубается неяркий, аварийный зеленый свет. Мы с медиком смотрим на лампу под потолком, он вздыхает.

— Ну, стоило ожидать, что у них есть какой-то аварийный генератор, правда?

В этот момент из-за двери на склад доносится короткий мощный удар. Не в закрытую дверь и даже не в эту стену, но он очень близко.

Пако снова отодвигается куда-то за спину Раттаны, мы с Ларой ждем несколько секунд, и когда она уже сама готова открыть дверь – та распахивается.

Миг. И я вижу, как и тот, кто её распахнул, и наемница, превратившись в две смазанных тени, уносятся куда-то в зал. А потом вижу его.

***

Раттана не считала себя самым лучшим водителем. Но утро в Детройтском порту доказало ей, что она имеет на это право. Раттана не считала себя лучшим техником. Но сумела подлатать тачку Джори буквально на коленке - резиновыми заплатками, гаечным ключом и подслушанными у Юриса, Дробины и Сивухи словами, которые она пока что не собиралась произносить вслух, прокручивая в голове. Раттана не считала себя смелой, но все же пошла в этот Черный рынок, в кампании трех человек. Да, пусть одна из этих трех – убийственная во всех смыслах слова Лара, второй – может, чуть менее смертоносный, но тоже внушающий ей доверие Юрис, а третий вроде как неплохой медик, но их было всего четверо... А где-то там был её брат.

И ей было почти не страшно до того момента, пока дверь комнаты не распахнулась. Она увидела лицо, которое достойно было худшего кошмара — черные всклокоченные волосы занимали лишь половину головы, вторая половина представляла собой совершенно гладкий, соединяющийся багровым рубцом с кожей, металлический череп. Половины лица этого чудовища просто не было, его заменяла имитация из стали и каких-то синтетических мышц. Глаз, похожий на человеческий и белые зубы в хромированной челюсти смотрелись настолько пугающе, что когда и это существо и Лара вдруг просто превратились в две размытые тени и исчезли в направлении большого зала, она практически обрадовалась.

А потом увидела лицо Юриса. Лишь на миг, до того, как детектив, словно найдя второе дыхание или отрастив незримые крылья, рванул вперед, она видела, как заостряются черты его лица, как выгибаются в злом оскале губы. Как вспыхивает яростью взгляд. Им с Пако ничего не остается, как броситься следом. В тот момент, когда Раттана видит, как Юрис, уже прицелился в неизвестного ей холено выглядящего мужчину с серебряными линиями на лице, что стоит по их сторону стола, а на самого Юриса наводит очень толстую и начавшую раздвигаться руку стоящий неподалеку огромный человек... В этот момент раздается еще один мощный удар, похожий на тот, что они слышали раньше, хруст и визг металла и пневмодверь на другом конце зала выламывает нечто.

Она видела подобное нечто в «Экзидисе», но тогда они казались лишь изуродованными людьми, которых второпях напихали какими-то усиливающими их штуками и бросили в мясорубку боя. А теперь она видела что-то, что уже не являлось человеком, было лишь отдаленно на него похоже силуэтом. Огромный, словно внедорожник Тодда, совершенно весь укрытый пластинами сегментарной брони, обхватывающей его тело, с длинными руками-кувалдами, маленькой головой на которой с трудом можно было разглядеть свечение двух красных глаз, на нем не было одежды, но она ему была и не нужна. Бесполое, безволосое существо, покрытое чьей-то кровью, вырвалось из своей темницы и бросилось на первого, кого увидела.

— Ростовенко, — вцепившийся в её локоть Пако говорит это рядом с её ухом, громко, словно пытаясь позвать кого-то.

«Так вот как ты выглядишь, человек, чьи люди чуть не убили меня, Майкла и нас всех в том небоскребе...»

Тварь, широким взмахом руки отправляет часть стульев и стол к стене. Юриса и его противника сносит куда-то вбок, Лару нигде не видно. Здоровяк с рукой разворачивается в сторону твари, встречая её замах другой рукой, и слышится гул, словно встретились две огромных трубы. Ростовенко, наконец, разбирает руку и дает мощный энергетический залп в стальную тварь, оставляя темное прожжённое пятно на её теле, но той словно всё нипочем. Она бьет противостоящего ей человека своим огромным кулаком, отбрасывая его в сторону, и несется на охрану, что начала её обстреливать, давя их, словно жуков.

«Оно убьет нас всех, если мы не сможем её остановить! И тогда тут не будет победителя...» — думает Раттана и, сжав свой пистолет-пулемет, бежит за тварью, бросив напоследок медику:

— Когда оно будет умирать, убивай охрану!

Раттану не волновало, как Пако будет это делать и будет ли вообще. Она знала, что тут никогда не будет идти речь о том, чтобы, как говорил Маркус, зарыть топор войны. Скорее кого-то забьют этим топором насмерть, но для этого надо попытаться выжить.

— Вставай! — Кочевница проносится мимо Ростовенко, жалея о том, что его нельзя пристрелить. Твари плевать на пули, тварь они бесят, а вот его рука все же справилась её броней, показав, что там, под ней, все же есть живая плоть. — Эй ты, образина пустынная, я тут, ей-ей!

Она дает очередь прямо по морде несущегося к ней существа и, ускользая из-под замаха, бросается ей в ноги, проносясь между двух кривых лап. Тварь врезается в стену, ревет...

Раттана с ужасом слышит в этом разрывающем перепонки реве слово « жра-а-а-ать».

Оно действительно было человеком.

Девушка отбрасывает пустой магазин в сторону, вставляя новый и готовая снова бежать.

Синебелый сгусток проносится мимо нее, врезаясь в спину этого существа. Оно, не обращая на кочевницу никакого внимания, разворачивается и бросается на Ростовенко, снося его к стене и начиная избивать. Раттана бежит туда, понимая, что не достанет до прожженной дыры в спине с пола, слишком высокое это чудовище, что согнулось над сопротивляющемся ей человеком. Она прибавляет скорости, закидывая «Узи» на ремне за спину и, в последний момент бросает свое тело вперед, вцепляясь в обугленную пластину. Пальцы тотчас пронзает болью, прижимает к чему-то горячему и сочащемуся. Раттана, не обращая на это внимания, подтягивается выше, хватаясь за шею чудовища и обхватывая его ногами за корпус. Кое-как, чуть не сорвавшись, вытаскивает пистолет, прижимает к торчащему из дыры позвоночнику, проступающему из-под обгорелой и потрескавшейся плоти, и вдавливает спусковой крючок. Одновременно с этим Ростовенко, собравшись с последними силами, выдает еще один залп из своей руки...

И вдруг всё заканчивается.

Существо издает низкий, хриплый стон. Заваливается набок.

Раттана успевает спрыгнуть, но едва не падает, теряя равновесие в луже крови.

Мир перед глазами качается, в ушах звенит, но, кажется, никто ни в кого больше не стреляет, хоть Раттана и даже не до конца понимает почему.

«Может быть, все просто мертвы?.. И остались только я и он?..»

Ростовенко, чьи ноги прижало мертвое существо, дергается, пытаясь встать. Его рука-пушка искорежена, её заклинило, а вторая, с висящей лохмотьями кожей, тоже, оказывается, не настоящей, не мясной, и слабо искрит при каждой попытке ей пошевелить.