Добро пожаловать в Детройт

Кочевница вытирает лицо рукавом, перебирается через тушу, встречается со взглядом прозрачных, злобных глаз, перехватывает пустой «узи» поудобнее и, размахнувшись со всей силы, бьет в это холодное, жестокое лицо.

— ГДЕ МОЙ БРАТ!

***

Лара видит его лицо так близко, что это мигом делает весь остальной мир неважным. Он «соскальзывает» уносясь от неё прочь, профессиональной неровной траекторией, сдвигами, которые она не может предугадать. Но пусть он и быстрее в рывке, она-то «соскальзывает» быстрее сама по себе. Потому делает это раньше и отстает от него на каких-то полшага. А еще она просто бежит прямо, не пытаясь его подстрелить. Грэкхем тратит драгоценные мгновения, распахивая дверь какого-то помещения и Лара сокращает разрыв, впечатываясь в его спину.

Они катятся кубарем, вцепившись друг в друга, как дикие звери. Ремень винтовки лопается, и она отлетает в сторону. Джон выхватывает пистолет, Лара бьет его по руке, чувствуя, как пролетающая мимо пуля обдает её потоком воздуха и, вытащив нож, пытается воткнуть его в глаз своего противника. Грэкхем вцепляется ей в запястье, выламывая его, и наемница кричит, от боли, злости и ненависти, чувствуя, как сминаются кости под его металлическими пальцами.

Лара трепыхается в его хватке, пытаясь ударить его коленом или хотя бы локтем, но разводит руки в стороны, растягивая её между ними. Его запястье выскальзывает из её пальцев и Грэкхем, встряхиваясь, сбрасывая её с себя, резко встает, вздергивая её вверх за покалеченную руку.

Чувствуя, как с каждым собственным движением, как собственным весом она рвет себе связки, Лара смотрит в ненавистное ей лицо, стараясь успокоить сердцебиение и отдалиться от боли. Она пыталась. Она сделала всё, что смогла, но она...

Грэкхем выходит из ускорения. А она – нет.

Последним волевым усилием, чувствуя прострелившую до плеча боль, от которой немеет рука и темнеет в глазах, она разжимает пальцы, выпуская нож. Подхватывает его левой рукой и бьет осознавшему, но не успевшему «соскользнуть» обратно Джону Грэкхему в горло. Он выпускает её сломанное запястье и стреляет, все же «соскальзывая» и делая шаг назад. Лара ныряет вниз, уклоняясь чуть раньше, чем он нажимает на спуск и вспарывает ножом одно из самых слабых мест легкого бронекостюма «Такэда», к которым бывший командир так и не растерял любви. Нож вгрызается в плоть между бедром и пахом, разрезая паховую вену. Он отпинывает её и Лара, прокатываясь по скользкому полу, думает только о том, когда же эта тварь сдохнет и хватит ли у неё сил...

Он поскальзывается на собственной крови, «выпадая». Пытается еще раз попасть в неё из пистолета, лежа на спине, но Лара делает рывок в сторону,ударяясь о стену.

Еще немного.

Оттолкнувшись от стены, она пролетает словно бы чуть-чуть мимо Грэкхема, хватается рукой за раковину и что есть силы бьет его ботинком в лицо. Еще раз. И еще. Падает сверху, хватая пистолет из ослабевшей руки и уперев ему в глаз, дважды нажимает на курок. Выдыхает. Упирается рукой в лежащее рядом тело, первый раз осматриваясь.

«Ты был дерьмом и сдох там, где тебе и место».

Сжимая в руке пистолет, Лара встает, опираясь на тумбу с раковиной, и выходит из туалета.

Ей хватает мига, чтобы понять, что она видит, но в этот раз она точно знает, что не успеет.

Курок уже спущен.

***

Лара исчезает вместе с тем, кто когда-то изуродовал её жизнь.

А я вижу того, кто изуродовал мою.

Мы действуем одновременно. Я стреляю ему в лицо, а он вскидывает поблескивающие металлом ладони, закрываясь от пуль. Грохот, рев. Сносящий меня к стене стол. Дыхание выбивает из груди, голова взрывается болью, а по правой ноге начинает сильнее струиться кровь.

Моя правая ладонь пуста. Где она?

Мимо нас пробегает кто-то из охраны, за ним проносится стальной монстр. В ушах стоит грохот перестрелки, перемежаемый чудовищными воплями и криками людей, которых вырвавшееся из-за двери существо давит и рвет, как избалованный ребенок игрушки.

Рядом со мной дергается Смитсон, пытаясь отодвинуть стол. Я дотягиваюсь до него левой рукой, сгребая за костюм, и тяну на себя, нанося удар кулаком в лицо. Он дергается, закрываясь от меня ближайшей рукой, а второй наносит удар пальцами снизу вверх, мне в левое предплечье. Преобразовавшиеся в тончайшие лезвия, импланты словно иглы прошивают броню на руке и втыкаются в кость. Руку пронзает болью до самого плеча, словно кто-то прикоснулся к ней оголённым провод под напряжением. Миг и я перестаю её чувствовать, видя, как она сама скрючивается, выгибает пальцы, делая мою ладонь похожей на звериную лапу, что всё еще комкает ворот дорогого пиджака.

Смитсон перестает закрываться, он сам хватает меня переломанными пальцами за руку, которой я его бил, и, смотря в мое лицо, проворачивает иглы-когти. Слишком поздно понимая, что мне уже не больно, что я сильнее и что рядом нет его охраны.

Я выкручиваю свою руку из его хватки, тут же сам сжимаю его запястье и бью ему кулаком в лицо так сильно, как только способен. И отпускаю, потому что эта тварь всё еще держится и пытается повторить свой удар пальцами-иглами, но уже в мое лицо. Отдергиваясь в сторону, я упираюсь коленом в тяжелый стол, пытаясь сдвинуть его со своего края и вдруг вижу её. Она лежит слева, по диагонали от меня, отброшенная к раздавленным стульям ногой пробежавшего от твари охранника. Далеко, но... Дергаюсь всем телом, упираясь в край столешницы ладонью и постепенно вытягивая себя из плена. Чуть-чуть. Еще чуть-чуть.

Мы вырываемся с ним почти одновременно. Но ему до неё куда ближе. Словно в дурном сне я вижу, как выскочивший вперед меня Смитсон подхватывает мой револьвер, мою «Элен» с пола, почти что профессионально разворачивается для стрельбы на одно колено и нажимает на спусковой крючок.

Она никогда не давала осечки.

До этого момента.

Выстрел!

Смитсон вскрикивает, роняя револьвер. Я бросаюсь вперед, припадая на одно колено и, подхватив её в воздухе, поворачиваю пальцем барабан, прижимая дуло к его лбу.

Выстрел.

Затылок Генри Смитсона взрывается кровавым фонтаном, а его откидывает в сторону.

Покойся с миром, Элен. Я выполнил свое обещание.

Я медленно опускаю револьвер. Смотрю на ладонь-имплант Генри, из тыльной стороны которой торчит пуля. Поворачиваю голову и вижу Лару, с пистолетом в левой руке, а её правая прижата к животу и заканчивается неестественно изогнутой, обвисшей кистью.

Только сейчас я понимаю, что вокруг относительно тихо. Крик Раттаны можно считать «тихо» после всего, что тут случилось. Найдя её взглядом, я вижу, что девчонка, сидя поверх туши мертвого чудовища, орет на зажатого в углу Сергея Ростовенко и с чувством, с душой бьет его по лицу «узи». Оглядываюсь. Вижу Пако. С его рук капает кровь, а пальцы заканчиваются простой, дешевой, но всё еще не теряющей своей актуальности на улицах биомодификацией «Кошачьи лапки». Полимерными когтями, как у кошки, которые можно установить у опытного хирурга прямо в живые, некибернетические пальцы. Пако тоже идет к Ростовенко, покачиваясь и не сводя с него взгляда. Я понимаю, что они его сейчас просто убьют.

Как бы я ни желал, чтобы Сергей Ростовенко получил то, что заслужил, я хотел, чтобы это могло принести пользу. Потому, встав, я иду туда же.

— Пако, не лезь...

— А ты что, хочешь оставить его живым? — в голосе Пако я слышу... Его. Его в магазине Монаха и Колдуна, где он обвинял меня в попытке нажиться на его горе.

— Нет. Я хочу отдать его в руки техников, которые выпотрошат его память, а потом сожгут ему мозг. Мы можем спасти еще многих, а убьем его сейчас и не узнаем ничего.

Останавливаюсь за Раттаной, зову её и видя, что девчонка в шоковом состоянии, сую «Элен» в кобуру и обхватываю кочевницу единственной возможной рукой за плечи.

Получаю локтем прямо в рану на бедре, но после этого Раттана останавливается, словно кто-то вытащил из неё батарейку. «Узи» падает на чудовище... Нет. Мой взгляд касается гравировки на затылке существа, тюремный номер и клеймо «АрмаЭксп». Я понимаю — это все та же партия аугментированных заключенных, просто этот был куда более доработанным.