Добрый мир

Потом... понимаете, можно всю жизнь прожить сначала с папой и с мамой,

затем с мужем, когда такового бог даст... у меня парень есть, он теперь в

армии...
– Людмила замолчала.
– Спросите что-нибудь полегче, а?
– сказала она,

помолчав.

– Да что уж, говори дальше!
– настаивала Алла Петровна.

В общем, я хочу жить как мне хочется, 'а не как живется. Это понятно?

Потом, мне кажется, что сельский учитель — более учитель, что ли... Он

ближе и к ребятишкам, и к родителям, чем в городе. Так? Я когда была на

практике, в городе, директор обращался к нам: «Товарищи педагоги!» Здесь

же принято: «Товарищи учителя». В «педагогах», конечно, ничего

ругательного нет, но «учителя» лучше. Вот я и хотела поработать учителем...
–

Людмила снова замолчала и сильно покраснела.

– Точно!
– оживилась вдруг Алла Петровна.
– Ты это ужасно верно

подметила! Мне и самой это иногда в голову приходило.
– Алла Петровна

встала и по привычке потянулась к очкам, которых сейчас на лице не было.
–

Ты сильно-то не бери в голову, что сегодня было. Это срыв. Не вагоны грузим.

Обыкновенный профессиональный срыв. То есть не совсем обыкновенный,

конечно: дворовых людей да ребятишек поколачивать - грех Но это не про

тебя. Ты больше не будешь, я знаю. А Приходкина эта тебя если и отматерила,

то бог в коллекции всяких держит. Переживешь. На таких приходкиных

хороший человек волю закаляет... А я ведь про тебя так и думала!

– Что вы думали, Алла Петровна?

– Ничего, милочка. Хорошее думала. Скоро твой чай?

– Да вот, закипит...

Они пили чай с деревянными сельповскими пряниками и разговаривали

о школе. Алла Петровна шумно прихлебывала из чашки, вытирала платочком

вспотевший лоб и даже не вспоминала о своем голодном муже, который за

многие годы так привык к готовой горячей похлебке.

Людмила тоже отошла. Утренний грех улегся где-то в потаенном уголке

души и не саднил уже так тяжело и безнадежно.

Сидели себе мирно коллеги, пили чай и беседовали.

«РАЗГОВОР С ГЛАЗУ НА ГЛАЗ»

Шум воды в ванной стих. Володя в трусах и футболке появился в кухне

и занял свое любимое место - между столом и холодильником. В кухне все

сверкало чистотой. От кипящей на плите кастрюли вкусно пахло пельменями.

За столом напротив сидела Вера и читала. Молча. Ни «здравствуй», ни «как

дела». Володя через стол нагнулся к ней, приподнял книгу и вслух прочел

название:

–

«Дальние страны»!

Он даже крякнул от удовольствия:

–

«Дядю Степу», стало быть, мы уже осилили. «Золотой ключик»

тоже. За Гайдара, значит, взялись...

Вера встала, сняла с плиты кастрюлю, поставила ее на металлическую

сетку перед мужем - пельмени он любил есть из кастрюли - и только потом

ответила:

—

Это не глупее, чем сжигать вечера под машиной или перед

телевизором.- И снова раскрыла книгу.- Ты поторопись,- отыскивая нужную

страницу, добавила она,- а то сейчас «Спартак» с «Кардиналом» играть будут.

—

С «Арсеналом»,- поправил Володя. Он с минуту пожевал, потом

сходил в комнату за телевизионной программой и посмотрел время начала

матча.

—

Через полчаса,- мирно сказал он.- Это на Кубок УЕФА.

Вера ничего не ответила.

Володя ел и соображал, долго ли на него еще будут дуться. Опыт

подсказывал, что недолго. Иначе бы она ушла читать в комнату. Да и особой

причины для ссоры не было. Весь его грех состоял лишь в том, что вчера он

пришел из гаража на два часа позже, чем обещал. Из-за этого, правда, пропали

билеты в кино, но, в конце концов, он не в преферанс играл, а занимался

машиной.

Весь сентябрь они жили вдвоем. «С глазу на глаз», как назвал эту жизнь

Володя. Полинку, их шестилетнюю дочь, Верина мать на всю осень увезла к

себе в Белоруссию,- «Вы молодые, вам еще пожить хочется, а я ребенка хоть

фруктами подкормлю»,- и они целый месяц то вслух, то каждый про себя

размышляли: что имелось в виду под словом «пожить». С каждым новым днем

Вера видела в этом привычном словечке все меньше и меньше смысла и уже

почти умоляла Володю взять отпуск в начале октября, а не в конце, как

планировалось, и срочно лететь за дочерью. Володя слабо сопротивлялся. По

его мнению, теща была женщиной мудрой, и если она желала дать им пожить,

значит, такое возможно; может быть, им не хватает для этой самой жизни

сущего пустяка, ну, например, исправной машины.

—

Не пересолила?
– Вера нарочито равнодушно кивнула в сторону

кастрюли. Володя понял, что сейчас его будут прощать. Главное теперь - не

суетиться.

—

С чего ты взяла? Замечательный пельмень!
– Володя выловил из

кастрюли сразу два и стал легонько их обдувать.- Ты давно пришла?

—

Да нет, за полчаса до тебя. Ты из гаража?

—

Ага. Торсионы наконец достал. Неделю, как дурак, искал-носился,

а они рядом лежали, у Татаринова из планового отдела,- ты его знаешь,

черный такой, носатый. У него раньше тоже «Запорожец» был, а сейчас «Ниву»

взял. Я ему говорю, уважаю, мол, богатых людей, а он: «Мы не настолько

богаты, чтобы покупать дешевые вещи». Намекает на то, что я свой «зап» с

рук взял, скотина...- Володя остановился. Частить не следовало.

Вера сосредоточенно чертила пальцем узоры на обложке книги.

—

Насчет отпуска говорил?
– не поднимая на мужа глаз, спросила она.

—

Нет еще. Сазонтов бюллетенит до сих пор, шеф злой ходит как