Дочь генерального секретаря

– Алена, - сказал он.
– А давай поженимся?

В конце прошлого года, отправив свою любовь в провинцию, Александр вернулся в общежи-тие и среди прочего попробовал воскреснуть посредством спорта. В новогоднюю ночь, обежав по периметру весь университет, он обмяк на поручнях в лифте, куда успела ввалиться целая толпа ночных конькобежцев.

К нему придавило девушку. Спортивные брюки в обтяжку были гладкие, как атлас. Высокая и статная, к груди она прижимала при этом пару хорошо отточенных коньков. Отдавая себе отчет в том, что она способна размозжить ему череп, Александр высвободил руку и огладил атласный зад. Никакой реакции. Отморозила, что ли? Но на табло вспыхнул очередной этаж, и зад вдруг повернулся, предоставляя его ладони возможность соскользнуть в промежность. Это было столь неожиданно, что он отдернул руку. От этажа к этажу лифт пустел, но вместо того, чтобы сделать шаг вперед, конькобежица все так же лежала на Александре. К 16-му они остались вдвоем. Толкнувшись, она выпрямилась. Он вышел следом. Не оглядываясь, но, конечно, слыша его шаги за спиной, она стащила вязаную шапочку, тряхнула русой головой. Жила она не здесь, а на 15-м, где, как на нечетном, лифт не останавливался. Он свернул за ней во тьму лестницы, скользя ладонью по перилам, спустился двумя маршами (вступив при этом в пьяную блевотину) и в коридоре увидел, что она входит в блок.

Дверь она не закрыла. Он прошел мимо этой щели, вернулся. Стекла комнаты справа светились. Он нажал ручку левой, темной. Она стояла, скрестив голые ноги и оттягивая книзу свитер.

– Как тебя зовут?

Она закрыла ему рот ладонью, которую он укусил.

Это было поперек дивана. Поверх низкой деревянной спинки был никелированный поручень, за него она держалась. Зад у нее был холодный. Потом свитер стал липнуть к коже.

Она обернулась, когда он кончил на пол.

– Зачем?

Имени конькобежица не сказала. Но через пару дней он узнал - при обстоятельствах, типичных для здания на Ленинских горах.

Опять же ночью он вышел из кабины и натолкнулся на Иванова. Итальянцы строили автогигант на Волге. Иванов год провел там переводчиком. Имея за ухом лакированный мундштук, он сидел возле урны и собирал на лист бумаги курительные бычки.

Александр вынул пачку.

– Друг!
– вскричал Иванов.
– Еще не выгнали?

– Держусь.

– А где прописан?

– В башне.

– Там же сейчас, как в холодильнике?

– Не говори.

– Давай ко мне! Наветренная сторона. Давай, поехал.

Вместе с постелью Александр прихватил из башни найденную во время ночных блужданий картонку с американскими журналами.

– "Плейбоя", к сожалению, нет.

– А зачем? Омниа меа мекум порто.
– Иванов вытащил чемодан, из чемодана пакет, а из пакета пачку снимков.
– Только между нами?

Вьюга билась в окно. Странно было под этот жестокий вой увидеть их наготу. Александр прилагал усилия, чтобы не дрожали руки.

– Чем ты их?

– "Любителем".

Профессионалом он и не был - черно-белые снимки выглядели серыми. Но были вполне разборчивы. Александр сдерживался, чтоб не присвистнуть. Иванов всегда казался ему тихим, но еще до Тольятти - всего за три курса - он умудрился перещелкать пол-общежития. Одетая была только одна - в купальный халат. Задрав ногу на стол, она лакировала ноготки - и в этой позе он ее снял. Брови подняты над сползшими очками.

– Джиана.

Александр оторвался.

– У тебя была иностранка?

– Друг...
– Иванов вынул из-под усов мундштук и отвернулся, чтобы скрыть блеснувшую слезу.

– То была любовь. Единственная в жизни.

– А что с ней стало?

– Разрубили по-живому. Еще расскажу, смотри...

Вот тут он и увидел конькобежицу. Единственная в пачке она согласилась раздвинуть ноги. Она позировала против солнца, но Александр узнал эту отрешенность - наклон головы, взгляд искоса.

– Знаешь ее?

Он мотнул головой.

– Зовут Алена. Заочница с журфака. Всегда согласна, только попроси.

Закрыв на ключ одну из комнат зоны "В", где ее прописали на время летней сессии, Алена поставила банку лечо на стол.

– Не бери меня ты замуж, я тебе и так уж дам уж.

– Кроме шуток, - сказал он, глядя, как она снимает юбку, оставаясь в белых трусах.

– Тогда открой мне банку.

Она сняла свою полосатую рубашку с короткими рукавами. Все это она повесила в пустой шкаф. Взяла алюминиевую вилку, села с ногами на стул и раскрыла в ожидании американскую книжку On Investigative Journalist*.

* "О журналистике дознания" (англ.)

– Черт!

Отбросив нож, он вынес руку под холодную воду. Прислонившись к косяку, Алена скрестила свои ноги.

– Банку без крови открыть не может. Тоже мне муж.

– Я серьезно.

– Не смеши меня. Советский брак? Для этого я слишком люблю свободу.

Белый "мерседес" у подъезда был окружен зеваками, которые пугливо обернулись на Александра. Он взлетел. В прихожей пара чемоданов.

– Инеc?

Молчание. Он взял топорик и открыл дверь в гостиную. Инеc сидела за столом с его пишущей машинкой.

– Я не одна...

Высокий мулат поднимался навстречу с протянутой рукой.

– Анхель.

Александр положил топорик на журнальный столик и ответил на рукопожатие. Глаза Анхеля прожгли его насквозь. Они сели друг напротив друга. Анхель протянул руку к топорику:

– Можно?
– Попробовал лезвие.
– Китайский?

– Советский.

Инеc поднялась.

– Кофе?

Не оборачиваясь, он кивнул. Мулат добавил, чтоб покрепче, и отложил топорик. Глядя, как Александр вынимает пачку "Явы", он расстегнул льняной пиджак и вынул пару серебристых баллончиков.

– Гавана. Бери-бери.

Александр отвинтил, в ладонь выпала черная сигара.

– Дай я тебе...

Гильотинкой на цепочке мулат обрезал ему кончик, потом себе. Прибор он заложил в прорезь у пояса.

Спички у Александра были свои.

– Кастро и Сартр!
– Инеc расхохоталась.
– С такими же сигарами на фотографии...

Они молчали.

Она перестала смеяться.

– Кофе кончился. Я спущусь?

Хлопнула дверь.

Они пускали друг на друга дым.

– Тянется хорошо?

– Нормально, - ответил Александр, чувствуя, что легкие спекаются, как кокс.

Мулат перешел к делу:

– Как говорят ее французы, сэ ля ви. Извини, что я пришел. Наверное, не надо было.

– Ничего.

– Я к ней серьезно относился. Че? Я готов был даже жить с ней в мелкобуржуазной Франции. Жениться собирался... Скажи мне, ты серьезно к ней относишься? Потому что она к тебе серьезно.

– Откуда ты знаешь?

– Че, она мне сама сказала. Какие у тебя планы?

– Планы...
– Александр откашлялся.
– Через два месяца у нее виза кончается.