Дочь генерального секретаря

Когда она нагнулась, он коснулся ее затылка - кончиков волос. Щелкнул разряд. Он отдернул руку. Засмеявшись, она подняла глаза.

– Последний кофе?

Альберт предупредительно вскочил:

– No te muevas!*

* Не двигайся (исп.)

Глаза Инеc сияли чистой радостью. Теперь она успевала на встречу с Фердыщенко - научным руководителем диплома. После кофе она стала собираться. Утро, конечно, мудреней, но у нее масса неотложных дел. Включая выбросить салат "весенний", который перед визитом в Спутник она приготовила себе на вечер.

Последним автобусом она уехала.

Александр спросил:

– Доволен?

Стоя на краю ночи, они закурили. Слышно было, как автобус огибает Спутник. С веранды долетала музыка.

– Может, на танцы?

– На х...

У подъезда Альберт попросил пиджак:

– Схожу, пожалуй.

– На фингал не нарвись.

– Кто, я?

В чемодане с рукописями был димедрол. Александр запил таблетки ромом и ничком пал в запах парижанки.

Утром, входя в сортир, он отшатнулся и встряхнул мозги. Стены распирала какая-то бетонщица, с ногами влезшая на унитаз. Губы сложились сердечком.

– Писию, - сказала она так, будто за это будут бить.

В день закрытия Недели французского кино давали "Орфей спускается в ад". Высотное здание на Котельнической, где кино "Иллюзион", осаждала на солнцепеке вся Москва.

"Лишних билетиков" не досталось.

Вода в Яузе лоснилась, запыленная. Огибая высотку, приток неподвижно впадал в Москву-реку. Над ней торчали заводские трубы периода "первоначального накопления" - прямо напротив невидимого Кремля. От сознания, что юный Жан Маре уже начал инфернальный спуск, хотелось броситься с моста.

– Единственный был шанс.

– Может еще представится.

– Когда? Здесь однократно все.

– Зато инфернум за каждым углом. Пошли...

– Куда?

– Зальем желание.

В "стекляшке" он развинтил гранатообразную бутылку. Александр смотрел, как наполняется стакан.

– Для меня, друг, это было, как глоток свободы... За нее. За все, что случилось.

– Чего не случилось.

Болгарский коньяк прошел с трудом. Над тележкой с грязной посудой жужжали мухи. Особенно зудела одна помойная, которая моталась по всей "стекляшке", невольно натыкаясь на клиентов.

Подсел мужик.

– Стакан, ребята, и взорву, что захотите.

– Чем?

– Чем скажете. Могу динамитом, могу ТНТ.

Не имея правой кисти, мужик заслуживал доверия.

– Неси.

– Всегда со мной.
– Вынул из кармана складной стакан и, тряхнув, разнял. Извлек три сплющенные конфеты "Мишка в лесу". Хватил "за то, чтоб они сдохли", развернул шоколадное месиво, ввел и отплевался от фольги. Кого рвать будем? Еще полстолько и давайте адресок.

– Обратно партизанишь, Коля?
– крикнула буфетчица.
– Смотри, в дурдом заберут.

Красные глаза прослезились, когда Альберт набулькал.

– Ребята... Подорвусь, но выполню.
– Он опрокинул.
– Координаты. Еврей какой-нибудь богатый? Жить останется, но дверь снесу. Давайте. Кто заклятые друзья?

– Мы сами себе друзья.

– Вот именно, - сказал Альберт.
– Свяжи нас, и по палке динамита в ректум.

– Только объекты. Людей не рву.

– А мы, по-твоему, кто?

– Субъекты, - сказал мужик.

– Творцы истории.

– Складывай тогда стакан...

Вторую бутылку "Плиски" они развинтили в саду для занятий по ботанике.

– Первый раз я встретил человека, на котором бы женился. Не раздумывая.

– А я бы нет, - сказал Александр.

– И сразу же в Париж. Жена моя - Европа.

– Я против.

– Он против. Против чего ты?

– Принципиально. Против брака. Писатель должен быть один.

– Может быть. А человек один не может...

Яблони осыпались. Они созерцали снизу этот снегопад, лежа голова к голове, когда во двор школы въехала клетка на колесах - милицейский "воронок".

– Стой!

Перемахнув забор, они ушли дворами и успели на сеанс в подвернувшийся кинотеатр. Бутылку допивали в заднем ряду. Танки шли ромбом.

– Миру - мир!
– сказал Альберт.

На них зашипели. Поднявшись для аплодисментов Верховному Главнокомандующему, зал их разбудил.

– ГБ чем лучше? За пределы можно уехать и не в танке. Поскольку, добавил Альберт, - терциум нон датур.

– Датур.

– В роли жертвы?

Под грохот победного продвижения на Запад они спали, пока не разбудила билитерша.

Потом они добавили еще.

Плечом к плечу они вошли в метро. Станция была незнакомая. Чтобы пройти на эскалатор, им пришлось расстаться. На ногах они устояли, но каждый завяз в своем пропускнике. Обрезиненные створки, норовя по ногам, сшибались с грохотом под сводами.

– Пройдемте.

Им заломили и за дверку - тут же на станции. Неприглядная дверка, но за ней - целое отделение.

– Студенты?

Они кивнули.

– Так. Будет вам высшее образование... Институт?

– Стали и сплавов, - нашелся Альберт.

– А ты?

– Тоже.

– Есть документы?

– Нет.

– У тебя?

Александр подал студенческий билет. В смежной комнате второй мусор говорил в телефон: "Битков, будь добр: машину к "Павелецкой". Ерунда тут, пара хипарей. Лучше скажи, как там в Тбилиси? Ну? А забил кто?.."

Первый поднял лоб со следом от фуражки.

– Какой же, б...ь, "Стали и сплавов", когда написано "МГУ"?

– А кто сказал "Стали и сплавов"?

– Он.

– Так не я же...

– Ты мозг мне не е... Фамилия?

– Буковский, - сказал Альберт.

– Не твоя - твоя.

– Там написано.

– Не русский, что ли?

– Русский. Почему?

– Не разбери-поймешь. Ан... Ан...

Александр взглянул на Альберта, который приспустил веко в знак, что понято. Поднявшись со скамьи, Александр шагнул к стойке - оказать помощь в прочтении своей затершейся за годы обучения фамилии. Второй все ликовал по телефону по поводу неизбежной, как ему казалось, победы ЦСКА над Всесоюзным обществом "Динамо". С понтом взяться для упора за стойку Александр протянул руку и выхватил свой документ. Мусор продолжал смотреть на пустоту в своих руках. Альберт уж вылетал за дверь. Александр не дал ей закрыться. По мрамору на улицу. Налево - где темней. В ушах свистело.