Докторица

Ещё один аспект, с которым пришлось столкнуться, это обеспечение операции. В те годы самой распространённой формой наркоза был эфирный. Закись азота или "веселящий газ" только внедрялась и внедрялась тяжело из-за того, что у неё, как и у эфира была выраженная и длительная фаза моторного возбуждения, то есть при вводе и при выводе больного из наркоза минуту и больше у больного начинается двигательная активность, то есть его фактически ловить нужно и держать, чтобы он со стола не упал и не покалечил себя. Сами понимаете, что такой вариант наркоза при филигранной работе с костями меня устроить не мог. И второе, эти операции часто затягиваются по времени, а длительный эфирный наркоз весьма чреват осложнениями вплоть до летального исхода. Ещё на четвёртом курсе я подбила своего однокурсника Славика Быкова на тему аппарата типа РО-шесть, из памяти Соседа. Славик – умница, не подвёл и не просто сделал аппарат, а подвёл под него могучую теоретическую базу с классификацией вариантов ингаляционного наркоза, обоснование необходимости интубации трахеи и ещё множество важных вопросов, о которых никто тогда даже не задумывался. А Серёжу Ищенко подбила на исследование темы перидуральной анестезии. Таких тоненьких катетеров, как я помнила из воспоминаний Соседа, но Сергей сумел найти им замену из появившегося после войны пластика. Славик, ой, извините, Станислав Михайлович Быков через много лет заматерел, стал профессором, доктором наук, создал и возглавил сначала курс, а потом первую в СССР кафедру анестезиологии и реаниматологии. А вот Сергей оказался никудышным политиком и хоть сумел блестяще защититься, но из столицы его выжили, но я лично не жалею, потому, что такой великолепный доктор позже приехал ко мне и я нарадоваться этому не могла…

В результате всей этой суеты, в декабре тысяча девятьсот сорок шестого года решением учёного совета института мне обязательная интернатура была заменена на двухгодичную аспирантуру, в срок которой засчитали полгода моего выпускного курса. К слову, к этому моменту мной уже было оформлено больше двадцати изобретений, не считая рацпредложений, а мой научный руководитель – профессор кафедры травматологии велел мне писать не диссертацию, а руководство по практическому применению метода лечения и применения в клинической практике аппаратов ВОМОС, что утвердил учёный совет. Вот это был кошмар кошмарный, по-другому не скажешь. Ведь сначала нужно написать хорошим почерком, потом сдать на печать машинистке, потом вычитать ошибки, где нужно перепечатать, сверить, завизировать везде, где положено, переплести и только после этого представить в учёный совет. Пройти публичную защиту и только после этого будет наложена окончательная резолюция. А тут ещё и рисованные иллюстрации, которые почему-то потребовали вместо фотографий в самый последний момент. И что бы я с этим делала, если бы эту часть работы не взяла на себя Маша, я даже представить не могу. В конце этой работы мы обе уже от хронического недосыпа ходили как зомби, при этом Маша заканчивала медицинское училище, а мне нужно было ходить на работу и вести своих больных, которые продолжали лечиться, ведь к моменту выхода работы мне приказали иметь опыт лечения не меньше ста двадцати больных, правда, считая не только поражения голени, а все случаи применения мной аппарата ВОМОС. К счастью, к этому времени у меня уже была полная линейка аппаратов от первого до пятого номера (это размеры, которые после расчетов Ярцева удалось свести в пять групп и для каждой определить стандарты и параметры использования, молодец Мишка, хоть и обидчивый) и каждого номера у меня было по десять комплектов. Вы бы видели, когда я получала на станции этот глухо грюкающий металлом неподъёмный ящик. Мне, как это у меня повелось (тьфу, тьфу, тьфу!), здорово помогла случайность. Во время одного приезда узнала, что сильно поломался сын заместителя директора завода. Я сумела попасть в заводскую медсанчасть, где мальчишка проходил лечение, и когда его лечащие врачи узнали, что "ненормальная москвичка" (это про меня, кто не понял) готова парня с оскольчатым переломом обеих костей голени взять на лечение в Москву, они, разве что не с оркестром, меня провожали. Вот этот Ося – любитель быстрой езды на мотоцикле и сын заместителя директора завода дважды стал моим пациентом. Первый раз, когда я успешно вылечила его перелом, а второй раз, когда через четыре года у него обнаружилось укорочение повреждённой конечности из-за того, что при переломе пострадала ростковая зона диафиза большеберцовой кости. В течение полутора лет он у меня на отделении находился на курсе удлинения конечности…

Если вы подумали, что я только училась и головы от учебников не поднимала, то спешу вас разочаровать. Как-то успела и в студенческом веселье принять участие. Спетые с моей одногруппницей и подругой Ольгой Матвеевой на кафедральном капустнике песни моментально разошлись по институту, и пришлось в большом актовом зале делать фактически полноформатный концерт с приглашением для вокала Верочки, которая уже успела прославиться, о чём позже расскажу.

Концерт составили институтские песни из капустников Первого Ленинградского меда имени академика Павлова восьмидесятых годов из памяти Соседа. Вот тексты особо понравившихся песен, которые буквально сразу "ушли в народ":

"Хирургический романс"

О, вы! Чьи белые халаты, Напоминали паруса! Кто мог разделаться с зарплатой, За полчаса, за полчаса… Пусть не святые вы, конечно, И вензель на халате стёрт… Больных вы трогали так нежно… Больных вы трогали так нежно… И, медсестёр… Вы шли, в приёмные покои, Как ходят в царские цари. Больных вы поднимали с коек, По счёту ТРИ… По счёту ТРИ… Вам снилось небо в бриллиантах, Я громких слов не постыжусь. О, молодые дуэлянты… О, молодые дуэлянты… Ночных дежурств… Вы перемен не принимали, Вы стали старше и трезвей, Вы даже спирт не променяли, На водки хмель… На водки хмель… И иногда как на привале, Где чайник был взамен костра, Травили байки генералы… Травили байки генералы… Профессора… Ну что ж, сомнения напрасны, Беда как снег – валит валом… Вы в сотый раз встречали праздник, За хирургическим столом… Пусть у меня судьба иная, Но дней минувших голоса, Всё шепчут: "Маска, я вас знаю…" Всё шепчут: "Маска, я вас знаю…" Глаза в глаза… Глаза в глаза…

"Песня главного врача"

Если вдруг, после всех удач, Ты окажешься главный врач. Если в жертву тебя избрав, Вызывает горздрав. Ты в Фонтанку не прыгай, друг! Не беги за полярный круг, Свои кадры в душе кляня, Ты послушай меня! Если кабель от ЭКГ, Тянет парень не к той ноге, Если задал тебе вопрос: "Что такое митоз?!" За него не волнуйся, друг! Это перед тобой хирург, Если с чем-нибудь ты придёшь, Без чего-то уйдёшь… Если парень в зубах – не ах! Поглядел на гнойник и сник! Если парень не разберёт, Кто – здоров, кто – урод! На него не кричи, старик! Просто парень кончал Сан-Гиг, Он в больнице без лишних слов, Переловит клопов… Если парень твердит одно: "Капли в нос или мазь для ног…" Если он понимает секс, Как условный рефлекс… На него не кричи: "Садист!" Это перед тобой дантист, А пошли ты его к чертям, Ему всё по зубам… Если парень зашил культю, А наутро все швы – тю-тю. Если держит иглу мужик, Как суворовский штык. Значит встал на твоей тропе, Та-алантливый терапевт! На него ты махни рукой, И в приёмный покой… Если парень и сед и лыс, Знает всё про инфаркт и криз, Если Павлова он читал, И немецкий журнал… Значит перед тобой больной, На него не кричи! Лечи! Ну а если здоров, как чёрт, Посылай на курорт… Если вдруг, после всех удач, Ты окажешься главный врач. Если в жертву тебя избрав, Вызывает горздрав…

"Школа хирургии"

Санитары, подавай больного! Только не забудьте, где надо побрить! Полноги на левой, Полноги на правой, Сколько можно вас учить?! Ассистенты, чище мойте руки! Чище мойте руки, вам говорят! Щёточкой стерильной, Мыльною водичкой, Раз вперёд и два назад… Сонный доктор, анестезиолог! Не давай давлению упасть! Масочку берите! И в наркоз вводите! Не забудьте капельки считать! Отодвиньте дальше стол стерильный! Вам сюда студентов сейчас приведут. Маски берегите! Всех предупредите! Как всегда, чего-нибудь сопрут!

(вместо "сейчас" поётся разговорное "Щас".)

Это школа, школа хирургии Дяденьки большого, вам говорят! Разгоняя скуку, Двигаем науку, Шаг вперёд и два назад… Шаг вперёд и два назад…

"Утренняя конференция"

Всем добрый день, собранье и профессор! Спокойно ночь у нас прошла! Ни одного серьезного эксцесса, За исключеньем пустяка… Хотел давленье, я всем померить, Но Ривароччи не нашёл… А в остальном, собранье и профессор! Всё хорошо! Всё хорошо! Постой, постой, любезный ординатор! Я мельтешить вас не учил! Я на посту, что у шестой палаты, Его на полку положил! И если б вы туда пошли, Его конечно бы нашли! И было бы, любезный ординатор! Всё хорошо! Всё хорошо! Прошу простить, профессор и собранье! Я упустил один нюанс! Его не смог я в темноте нашарить, Ведь в отделенье свет погас. Пока электрику звонил, Я кардиограф уронил… А в остальном, собранье и профессор! Всё хорошо! Всё хорошо! Постой, постой! К чему вам кардиограф? Его я брать не разрешал! Ведь вы пока лишь ординатор! Что ж, извините! Я не знал! Я только в сеть его включил… Он сразу там закоротил… В больнице стало вдруг темно, Не досмотрели мы кино… Пока электрику звонил, Я кардиограф уронил, Углом сестру он зацепил, И я в травмпункт её возил… В четыре ночи я пришёл, Но Ривароччи не нашёл… А в остальном, собранье и профессор! Всё хорошо! Всё хорошо!.. А в остальном, собранье и профессор! Всё хорошо! Всё хорошо!..

"Первый второй и третий…"

Ругают там, ругают тут, Наш медицинский институт! Кто с детства с техникой живёт, И нас, врачей, не признаёт. Не словом – делом вам ответим, Когда появится больной, ой-ой, ой-ой… Первый, второй и третий, Четвёртый, пятый и шестой… Первый, второй и третий, Четвёртый, пятый и шестой… Да, мы слыхали и не раз, Что мало трудностей у нас, Что сопромат нам не сдавать, И чертежей не рисовать… Зато сидим мы на скелете, И тянем трупы за собой, ой-ой, ой-ой… Первый, второй и третий, Четвёртый, пятый и шестой… Первый, второй и третий, Пусть лучшим другом был шестой… Да, мы проводим день-деньской, Не за чертёжною доской… Но на дежурствах мы не раз, Ночами не смыкали глаз. И в процедурном кабинете, Благодарит тебя больной, ой-ой, ой-ой… Первый, второй и третий, Четвёртый, пятый и шестой… Первый, второй и третий, Напишет жалобу шестой… Когда закончишь институт, Тебя на Север отошлют, На Юг, на Запад, на Восток, Но ты не будешь одинок! В глуши, в таёжном лазарете, Ты вспомнишь курс весёлый свой, ой-ой, ой-ой… Первый, второй и третий, Четвёртый, пятый и шестой… Первый, второй и третий, Эх, вот сейчас бы на шестой…

"Ах, как хочется на Арбат!.."

Ах, как хочется на Арбат! В переулки жёлтых огней… Но не вырваться мне никак, Из оков вереницы дней… Разноцветная осень прошла, Сессионной грозой Новый год, И уже молодая весна, За капелью сюда идёт… Подари мне, старик Гиппократ! Накрахмаленный белый халат! Подари мне, Везалий Андрей! Семь томов "Медицины" своей! Подари, подари, Лайонек! Стетоскоп, проведу с ним свой век… Отпусти меня, д'oцент, к врачу, А стипендию сам получу… Я пройдусь институтским пейзажем, Среди милых до боли стен, Медицинская гамма адажио Здесь звучит надо вся и всем… Зданья главного грозный фасад, Медицинский второй навек! Здесь московский Нескучный сад… Куполов негасимый свет… Подари мне, старик Гиппократ! Накрахмаленный белый халат! Подари мне, Везалий Андрей! Семь томов "Медицины" своей! Подари, подари, Лайонек! Стетоскоп, проведу с ним свой век… Отпусти меня, д'oцент, к врачу, А стипендию сам получу… Подари мне, старик Гиппократ! Накрахмаленный белый халат! Подари мне, Везалий Андрей! Семь томов "Медицины" своей! Подари, подари, Лайонек! Стетоскоп, проведу с ним свой век… Отпусти меня, д'oцент, к врачу, А стипендию сам получу… [20]

20

Часть песен можно найти в сборнике "Звёздная болезнь", выпущенном в честь столетия института. "Хирургический романс" – на мотив "Кавалергарда век недолог…" автор Стас Григорьев. "Песня главного врача" – музыка В. С. Высоцкого из песни "Если друг оказался вдруг…" автора слов не знаю. "Школа хирургии" – песню написали, кажется, ребята с курса Крупышева Г. В., выпуск 1988 г., точнее не скажу. Приношу извинения авторам, тут пришлось немного изменить текст в части про анестезиолога. Анестезиология, как отдельная специальность оформилась уже в семидесятых годах, а наркоз в те годы использовали эфирный, который дозировали числом капель на маску для наркоза. То есть этим эфиром дышали дружно все в операционной, а не только больной. В последнем куплете, сама слышала варианты "Школы хирургии" Лёвы Поташова и Фёдора Углова, само собой в те годы про них никто знать не мог. "Утренняя конференция" – песня на мотив известной тогда "Маркизы", слова Макса Белоцерковского, Юры Данилевского и Искена Умарова. "Первый второй и третий…" – песня уже была старой, когда я пришла в институт, поэтому автора не знаю. "Ах, как хочется на Арбат…" – в первоисточнике: "Ах, как хочется на ПЯТАК", мои извинения, но текст А. Сидорова я переделала ради красивого припева и мелодии.

Вообще, получился полноценный концерт, и Верочка в нём замечательно спела свою часть не имеющую никакого отношения к медицине и нашему институту. Концерт стал событием для всего института, а ведь началось почти с шутки, когда мы просто решили поздравить с днём рожденья нашего заведующего кафедрой…

А тем временем, наконец, закончилась Великая Отечественная война. Ещё когда я только приехала поступать в институт, Москва уже не была прифронтовым городом, какую я её запомнила по сорок первому и сорок второму годам, хотя бумажные полосы со стёкол никто ещё не спешил смывать. Страна уже полностью перестроилась на военные рельсы и сейчас было напряжение, но уже не было того аврала на грани срыва и шаткого положения качающихся в неизвестности весов. К концу сорок третьего тезис "о нашей неизбежной победе" звучал уже не воодушевляющим призывом, а стал озвученной непреложной истиной. Почти не звучала информация о скором открытии союзниками второго фронта, да и вообще, в отношении помощи союзников воодушевления особенного я не заметила. Помогают, да, спасибо, но только на наши деньги, за живое золото, которое мы за эту помощь платим, то есть это даже не помощь, а выгодная им торговля, так и чего особенно благодарить? Люди работают, деньги зарабатывают и немалые, не отдают нам свою последнюю рубаху, при чём здесь благодарность?

Поздней осенью, как раз, когда я родила Мишку, по едва успевшим оправиться от катастрофических поражений конца прошлой зимы и весны немцам были нанесены несколько сокрушительных ударов. Как прозвучало по радио, немцы после нашего летнего удара в центре и эпического танкового сражения были уверены, что сил на новое наступление у нас уже быть не может, и совершенно не ожидали, что последуют ещё удары на юге, на севере и в Прибалтике. На юге наши войска вышли к Карпатам и вошли в Галицию. На моём бывшем фронте удары снова наносил не Ленинградский фронт, а соседи и рассекающий удар вывел наши войска к границам восточной Пруссии и дал окружить всю группировку войск в Прибалтике. А вырвавшийся из "Маркизовой лужи" Балтийский флот, в основном своими подводными силами и авиацией, фактически заблокировал всю эвакуацию и снабжение окружённых в Прибалтике войск, и гарнизон старинного прусского Кенигсберга. И если в истории Соседа к моменту выхода наших войск к столице Восточной Пруссии, там скопилась огромная масса отступающих войск и снабжения для них, то здесь в городе оказался фактически только его гарнизон и береговые силы флота, а доставлять войска морем стало слишком опасно и для деблокады переводить остатки линейных надводных сил из Атлантики и с Севера было сложно, опасно и поздно. Но, заблокировав Кенигсберг, наши войска освобождать Польшу, несмотря на истерические визги из Лондона не рванули, а занялись укреплением своих оборонительных рубежей немного западнее наших довоенных границ. Откуда я знаю это, ведь по радио о таком не рассказывают, так это нам Смирнов рассказывал, что называется из первых рук. Из-за активности нашей авиации, которая из Крыма старательно ровняла всё в нефтедобывающих районах Румынии, в Рейхе накопился серьёзный дефицит горючего, особенно авиационного, ведь наземная техника почти вся уже была переведена на синтетический бензин.