Докторица

Конечно, то, что я увезу с собой всеобщего любимца и жуткого прохиндея Мишку, все объявили почти вселенской трагедией, но я не пошла на поводу. Мишку я увозила вполне осознанно. В школу он пошёл уже в Иваново, потому что в окружении стольких взрослых его жутко избаловали, и что из него вырастет, если он и в школе будет учиться в Москве, я даже представить опасаюсь. Тем более, что я фактически освобождённая Ираидой от заботы о ребёнке целиком ушла в работу, что очень нехорошо, по моему глубокому убеждению… Маша уже получила к этому времени свой сестринский диплом и согласилась ехать со мной и Мишкой…

Наверно стоит вспомнить про Сергея Викулина, который на меня из-за беременности старательно дулся. Но потом удалось восстановить ровное общение, и я нашла ему замечательную жену. Со мной в группе, куда я пришла на третий курс, была Оля Матвеева, очень прагматичная и жёсткая девица с ангельской невинной внешностью. Как уж так вышло, что мы с ней стали хорошими подругами, не знаю. Может потому, что она сумела обострить отношения со всей группой до моего прихода к ним на третий курс, а к моему появлению она уже поняла, что хорошие отношения нужно беречь и не выпендриваться, но с группой этот фокус не прошёл. А со мной получились отношения с чистого листа. В общем, Оленька очень чётко и ясно знала, что ей нужно и Серёжа в эту картину вписывался идеально, вот и отдала я его подруге в её надёжные нежные ручки. И к моменту нашего отъезда, она как раз родила замечательную девчонку – Сонечку, само собой, так что девочкам комиссара есть вокруг кого водить хороводы, а счастливый папочка ходит с блаженной улыбкой на лице, что с майорскими погонами не очень сочетается, хотя может я немного предвзята…

Глава 75 Машенька. 24 мая 1953 года

В общем, мы уехали в Иваново, не так далеко, но и не за углом на соседней улице, целую Владимирскую область надо пересечь, чтобы добраться, это вам не комар начхал. Почти три сотни километров до Москвы…

Мишке через год уже в школу, хотя этот хитрец вывернулся и, как я, пошёл в школу уже в полных семь лет в пятьдесят первом году. Только я с раннего детства была мелкая, а этот бутуз в классе был самым крупным, первые три года точно. А ещё, он похож на Верочку и нашу мамочку, только глаза у него не синие, а мои – серые с прозеленью. А до школы ещё и цветом волос они с сестрой не отличались, это уже в школе у него волосы начали темнеть. Такой вот красавчик и очаровашка, как состроит невинную мордашку и все ему всё прощают, боится только страшной Меты и немного Александра Феофановича. Вот и приходится заниматься его воспитанием, не в смысле регулярной порки, я его вообще ни разу не прикладывала ремнём или прутиком, как-то словами удавалось обходиться. Для него, мне кажется, лучше бы было пару раз ремня получить, чем я на него рассержусь и перестану разговаривать на целый вечер. У Мишки как-то получилось вокруг мама-Ида, мама-Маша и дядя-Саша, я только Мета, как Верочка – тоже по имени и никакого пиетета к старшей сестре, отчего они с Верочкой чуть не воевали даже. Верочка считает и называет его своим младшим братиком, а я его никак кроме как по имени никогда не называла, как и он меня. В принципе, классе в четвёртом я честно рассказала ему кем прихожусь, но кажется он всё и так уже знал и в наших отношениях ничего не изменилось… Ну ладно, это дела семейные и не особенно интересные…

Когда я приехала, в Ивановском облздраве все впали в ступор. С одной стороны – молодой специалист, только закончила институт и аспирантуру, последнее народ не сразу понял. Ведь по решению ВАК мне и институтский диплом выписали той же датой комиссии, что и кандидатский диплом, а общий срок обучения у меня вышел чуть меньше шести лет. Откуда им было знать, что наш курс шёл по ускоренной из-за войны программе, а я ещё за первый год два курса сдала. Но хоть они про аспирантуру не поняли, но кандидатский диплом я, как положено, предъявила. В общем, пару часов думали, что со мной делать, потом просто отправили для решения этого вопроса к главному врачу областной лечебницы. Правда, перед этим дали мне смотровую на новую квартиру, ведь молодых специалистов положено жильём обеспечивать, по вышедшему накануне закону. Квартира оказалась в новом доме, тёплая и уютная, две комнаты, куда мы втроём с комфортом поместились и до больницы совсем недалеко.

В лечебнице мне повезло, главный врач со мной разговаривал больше двух часов, а через час пригласил какого-то старичка, которого представил Андреем Павловичем, дальше слушали и расспрашивали они меня вдвоём и никакой радости или воодушевления на мои слова я на их лицах не увидела. Что меня почти возмутило, я ведь приехала вся такая решительная свернуть горы и внедрить новое в практическую медицину! Это потом я поняла, что они не столько слушали меня, сколько пытались понять, кто перед ними: авантюристка, прожектёрка или толковый специалист? Так вот, я сказала, что мне повезло. Повезло как раз в том, что меня взял к себе Андрей Павлович. Ведь если подумать, как кандидат наук я вполне могу претендовать на высокую должность, а как вчерашней студентке без дня самостоятельной практики мне доверять отделение нельзя ни в коем случае, будь у меня хоть десять кандидатских дипломов. А ведь я поначалу даже обижалась где-то внутри себя, я-то считала себя "О-го-го!"…

Андрей Павлович уже давно выработал все пенсионные возрасты, а в медицину пришёл ещё до революции и имеет за спиной легендарную Медико-хирургическую академию и участие военным врачом в двух войнах, в Русско-японской в составе лазарета одного из Сибирских корпусов, а потом участие в Первой Мировой в армии Самсонова. Когда случились революции, он как раз после ранения лечился в тылу и не принимал никакого участия в Гражданской войне и смуте. То есть на момент нашего знакомства у него было уже почти полвека хирургической практики. Несмотря на его совсем не богатырские габариты, я воспринимала его какой-то глыбищей, чем-то огромным и матёрым, вот он меня к себе под крыло и взял, то есть меня оформили ординатором на отделение, где он был заведующим. Уже через пару месяцев, когда он ко мне пригляделся и поверил в меня, он стал меня учить и готовить к работе руководителя отделения. Может вам покажется, что это не сложно, всего три врача, шесть сестёр и одиннадцать санитарок, и всё это на сорок девять коек в восьми палатах. Сейчас бы сказали, что примерно треть отделения – травматологические больные, остальные – общая хирургия. Тогда такого деления не было. Четыре палаты – двадцать одна койка – это были больные с травмами, которыми Андрей Павлович занимался с интересом и по специальности, а вот остальная часть заполнялась, когда кто-то из нас дежурил сутки по ургентной хирургии. Вообще, с высоты лет оглянуться назад, дико наверно смотрится, что на одном отделении лежат и с гипсом, и на вытяжении, а рядом – после аппендэктомии или ушивания прободной язвы желудка. В то время как-то сложилось, что детские отделения занимались детишками лет до восьми-девяти, а остальные лечились уже со взрослыми, а в хирургии этот возраст ещё больше сдвигался и можно было на соседних койках увидеть мальчонку пяти лет с рукой в гипсе и дедульку под девяносто после ушивания грыжи.

Словом, если сказать про хирургическую практику, то у меня её было море, всех видов и фасонов, если вы ещё не поняли. Машу я устроила на наше отделение, чему все были рады, потому что подготовленных сестёр катастрофически не хватало, имеется в виду, что многие сёстры были с богатейшим практическим госпитальным опытом, но без качественного обучения в училище – курсы и фронтовая практика. А я хочу отвлечься на то, что с собой я привезла полный багажник "своего железа" и всего сопутствующего, что для установки аппаратов ВОМОС нужно. Ещё в сорок шестом году в Москве мне один из моих благодарных пациентов фактически подарил неизвестно какими путями попавший в Москву "мерседес" тридцать седьмого года, чем-то похожий издали на нашу "эмку", но качественно это была совершенно другая машина. Ведь иначе, как подарком назвать машину за ту цену, которую он запросил, язык не повернётся. Немцы и "мерседес" – это другое качество и подход, если за машиной хорошо ухаживать, то на ней будешь ездить, а ремонтировать придётся, это уж как повезёт, только проколы баллонов. На "эмке" же нужно быть готовой в любую минуту залезть в моторный отсек, чтобы что-нибудь подтянуть или вообще затеять немаленький ремонт с разборкой половины двигателя и часто прямо в пути. Оказавшись автовладелицей, я быстренько сбегала сдать на права и стала ездить. Уж как на меня косились и осуждали, как же это, девчонка за рулём?! Ужас! Даже в брюках и с непокрытой головой с папиросой зажатой в прокуренных зубах гораздо привычнее, чем наглая пигалица-шоферица. Но мне было так жалко времени, и я оседлала своего верного трудягу – "Мурзика". В автохозяйстве ГПУ СА, где обслуживались все машины управления комиссара, за моей машиной регулярно смотрели, и там же я выкупала бензин за смешные копейки. Вот и в Иваново мы поехали на машине. А что такого? Меньше трёхсот километров, но зато не на себе тащить. Шесть комплектов, установленные больным и запасные наборы к аппаратам я оставила на кафедре, ведь они не собирались прекращать работать с ними и даже науку какую-то делают, и студентов нужно учить новому и современному. Они уже заказали дополнительные наборы, им уже не нужно, как мне когда-то, пробивать лбом глухие заборы, уже есть вся техническая и технологическая документация, номенклатура и прочее. А мне и своих хватит, зря я, что ли, диссертацию по этой теме защищала…

В первый же год сумела провести Маше первую основную операцию. Благо, ещё в Москве я уже провела две операции по пересадке торако-дорзального лоскута на сосудистой ножке. [22] А если по-русски, то нужно специально выкроенным фрагментом ребра заменить отсутствующий фрагмент нижней челюсти. Попробую объяснить подробнее, ведь если кожный лоскут ещё можно попробовать приживить в надежде на питание из местных грануляций, то при нарушении питания надеяться на приживление кости на новом месте шансов почти нет. В лучшем случае кость постепенно просто рассосётся, в худшем – наступит отторжение с некрозом и воспалением. То есть мне нужно не просто любой кусок ребра, а только тот его участок, где подходит питающий сосудистый пучок, а таких в кости не слишком много, ведь каждое лишнее отверстие в стенке кости нарушает её прочность. И это несмотря на то, что внутри кости кровоснабжение развито более, чем хорошо, хотя и тут есть свои особенности диктуемые множеством факторов. Вот в процессе подготовки к операции Маше мне пришлось осваивать технику сосудистого шва в самых разных вариантах: "конец-в-конец", "конец-в-бок" и "бок-в-бок", то есть это то, как соединяются сшиваемые сосуды, а это не водопроводные трубы. Нужно аккуратно послойно сшить все слои стенки сосудов, добиться герметичности шва, но при этом сделать это так, чтобы не произошло сужение сосуда.

22

Это аутотрансплантат взятый у самого больного из стенки грудной клетки в составе: фрагмент ребра, прилежащие мягкие ткани и кожа, если требуется, на питающей ребро сосудистой ножке из артерии и пары вен. Реально существующие операции, разработанные в конце восьмидесятых и внедрённые уже в девяностых. Занимались этим направлением микрохирурги ВМА им. Кирова и 1-го ЛМИ им. Павлова. Операции очень сложные и тяжёлые, проводятся с использованием микроскопа, тяжело, но в принципе калибр сосудов позволяет работать и без микроскопа, это вам не пальцевые артерии и вены при реплантации отсечённых пальцев, калибр сосудов 0,7–0,9 мм, там без микроскопа делать нечего. Сосуды пересаживаемого лоскута вшиваются в зональные аналогичные в месте, куда лоскут перенесён, что обеспечивает его питание и приживление. Операцию можно проводить одномоментно, а можно разделить на два этапа, то есть сначала приживление сосудистой ножки и лоскута на новом месте, а уже вторым этапом через пару дней восстановление костного дефекта, ради которого всё и затевалось. Выбор тактики за хирургом и особенностями диктуемыми клинической картиной данного случая.

Несколько раз отработать с мелкими сосудами можно и просто очень сильно напрягая глаза. Но лучше для этого использовать хотя бы бинокулярную головную лупу, и лучше в форме козырька, чтобы уменьшить мешающую глазам боковую подсветку, при этом имеющую достаточные увеличение и большое фокусное расстояние, ведь режим стерильности операционного поля никто не отменял. Первую четырёхкратную лупу по моему заказу сделал в Москве замечательный пожилой оптик и, несмотря на много прошедших лет и то, что я уже не первый год сотрудничаю с фабрикой "Карл Цейс" и нашим "ЛОМО", когда мне требуется на операции использовать увеличение, использую именно это изделие из бронзовых деталей.

А нарабатывала навыки шва после занятий в кафедральной перевязочной, где поначалу сшила сосуды на реквизированных у Ираиды ножках купленных к обеду куриц. Ножки носила в приспособленной для этого баночке с притёртой крышкой, где эти куриные части лежали завёрнутые в тряпочки смоченные физраствором. Приходишь, ставишь свет, на деревяшке залитой слоем воска иглами фиксируешь куриную ногу, находишь сосуд, рассекаешь его и шьёшь до кругов перед глазами и дрожи в напряжённых руках. Как закончила, можно пережать зажимом один конец сшитого сосуда, а в другой шприцом подать подкрашенную воду, чтобы проверить герметичность шва, обязательно "сходить" внутрь сосуда пуговчатым зондом нужного калибра или бужом, чтобы на ощупь проверить, не сузила ли я просвет. Конечно, такая проверка весьма относительна и лучше заполнить сосуд рентгеноконтрастным составом и сделать пару снимков, но кто же мне такое баловство разрешит? А когда шьёшь, нужно ещё всё время не забывать о десятке всяких "нужно" и "обязательно" вроде того, чтобы каждые полминуты орошать поле физраствором, чтобы ткани не высохли, но работать в залитом поле нельзя, нужно его после этого подсушить, мочишь-сушишь-шьёшь по кругу без перерывов. И вот такая канитель без остановки, ведь для сшивания сосуда калибром в два миллиметра – шесть миллиметров окружности нужно наложить по кругу не меньше десяти швов на каждый слой сосудистой стенки – порядка двадцати швов. И это удобные учебные условия, когда весь "препарат" зафиксирован на дощечке и неподвижен.

Потом – всё то же самое, только без фиксации препарата на дощечке. И, наконец, можно начать работать с лабораторными крысами, где проверкой качества сделанного шва будет то, как отреагировал живой организм. И немаловажный момент, что живого нельзя долго держать под наркозом, то есть нужно работать ещё и очень быстро. У меня на эти этапы ушло полгода почти ежедневных тренировок наложения швов хотя бы по два часа в день. И замечу, что от всех остальных занятий меня никто не освобождал.

Следующим этапом стало изучение частной анатомии строения и расположения питающих рёбра сосудов у человека. Нет, в учебнике всё давно написано и студенты даже все "Фосса вазорум" (сосудистые отверстия, лат.) костей наизусть знают. Но для надёжности пришлось смотреть вариабельность расположения этих сосудов на рёбрах реальных кадавров, совсем не хочется во время операции искать вдруг потерявшиеся сосуды, а для этого нужно знать все варианты возможного их расположения, а это только практика и набор опыта. И дальше пришлось долго и нудно договариваться с институтским виварием, чтобы они взяли на содержание несколько поросят, у них наиболее похожее строение рёбер в отличие от предложенных мне собак. И договориться с лабораторией о приёме таких нестандартных питомцев гораздо труднее, чем оформить официальную передачу для исследования нескольких поросят в ближнем совхозе. К слову, гораздо проще просто прийти и купить, но тогда нет документов, по которым поросят примет на баланс и содержание виварий. А какого лешего нужно совхозному бухгалтеру оформлять десяток бумажек, которые потом он одуреет в годовом балансе сводить? И заплатить за это не выйдет, нужно просить и уговаривать, глазки несчастные делать и рассказывать о его личном участии в движении нашей науки к вершинам мирового величия… Если бы не Маша, плюнула бы на всё едва начав…