Долгое прощание
Шрифт:
– Куда идём?
– улыбнулась она Игорю.
– Может, в Петровское?
– Да ну тебя! Музеи, музеи! Экскурсии, туристы. Иностранцы приезжают сегодня, не знаешь?
– Не знаю.
– Хоть из Прибалтики бы кто-нибудь... Ивар какой-нибудь Калныньш...
– Может, на озеро?
– Мне скучно, бес!..
– На базу, в ресторашку?
– удивившись про себя знанием Мариной небольшого отрывка.
Потом сообразил, связав Калныньша в фильме Швейцера с цитатой; да и произнесла она слова пушкинского Фауста с киношной интонацией. Она похожа была на Маяковского: читать не
– Не сейчас. Пойдём на вчерашнее место.
– Мы тут, на мысе возле Горки позагораем?
– вопросительно обратился Игорь к отцу.
– Бога ради! Бога ради!
– замахал тот в ответ пухлыми ручками; даже губки его "бантиком" сладко до приторности улыбались.
Они пошли, пыля дорогой.
– Что вдруг твой отец стал таким ласковым и добрым?
Марина улыбнулась и зацокала.
– Я с ним переговорила вчера. Очень строго. Расписала тебя, твою честность, рыцарство и благородство. Квартиру в Ленинграде. Мама так обрадовалась, что они оба ошибались в тебе.
Звучали в её голосе какие-то театральные нотки, фальшивые и чуть вычурные.
– Они так квартире обрадовались?
– А это, знаешь, не так уж мало! Ведь нам надо будет где-то жить после свадьбы? Или ты передумал?
Игорь задохнулся. Тяжёлый булыжник испарился и превратился в яркий радужный воздушный шарик. Только задница горела от вчерашней крапивы.
– А ты не передумаешь?
Он схватил её за руку, повернул лицом к себе и просто утонул в её глазах.
– Синяки оставишь, арап, - она пошевелила запястьем.
– Всё зависит только от тебя.
– Мэри, я в лепёшку...
– В коровью...
– Да ну тебя!
– Уже ссоримся?
Игорь подхватил её под коленки и закружил среди высокой травы перелеска.
– Пью за здравие Мэри, милой Мэри моей. Тихо запер я двери... Давай здесь спрячемся, а?
– попытался он поймать её губы.
– Пойдём... пойдём, - тянул он её с тропинки.
– Ни-ни-ни! Женись сперва, до свадьбы ни разика, - уворачивалась она.
– Ты с ума сошла? У нас же всё было уже. Я похож на сволочь?
Она вырвалась и побежала к мысу Сороти против Савкиной Горки. "Если она не полезет купаться, значит, у неё месячные", - решил Игорь, тяжело дыша.
Но он едва догнал Марину - она уже скинула с себя летнее платьице на одеяло-подстилку и ждала его:
– Раздевайся! Пошли в воду!
Стояла она тонкая, роденовская, родная и желанная, на фоне солнечного неба в своём цветном купальнике, и небо, и солнце воронкой-торнадо спускались к ней, и, казалось, раскинь она руки в стороны - возьмут они её туда, вверх, в свои небеса навсегда.
Игорь стянул джинсы, и они по пологому берегу, взявшись за руки, сбежали в Сороть.
– Я нимфу Сороти прославил, - кричал Игорь радостно, - и огласил поля кругом очаровательным стихом!
"Чокнутый на всю голову", - подумала Марина.
– Хочешь, в Тригорское съездим?
– А что там?
– Там имение Осиповых и Вульф. Там Пушкин встречался с Анной Керн. Там бывал Языков. "Да Языкова поэта затащи ко мне с собой погулять верхом порой, пострелять из пистолета..."
– А теперь что? Опять музей?
– А что бы ты хотела?
– обиделся Игорь.
–
– Всё. Замёрзла. Пойдём загорать.
Маринка, скользя по траве, поднялась на берег. Игорь постоял в воде, обидевшись на неразделённую свою любовь к Пушкину, рванулся вразмашку к противоположному берегу по тихой синей речке. Он вылез напротив Городища и сел, обхватив руками колени - ветерок здесь холодом обдувал мокрое тело.
Берега маленькой, но великой пушкинской реки, заросли травой и мелким кустарником. Слава Богу, замыслы реконструктора-лауреата не простиралась до того, чтобы стерилизовать и Сороть. Зелёные в пояс поля колыхались; словно в такт им колыхались белые облака, сбежавшиеся к парочке влюблённых. Только парочку сейчас разделяла речка, тихая, синяя, с прозеленью в отражённых кустах. Солнце ещё не встало в зенит, и утренняя свежесть ненадолго прогревалась ясными бледно-жёлтыми лучами. "Скоро станет пасмурно, - подумал Игорь, - тучки небесные, вечные странники затянут всю красоту".
– Эй!
– закричала с того берега Марина.
– Ты чего меня бросил? Обещал умереть за меня, а сам даже не утонул! Возвращайся!
Игорь посердился ещё немного, но на неё нельзя было сердиться долго. "Ну, она такая - что делать? Я всё равно люблю её. И всегда буду любить". Он, оскальзываясь, вошёл в воду и рванулся обратно.
Они лежали на одеяле и разжёвывали зелёные молочной спелости колоски, охапку которых надрал Игорь, поднявшись в поле.
– Расскажи мне что-нибудь, - потребовала Марина, сплёвывая зелень.
– Кто эти Осиповы и Вульф?
– Друзья Пушкина.
Игорь стал рассказывать неохотно, сомневаясь, интересно ли это Марине. Но, как всегда, увлёкся, стал горячиться, уходить в сторону, вдаваться в детали. Едва заговорил про Анну Керн, сразу осекся. Как бы этак рассказать, чтоб она уж совсем "блудницей вавилонской", как называл её сам Пушкин, не выглядела. С братом двоюродным, с Глинкой, с Дельвигом... Не считая мелких незнакомцев". Не стал он об этом Марине рассказывать. Хоть Пушкин и называл Анну Петровну даже "дурой"...
– Знаешь, у Пушкина было много друзей. Даже таких, которые были и друзьями Дантеса. Вяземский, Сологуб... А в те месяцы ноября-января никто не смог остановить его страшное движение к смерти. Пытались, но получали только отсрочку. Никто.
Игорь выплюнул высосанную зелень и перевернулся на спину.
– Иногда такой страх охватывает, когда рядом никого...
– Теперь у тебя рядом есть кого, - потёрлась о его плечо щекой Марина.
Он в который уже раз потянулся поцеловать её, но она снова увернулась.
– А кто был этот, с раненой рукой сегодня утром?
– Да так...
– Ты не хочешь говорить?
– Ну, к отцу с матерью приезжал... В общем, Лизку давно нужно отправить в специнтернат. Мы же дома только вечером собираемся, а она все дни одна, случись что - и?.. А там и кормёжка, и уход, и какое-то обучение. Но это сделать очень трудно: мы не из Ленинграда, гатчинские мы, относимся к области... а там всё забито, мест нет. А этот обещал за небольшую плату устроить здесь, в Псковской. У него кто-то вась-вась в местном облздраве.