Долгое прощание

– Перестройка, баушка. Теперь всё наоборот.

Игорь сунул одну таблетку в кармашек рубашки, а вторую кинул под язык. Мятная горечь растеклась во рту. Морда, надо полагать от того же корня, что и слово "мёртвый". И родственно французскому "merde" - дерьмо. Дрянь. Стерва. А "стерва" связано с немецким "sterben". "Ich bin sterbe", - последние слова Чехова.

Вот и всё. Её убивать нельзя. Себя глупо. Теле-мыло "Богатые тоже плачут", а красивые тоже дрочат. Мелодрама переходящая в трагикомедию. Дель арте. И Серёга тут не в курсах. Она мне мстит? Нет. О сестре печётся? Тоже нет. Развлекается от скуки. Увели девушку, прямо из стойла увели! Тоже мне, адвентист седьмого дня нашёлся! Не могу. Дауницу... Я же не зоофил! Не студент с физкультурного факультета - эти трахают всё с температурой 36 и 6, а могут и выше. У неё же слабоумие такой глубины, что дна не видно! Нет. А Марина? Потеряешь или уже потерял? Она же первая у тебя. И единственная. Как сказал бы Егор Осипович зоотехник Дантесов: "...ет". Валидол успокоил. Кровь уже не колотила в барабанные перепонки. Дышалось. "Хливкие шорьки пырялисть по наве". Зелюки, конечно, ещё хрюкотали, как мумзики, где-то глубоко в мове, но давление давило, не срывая клапанов, чувства чувствовали, стыд за истерику стыдил.

Игорь расписался в книге за деда, и кассирша отсчитала ему деньги. Он вышел на крыльцо. Домой, что ли, уехать в Питер? И хрена ль там делать? Театры разъехались. "Стояли вы на берегу. Не вы?" А кто? Наедут в августе абитуриенточки - а? Несовершеннолетние и совершенно летние, тёплые, загорелые. Раздолье! Разгуляй! При своей-то квартире! Он сел на велосипед и покатил на турбазу. Водки в магазине даже на турбазе нет. Придётся снова пить pervach "Дедов". Жрачки какой купить, тушенки, селёдки... Хотя у деда полны закрома - и погреб, и холодильник. "Pohreb" по-чешски "похороны". Ассоциации, однако...

Подкатил к аптеке. Но войти сразу не смог. У веранды ресторашки "Талон", по утрам и днём работавшей как столовая, стояла стайка давешних мотоциклов. Игорь подошёл к ней, к стайке. Среди трёх "цундапов" (семилеток, но почти новых), "кавасаки" (одна штука, красивая), был один старенький "харлей" - но всё-таки "харлей"!
– и одна молодка-"ямаха". И "Ява" краснела среди них бедным родственником. Рокеры-то были явно не нищие. Не нуждающиеся трудящиеся. А скорей и не трудящиеся вовсе. Почему я не ношу с собой ножа? Дыр бы в шинах сейчас наколол бы! "Ява"-то тебе чего сделала? Игорь положил ладонь на заднее сиденье, и его снова обожгло. Вышел Серёга.

– Эй! Тебе чего?
– угрожающе спросил он.
– А, это ты! Привет!

– Здорово, Серж! Твоя самая красивая была бы, если б не японки.

– Не говори. Сам обслюнявился. Где они их берут?

– Где берут? В Германии, теперь сплошь западной. Нонеча Стены-то нет. Проходят сквозь.

– Вот как надо бабло рубить. А не копейки тут сшибать.

– А ты их катаешь?

Сергей покивал головой.

– Где был? Что показывал?

– Пока в Петровском да Михайловском. Завтра в Тригорское.

– Только ночью там не шебуршите. У моего деда бердан казённый, заряженный.

– Дробом?

– У-у-у! Картечь. А сегодня что ещё в программе?

– Купаться да вечером дискотека. Приходи.

– Купаться? На Кучане?

– Ага, на пляж, если хочешь.

И Серёга ушёл. Ничего не понял Игорь. То есть, она ему про меня не рассказала. Он про неё тоже не заикнулся - такой наркисс похвастаться бы тёлкой не раскис. Ладно. Инфу получил. Где искать знаю. Отслежу, что она с ним задумала.

В аптеке ничего от люмбаго кроме скипидарной мази не было. Взял ещё горчичников и вазелина - банки ставить. Был муравьиный спирт. Надо - не надо? В "Андрее Рублёве" Феофан Грек ноги муравьями лечит. Продавщица подозрительно на него посмотрела.

– Да не буду я его пить. Самогоном обойдусь, если что. У деда радикулит, спину растирать.

Продавщица покивала головой и выставила пару склянок. Вся пенсия и ушла ни на что.

– Пойду в Гайки, на пасеку. Пчёлами лечиться буду, - сказал дед Лазарь, когда Игорь вернулся.

Лежал он на полу, постлав под спину войлок с набитыми гвоздями.

– Ты, прям, йог. Может, крапивой лучше? У меня вот спина не болит.

– Пошути мне!

Кряхтя и при поддержке Игоря, дед переполз на диван. Игорь растёр ему поясницу сперва спиртом, потом скипидарной мазью.

– Блин! Хоть баню растапливай - от этой мази хрен отмоешься. В ней ещё и камфара! Во вонища-то!

– Не скули.

Поверх спины уложил скатанную в войлок собачью шерсть и укутал старой пуховой шалью.

– Давай врача вызовем.

– А ещё хорошо пиявок попробовать.

– Меня тебе мало?

Дед засмеялся:

– Это шутка, молодец. Мне понравилась.

– Надо чего ещё?

– Гуляй, я вздремнуть попробую, - Игорь направился к двери.
– Слышь-ка... Ты имей ввиду: не суй куда не попадя, а лучше вовсе не вынай.

– Спасибо, деда, за науку!

– Время придёт - дырочку найдёт. Катись.

Игорь покатил на песчаный кучанинский пляж, где можно было даже мяч покидать через сетку. Пляж этот примыкал к перелеску, и Игорь, спешившись, сделал небольшой крюк, чтоб из-за деревьев понаблюдать за полуголыми телами, среди которых его интересовало только одно.

Марина загорала в новом купальнике. "Ситец неба на ней голубой". Она лежала на песке, подставив солнцу спину. Спинку. Лопатки. Позвонки. Про остальное думать было страшно. Игорь не сразу её нашёл взглядом. "Не резвится", - с удовольствием отметил он. Сергея рядом не было, но кто-то на озере мощным правильным кролем рассекал воду. Почти на середине озера чернела в солнечных бликах лодка с рыбаком. Рокеры вкруговую перестукивались мячом. Была с ними и одна женская фигура. Шесть игроков - шесть мотоциклов. Девка тоже мотоциклист?

Из воды вышел Сергей, обтёрся полотенцем и рухнул рядом с Мариной на песок. Она едва взглянула на него. "Точно, шерочка с машерочкой". Сергей проговорил что-то не слышное, и Марина резко вскинула голову, пристально всматриваясь в то место, где стоял Игорь. "Кажется, заметила!" Она вытащила из сумочки знакомый импортный пузырёк с маслом для загара и протянула его Сергею. Сергей начал растирать ей спину. Она, выгнув руку, расстегнула под ладонями Сергея пуговичку лифчика. "Вот сволочь! Может, ещё и плавки снимет?" Игорю невольно вспомнился этот эстетический процесс, и он, присев, запустил руку к себе в штаны. А Марина перевернулась на спину, и Сергей стал растирать ей живот и бёдра. Игорь тихо зарычал и оросил траву и листья кустов. Не помогло. Снова застучало в висках, снова запульсировало в ушах. Даже зубы стали быстро и мелко постукивать друг о друга. А девушка лениво встала, повернулась к Игорю спиной, запустила пальчик под шов трусиков и медленно поправила их, потом закинула руки на затылок и, отставив в сторону правую ножку, отдалась солнцу. "Чёрт! Как же она красива! Жить без неё невозможно! Трахнешь сестрёнку-то?.. " И категоричное "...ет" уже не всплыло душе его. По песку в его сторону двигался Сергей.

– А!
– вскрикнул он.
– Это снова ты! А чего прячешься?

– Да плавки забыл.

– На охоту без ружья...

– Ага. "Барышня-крестьянка".

– Ас Пушкин? Марина тебя узнала, но я решил перепроверить - вдруг маньяк.

– Пушкин - ас. Откуда у нас маньяки...Поехал я. Пока.

– Бывай.

Игорь не торопясь пошёл по тропинке леска, анализируя разговор. И детали его убеждали, что нет ничего между кокоринским внуком и приезжей красавицей. Или он сам убеждал себя, гася не столько ревность, сколько чувство потери.