Дом для непрощённых
Шрифт:
Ладно, это всего лишь из-за освещения.
Однако кончики пальцев предательски подрагивали, когда я взялась за рамку и одним духом стянула холст с гвоздя. Никакого рева сигнализации не раздалось, но два провода, прикреплённые к самому центру картины сзади, помешали полностью снять полотно со стены. Олег Сергеевич сказал, что если сигнализация отключена, то с ними можно не церемониться, поэтому я обрезала провода под корень складным ножиком, который достала из корсета.
Опустила картину на пол – уж слишком тяжела она была вместе с рамкой. На то, чтобы точными
Затем я достала из-за шкафа припрятанную во время сегодняшней уборки копию «Дня Рождения», нарисованную одним знакомым. Трачу ещё четыре минуты, чтобы кое-как вставить дубликат в рамку. Так себе копия, если честно, даже дилетант, приглядевшись, поймет, что картина не кисти великого Жоса.
Но это лучше, чем вызывающая пустота на месте, где раньше висело драгоценное полотно. К тому же, когда сигнализацию включат, она все равно сработает – провода-то обрезаны. Но чем черт не шутит, возможно, маленький трюк с копией поможет выиграть время.
Я посмотрела на миниатюрные наручные часы.
Осталось незаметно выскользнуть из дома. Это не так уж и сложно – судя по доносившейся с первого этажа музыке, веселье в самом разгаре. Кирик на резвой девятке уже ждет меня у задней калитки, открывающейся при помощи кода. Код периодически меняется, но я каждый раз его узнаю. Прислуга нередко пользуется этой калиткой, когда нужно дойти до поселка – там почта, банк, магазин...
Через сорок пять минут я уже должна сесть на поезд, следующий до Питера. Времени маловато, но успею. Просто не могу не успеть.
Быстрым шагом я пересекла комнату… и лицом к лицу столкнулась с Ксенией Полонской.
Совсем как сегодня утром… Девчонка направлялась в свою комнату, услышала что-то в каминной, заглянула… Только вот ни малейшего шума я не произвела… Но и она двигалась тихо, и даже свет не включила… Или специально выслеживала… Неужели все пропало? Да нет, сейчас отбрешусь как-нибудь…
Однако не успела я и рта раскрыть, как Полонская, глядя мне прямо в глаза, закричала визгливым голосом:
– Папа! Папа! Андрей! Степан Семёныч!
И так некстати в этот момент музыка внизу смолкла: крики отчетливо раздались в доме. Степан Семёныч, начальник охраны, вместе с Андреем возникли буквально через две минуты. Запыхавшиеся, они так перепугались, что сначала даже не увидели меня. Принялись тормошить маленькую мерзавку, спрашивать, все ли с ней в порядке.
– Со мной все в порядке, - звонко сказала Ксения. – А вот с твоей, Андрей, драгоценной Райкой нет! Платье ей поднимите! Она украла папину картину! – торжествующе закончила девчонка.
Андрей перевёл взгляд на меня.
– Но это же неправда, Рая? Скажи же, что это неправда. Ты ошиблась, Ксеня! Конечно, ты ошиблась. Вот и картина висит на своем месте…
– Это не Марк Жос, - послышался голос Якова Михайловича Полонского, который тоже поднялся на второй этаж.
Хозяин дома подошел
ко мне и бесцеремонно дернул подол платья, выставив на всеобщее обозрение мои ноги в чулках. К правой был прикреплён телесного цвета чехол с картиной.Тогда я поняла, что все кончено.
– Как ты могла, Раиса? – пораженно прошептал Андрей, не в силах оторвать взгляд от моих ног. – Мы ведь так хорошо к тебе относились. Как ты могла так притворяться?
Я хотела сказать ему «извините», но слова застряли в горле. Разве за то, что я собиралась сотворить, извиняются?
Не знаю, что там Полонские сказали гостям, но те разъехались быстро и тихо. Полиция прибыла через пятнадцать минут. Надеюсь, к этому моменту Кирик уже скрылся подобру-поздорову. Впрочем, он всегда был сообразительным парнем.
Оперативная группа состояла всего из двух человек. Оба примерно одного возраста, один рыжий со светлыми глазами, а второй – темноволосый и очень кудрявый. Один сразу начал допрашивать Полонских, а второй принялся за меня. Не зная, какую тактику поведения выбрать, я молчала. Взять себя в руки и трезво оценить ситуацию не получалось. Взгляд Андрея Полонского преследовал меня, мешал сосредоточиться. В этом взгляде ветер обиды гонял выцветшие фантики обманутых надежд. Брр! Такой сволочью я себя ещё не чувствовала…
И пока чернявый крутился по дому, высматривая каждую мелочь, рыжий терзал меня простейшими вопросами, которые почему-то отупляли. Наверно, как раз потому, что они были простейшие. Фамилия? Имя? Отчество? Год рождения? Место прописки? Семейное положение? Место работы? Знаком ли мне Яков Полонский? Что я пыталась вынести из его дома? Есть ли у меня сообщники? И снова… Фамилия? Имя? Отчество? Год рождения? Место прописки? Что я пыталась вынести из дома Полонского?
То, что я пыталась вынести из дома Полонского, сейчас лежало на журнальном столике, невольно приковывая взгляды присутствующих. Лица с картины будто бы смеялись надо мной.
Чернявый полицейский заявил, что картину в качестве вещественного доказательства они пока заберут с собой. Якову Михайловичу это явно не понравилось, но спорить он не стал. Гораздо интереснее ему было наблюдать, как закидывает меня вопросами рыжий полицейский. Слуга закона уже долгое время сидел напротив, я успела изучить весь его облик: черты лица, покрой формы, погоны с двумя большими звездами, немного косящий правый глаз.
На вопросы я не отвечала. Единственное, чего хотелось – перемотать воображаемую ленту своей жизни назад, и предотвратить это громкое фиаско. Пока я обхаживала Марину, надо было втрое внимательнее следить за девчонкой. Моя ошибка. Кстати, когда Марину вызвали для допроса, она демонстративно отводила от меня глаза, при этом сияя тульским самоваром.
Полицейским, кажется, надоело слушать мое молчание. Даже не разрешив взять зубную щетку, да что там, даже не разрешив переобуть туфли на высоких каблуках, меня усадили на заднее сиденье старого фольксвагена с длинным кузовом. По белому боку шла синяя надпись «ПОЛИЦИЯ МОСКВА».
Сказав что-то напоследок Якову Полонскому, кудрявый сел на водительское место. Наверное, пообещал, что меня закроют всерьёз и надолго. Рыжий, бережно несший тубус с картиной, примостился на сиденье рядом с водительским.