Дом для непрощённых

– Может, разрешите хотя бы кофту взять? – поинтересовалась я.

Не обратив на меня малейшего внимания, кудрявый завел машину и выехал со двора. Странное молчание повисло в машине.

Поджав коленки, я обняла себя руками, пытаясь натянуть платье до ступней. Конечно, я преступница и вообще асоциальный элемент, но это не повод мучить меня холодом!

– Хорошие нынче погоды стоят, Агафон Аристархович, - вдруг сказал рыжий, мечтательно глядя в окно, за которым мелькало бесконечное поле. – Осенняя пора – очей очарованье! Вы всегда казались мне похожим на Александра Сергеевича.

– Да что вы, Гармоген Галактионович, - обиделся кудрявый. – Я всегда думал, что больше на Александра Александровича смахиваю.

– Блока? – уточнил рыжий.

– Ага, - с удовольствием кивнул кудрявый и фальшиво продекламировал, – Милая дева, зачем тебе знать, что жизнь тебе готовит?

Агафон Аристархович… Гармоген Галактионович… Что за чудные имена? Они вроде как-то по-другому представлялись, когда вошли в каминную… Или вообще не представлялись… Но удостоверения точно показывали. Разговор какой-то странный. Полицейские после тяжелого рабочего дня о поэтах, что ли, беседовать будут?

Где мы вообще едем? Если я ничего не путаю, то эта дорога ведет в Троицкое, а не на Москву. Они, наверное, везут меня в поселковое отделение полиции. Только там не отделение, а так, будочка…

Я огляделась и впервые заметила, что салон машины щегольски отделан красной кожей, издающей скрип при каждом движении. И запах в салоне, странный запах… Пахнет собакой, собачьей шерстью…

Вот и поселок. Давно стемнело, но фонари заливали своим светом главную улицу. Однако лишь машина въехала в первый сноп света, фонарь замигал и погас. Так случилось и со следующим… и со следующим. Не снижая скорости, фольксваген пролетел поселок, оставив за собой абсолютно тёмную улицу.

Что за чертовщина… По этой дороге километрах в сорока глухая деревенька с труднопроизносимым названием. А за ней лес.

– Кто вы? – выдавила я и поразилась, как тоненько прозвучал мой голос.

Я напряженно всматривалась в затылки сидящих впереди людей в полицейских фуражках, и силуэты фуражек походили на силуэты шляп. Приглядевшись, я увидела, что это и есть шляпы, а никаких фуражек нет и в помине. Так же как и полицейской формы. Рыжий был одет в светлую жилетку поверх черной рубашки, а на чернявом болтался клетчатый пиджак. И как бы я не заставляла себя поверить, что мне привиделись трансформации с одеждой полицейских, факт оставался фактом: их форма куда-то исчезла.

– Кто вы такие? – что есть мочи заорала я. – Куда вы меня везёте?

Запах собаки прямо-таки бил в нос.

Рыжий обернулся. Обычные человеческие черты его лица исказились, в них проглянуло что-то звериное. Влажно блеснул в темноте белок правого глаза, в центре которого вместо радужки и зрачка притаился крошечный Микки Маус. Скользя по коже сиденья, я забилась в самый угол салона. Меня трясло, зубы постукивали друг о друга, и сердце колотилось быстро-быстро, грозя вырваться из груди.

– Милая дева, зачем тебе знать, что жизнь тебе готовит? – повторил рыжий, наклонив голову и как бы прислушиваясь к себе, после чего обратился к кудрявому. – Неа, ошиблись вы, Агафон Аристархович. Что жизнь не «тебе» готовит, а «нам» готовит. Это перевод Горация.

– Странно, всегда думал, что это собственное стихотворение Блока, - задумчиво отозвался кудрявый, повернув голову к рыжему. Из-под верхней губы его торчал загнутый желтоватый клык.
– Надо признать, в поэзии вы разбираетесь лучше меня, Гармоген Галактионович, - добавил он огорчено.

В ужасе я задергала ручку двери. В голове билась одна мысль – скорее покинуть пространство машины. Пусть даже и вывалившись из неё на полном ходу.

– Вас это очень расстраивает, Агафон Аристархович?
– поинтересовался рыжий, с интересом наблюдая за моей истерикой.

– По правде говоря, ничуть, - отозвался кудрявый, и загнутым когтем мизинца принялся ковыряться в зубах. – Собачатина застряла, - пояснил он мне. – Жестковата была.

Все происходящее было настолько нереально и настолько похоже на дурной фильм ужасов, что я с утроенной силой забилась о дверцу, но безуспешно.

– Как птичка о стекло, - отметил рыжий и впервые обратился ко мне, - Успокойтесь, не надо паники. Мы едем туда, где вас давно ждут.

2.

Кирилл.

За Мишаней я опоздал. Из всей группы не забрали только его и мальчика по имени Серёжа. Как рассказывал Михан, у этого Серёжи из носа постоянно текло, к тому же он не умел самостоятельно застёгивать пуговицы своего пальто и иногда писался в штаны.

То, что я сильно опоздал вкупе с тем, что Мишаня остался в компании самого главного лузера группы, чрезвычайно расстроило младшего брата. Когда я, запыхавшись от быстрого бега, вломился в раздевалку детского сада, безутешный Михан сидел у своего шкафчика зарёванный, но уже полностью одетый.

Домой мы мчались на рысях. Вернее мчался я, таща за собой надувшегося Миху, как на буксире. Нужно было успеть до прихода матери.

– Киря, а что у тебя в газете завёрнуто?

Брат быстро забывал обиду. Он даже на отца не обижался. Ждал его. А у нас с матерью духу не хватало объяснить Мишке, что отец больше никогда не придёт. У него другая семья и мы ему не нужны.

– Цветы, - ответил я.

– Маме на День Рожденья? – обрадовался брат.

Он был на редкость сообразительным парнем.

– А я тоже подарок приготовил! – похвастался Мишка и каким-то образом умудрился на бегу вытащить из своего рюкзачка с болтающимся на нём потёртым медведем лист бумаги. Мельком глянув на рисунок, я увидел фиолетовые цветы на оранжевых стебельках. «МАМЕ НА ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ!» - было аккуратно намазюкано в углу.

– Красиво! – оценил я и деловито поинтересовался, - Воспитательница, что ли подписывала?

– Тамара Степановна, - важно кивнул брат, и тут же выдал, - Киря, а купи мне мармеладных червячков?

Я чуть не взвыл. Раз уж Михан про них вспомнил, то все. Надо зайти в магазин – и точка. Можно, конечно, отказать. Но реветь ведь будет.

В другое время я без проблем бы купил Мишке вожделенное лакомство, но мы потеряем время. Мать придет с работы раньше нас, увидит у меня цветы и сюрприза не получится.

День Рождения у неё завтра. Сорок восемь лет. Дата не круглая. Но мне страшно хочется поздравить маму как-то по-особенному. Отец никогда не дарил ей цветов. Зато подарю я.