Дом, который построил Майк

Однако ничего такого не последовало, только слышались легкие металлические постукивания по керамической крышке унитаза. Потом звуки смолкли на несколько мгновений, и раздалось шумное сопение. Еще и еще. И еще. Потом опять постукивание, опять сопение. Я так про себя еще подумал, ну и тяжело же у человека все выходит, мне бы его состояние.

И тут в туалетную комнату заходит еще кто-то и звонко так говорит:

– Валодья, ну скока можна та уже, все на сцене тебя на выход ждут!!!

А Валодья из соседней кабинки хриплым голосом Высоцкого отвечает:

– Да щас Золот, погоди, дай хоть штаны подтянуть, бегу, бегу!!!

"Золот" убежал, Володя немного еще повошкался, пошелестел чем-то в карманах и тоже вышел из отхожего места. Я думаю, вот ни фига себе (матершинных-то слов я еще тогда и в помине не знал), ни фига себе, думаю. Так ведь это Владимир Высоцкий своей собственной персоной в соседней ячейке общества сидел!

Вот будет чо пацанам рассказать завтра!

Я тихохонько так, в смысле не шумно, но быстро, не подтягивая узких школьных брюк, вывалился из своей ячейки и затрусил в соседнюю, знаменитую, за бумагой, вытереть накопившееся в промеждупопиях.

Захожу туда, ничем всё не отличается от моей, только запах какой-то аптечный немного. Чистая такая, нетронутая вся. Я бумагу, значится, взял, все свои грязные дела сделал. И тут гляжу, за унитазом что-то поблескивает. Три слова! О ба на! Очки-капельки! Да точно, как на той фотке, где он с Мариной Влади. Поднял их, смотрю, а они в каком-то белом порошке, точно таком же, как некоторые части крышки унитаза. На сахарную пудру чем-то похоже. Ну, я думаю, дай-ка, попробую, чем великая душа забавлялася здесь. Указательным пальцем, слюной смоченным, с душек сахар собрал, вторым безымянным с крышки, и в рот оба. Не вкусный сахар, на аспирин похож чем-то.

Посидел я еще немного на толчке, подумал о чем-то главном, о маме, о папе, о дедушке с бабушкой. И вдруг мне так хорошо стало, совсем как во время моей поездки в Артек и встречи там с Фиделем Кастро. Тепло на душе, песни кто-то внутри поёт - "Кони привередливые", "До свиданья лето, до свидания", еще что-то типа, - "...и ты молчишь, и я молчу, но ты серьёзно, а я шучу".

И побрёл я, предварительно положив очки в кармашек школьных тёмно-синих брюк, по длинным коридорам Театра Драмы. И не дошел я до престижного 24 места в третьем ряду. А побрёл прямо на знакомую улицу Социалистическую, где пели птицы в чистом зорин-зомановском уфимском небе, где ходили красивые девочки в коротких юбках, где стояли мужчины около пивларька в нательных обвисших майках, в тренировочных брюках, ага с ними, мой догадливый читатель, с обвисшими коленками, улыбались мне или чему-то своему, курили легко и свободно. Счастье это для них? Я думаю!

Девочка месила песок в песочнице.

Счастье для нее?

Счастье!

И тут меня стошнило.

И всё.

Очнулся я только на следующее утро с жестоким наркоотравлением в палате номер 15 Городской больницы номер 9. Может и наоборот - палате номер 9 больницы номер 15. Я маленький был тогда, мало чо помнил. Помню только, что мать тогда мне устроила похохотать. "Где, - говорит, посматривая искоса на отца, - ты шлялся, яблоко от яблоньки недалеко укатившееся?" А я стою и молчу так себе, молчу, и сжимаю счастливо в кармане брюк сильными подростковыми руками очки-капельки французской фирмы "Сара-Луиза".

Это было прекрасное чувство постижения чего-то нового и недоступного никому наслаждения. Индеец Дон Хуан отдыхает. Как бы это по точнее выразиться - одна и единственная возможность, словно в лотерее, выиграть главный приз один раз, а потом никогда, сколько ни старайся, не выиграть и копеечки. Поэтому это и не действует на меня сейчас. Точнее это не действует, так как нужно.

От кокса меня просто тошнит.

На самом деле меня тошнит от всех наркотиков. Чтобы победить в себе отвращение к наркоте и выглядеть нормальным таким пацаном на всевозможных тусовках я использовал все возможные средства. От Psalocybe mexicana до Datura inoxia, от простого кактуса пейот, до грибов meteloides.

Закодировал меня Владимир Семёнович, царство ему небесное, и никогда мне сейчас не догнать в этом модном нынче в России наркоупотреблении Витьку Пелевина.

ВАНУА-ЛЭВУ

Про наркотики это верно. При мне пробовал и героиниться и кислоты с грибами тоннами проглатывал, ничего не берет. Полная атрофация организма к наркоте. Вот не повезло то!

И еще. Удивительно, но на следующий день спектакль "Гамлет" чуть было не отменили по причине отсутствия пропитанных шпал в виде Владимира Высоцкого. Оказывается, как мне потом рассказала его мамочка, куратор театра, Высоцкого сразу узнали в ресторане "Уфа" во время его лёгкого ужина с друзьями и коллегами после спектакля. И подсели к его с коллегами столику простые рабочие парни, из какого то Бодайбо, что ли? Ну, посидели тихонько за лёгким ужином и дружеской беседой. Гитара откуда-то появилась, легкий ужин перерос в тяжёлый.

А ночью Володя улетел с рабочими парнями на эти прииски, в этот Бодайбо давать частный концерт за легкий недорогой ужин.

Гамлета за него на следующий день играл Золотухин.

Хорошо, кстати, как мать сказала, сыграл.

МГ.

ПХЕНЬЯН

Аудиенция с Великим Вождем и Учителем пролетела мгновенно. Нас привели в огромный Зал Приемов Дворца Правительства, предварительно обыскав с ног до головы и чуть не отняв у меня последний подарок Любимому Другу. Порекомендовали еще на хорошем русском, что неплохо было бы помыться или хотя бы почистить зубы перед встречей с "Самим".

"Вы бы водонасос в вашей пятизвёздочной гостинице починили, тогда бы мы помылись" - достойный ответ.

Простонародная чебурашка "Андроповской" нелепо смотрелась в наших липких после кимчи руках на фоне блистающего великолепием Зала, выполненного в лучших интерьерно-архитектурных традициях Иосифа Виссарионовича. Мы с Петром решительно встали нашими узкими грудями, или грудьми, на защиту студенческих интересов Советской Молодежи, до крика с пеной у рта. Мы эту бутылочку через такие километры, тернии протащили через три границы, не притронулись и даже не заглядывали на этот подарок, чтобы не захлебнуться, чтобы донести его до Великих рук. Так что хой куа вам на палочке, а подарок найдет своего адресата!

Ну, оставили нам этот подарок, и я гордо и достойно держал его на вытянутых руках, стоя в центре зала.

"Сам", наш такой долгожданный, любимый, вошел мягкой, не старческой походкой из боковой двери, одетый в свой знаменитый военный френч в сопровождении двух молодых чиновников-ганьбу в темных костюмах, со значками с ликом хозяина на лацканах. Остановился около нас в метре или полутора, оглядел с ног до головы, задержал взгляд на "Андроповской", усмехнулся чему-то своему и подошел поближе. Двое молодых сразу вытащили из карманов толстые, черной кожи блокноты и приготовились записывать.

Отец протянул мягкую, но сильную, как конец у негра руку сначала Петюне, а потом мне.

Петя стоял, счастливо улыбаясь и тихо покачиваясь, время от времени, задевая моё костлявоё, молодое, полное сил плечо, своим не менее костлявым и молодым.

И вот Ким стал негромко, но веско ворковать на своем корейском языке. Ну, мы по-корейски-то хорошо понимаем. Через переводчика.

"Это, как я понимаю, - сказал Вождь, - и есть, то, зачем вы ехали сюда за столько километров, - пожать мою руку". И негромко засмеялся, оглядев лучезарным взглядом присутствующих. Все, как по команде засмеялись, а двое в тёмном застрочили в блокнотах.