Дом Земли и Крови

Брайс ничего не ответила. Она, конечно же, не пойдет на эту встречу.

Не тогда, когда у нее была запланирована еще одна встреча в мясном рынке.

Хант хотел подождать до ночи, но Брайс знала, что продавцы будут гораздо охотнее болтать в более спокойные дневные часы, не пытаясь соблазнить вечерних покупателей.

— Что-то ты сегодня опять притих, — пробормотала Брайс, когда они пробирались по тесным коридорам склада. Это был уже третий их визит — два других оказались бесплодными.

Нет, продавцы ничего не знали о наркотиках. Нет, это был стереотип мясного рынка, который они не ценили. Нет, они не знали никого, кто мог бы им помочь. Нет, их не интересовали деньги за информацию, потому что они действительно не знали ничего полезного.

Во время каждой дискуссии Хант держался на расстоянии, потому что никто не хотел разговаривать с легионером и падшим рабом.

Хант крепко сжал свои крылья.

— Не думай, что я забыл, что мы прямо сейчас пропускаем встречу с лекарем.

Она никогда не должна была упоминать об этом.

— Я не помню, чтобы давала тебе разрешение совать свой нос в мои дела.

— Мы опять к этому возвращаемся? — Он фыркнул от смеха. — Я думал, что объятия перед телевизором позволят мне, по крайней мере, высказывать свое мнение без риска, что мне откусят голову.

Она закатила глаза.

— Мы не обнимались.

— А чего именно ты хочешь? — Спросил Хант, оглядывая витрину, полную старинных ножей. — Бойфренд, приятель или муж, который будет просто сидеть рядом, не имея никакого мнения, и соглашаться на все, что ты скажешь, и никогда не осмелится попросить тебя о чем-нибудь?

— Конечно, нет.

— Только потому, что я мужчина и у меня есть свое мнение, я не превращаюсь в какого-то психованного, властного придурка.

Она засунула руки в карманы кожаной куртки Даники.

— Послушай, моя мама прошла через многое благодаря психованным, властным придуркам.

— Я все понимаю. — Его взгляд смягчился. — Но все равно, посмотри на нее и на своего отца. Он высказывает свое мнение. И он кажется чертовски психованным, когда речь заходит о защите вас обоих.

— Ты даже не представляешь, — проворчала Брайс. — Я не ходила ни на одно свидание, пока не попала в ККУ.

Брови Ханта поползли вверх.

— Неужели? Я думал… — он покачал головой.

— Что ты думал?

Он пожал плечами.

— Что человеческие мальчики ползали за тобой по пятам.

Она с трудом удерживалась, чтобы не взглянуть на него, когда он говорил о человеческих мальчиках, как будто они были какой-то другой породы, чем он-взрослый ангельский мужчина.

Она предполагала, что так оно и есть, технически, но этот намек на мужское высокомерие…

— Ну, если они и хотели, то не смели этого показывать. Рэндалл был для них практически богом, и хотя он никогда ничего не говорил, все они вбили себе в голову, что я была категорически запрещена.

— Это было бы недостаточно веской причиной, чтобы я держался подальше.

Ее щеки вспыхнули от того, как он понизил голос.

— Ну, если не считать того, что я боготворила Рэндалла, я тоже была другой. — Она указала на свои заостренные уши. Ее высокое тело. — Слишком Фэйри для людей. Горе мне, верно?

— Это укрепляет характер, — сказал он, осматривая витрину, полную опалов всех цветов: белого, черного, красного, синего, зеленого. Радужные вены бежали по ним, как сохранившиеся артерии от самой земли.

— А это еще зачем? — спросил он у гуманоидной женщины с черными перьями, стоявшей за витриной. Сорока

— Это талисманы удачи, — сказала сорока, махнув перистой рукой над подносами с драгоценными камнями. — Белый — для радости, зеленый-для богатства, красный-для любви и плодородия, синий-для мудрости… выбирайте сами.

— А для чего черный цвет? — спросил Хант.

Ониксовый рот Сороки изогнулся вверх.

— Противоположность удаче. — Она постучала пальцем по одному из черных опалов, хранившихся в стеклянном куполе. — Засунь его под подушку своего врага и посмотри, что с ним будет.

Брайс откашлялась.

— Как бы это ни было интересно…

Хант протянул сороке серебряную марку.

— Белый.

Брови Брайс поползли вверх, но Сорока заметила марку и сунула белый опал в ожидающую ладонь Ханта. Они ушли, не обращая внимания на ее благодарность за их покупку.

— Я вовсе не считала тебя суеверным, — сказала Брайс.

Но Хант остановился в конце ряда прилавков и взял ее за руку. Он положил на нее опал, камень был теплым от его прикосновения. Размером с воронье яйцо, он мерцал в первых лучах солнца высоко над головой.

— Тебе не помешает немного радости, — тихо сказал Хант.

Что-то яркое вспыхнуло в ее груди.

— И тебе тоже, — сказала она, пытаясь вложить опал обратно в его ладонь.

Но Хант отошел в сторону.

— Это просто подарок.

Лицо Брайс снова потеплело, и она, улыбаясь, смотрела куда угодно, только не на него. Даже несмотря на то, что она чувствовала его пристальный взгляд, задержавшийся на ее лице, пока она убирала опал в карман куртки.

***

Опал был просто глупостью. Импульсивное решение.

Скорее всего, чушь собачья, но Брайс, по крайней мере, убрала его в карман. Она никак не прокомментировала, насколько заржавели его навыки, поскольку прошло уже двести лет с тех пор, как он в последний раз думал купить что-то для женщины.

Шахар улыбнулась бы этому опалу — и вскоре забыла бы о нем. В ее алебастровом дворце были целые склады драгоценностей: бриллианты размером с солнечные шары; массивные блоки изумруда, сложенные как кирпичи; настоящие ванны, наполненные рубинами. Маленький белый опал, даже для радости, был бы подобен песчинке на пляже длиной в несколько миль. Она бы оценила этот подарок, но, в конечном счете, позволила ему исчезнуть где-нибудь в ящике стола. И он, столь преданный их делу, вероятно, тоже забыл бы об этом.