Домби и сын

М-съ Скьютонъ почиваетъ наверху уже два часа, но въ кухн отдыхъ еще не начинался. Черные гербы въ столовой комнат съ негодованіемъ взираютъ на хлбныя крошки, грязныя блюда, винные брызги, полурастаявшій ледъ, раковую скорлупу, объдки куриныхъ ножекъ и на мягкое желе, постепенно превратившееся въ тепловатый гуммиластическій супъ. Свадебное торжество почти такъ же потеряло всю свою прелесть, какъ и завтракъ. Служанки м-ра Домби вдаются въ нравственныя назиданія, жалютъ о невинномъ препровожденіи времени подл домашняго очага за чайнымъ столикомъ, и къ восьми часамъ вечера вс вообще настраиваютъ себя на самый серьезный тонъ. Въ это время прибылъ м-ръ Перчъ въ бломъ жилет и сизомъ фрак, подъ куражемъ и въ самомъ веселомъ расположеніи духа, съ полною готовностью прокутить цлую ночь; но его, къ величайшеу изумленію, принимаютъ очень холодно и навязываютъ ему м-съ Перчъ, больную и разслабленную, съ которою онъ тотчасъ же и отпрабляется на Чистые Пруды въ первомъ омнибус.

Ночь. Осмотрвъ великолпныя залы преобразованнаго дома, Флоренса уходитъ въ свою комнату, гд заботливость Эдии окружила ее роскошнымъ комфортомъ. Она сбрасываетъ съ себя пышные наряды, надваетъ прежнее простое черное платьице и садится читать въ присутствіи Діогена, который моргаетъ и косится на свою хозяйку. Но Флоренса не можетъ читать въ этотъ вечеръ. Домъ ей кажется страннымъ, и громкое эхо пугаетъ ее. Какое-то уныніе давитъ сердце, и ей тяжело, хотя она сама не понимаетъ отчего. Флоренса закрываетъ книгу, и невжливый Діогенъ, принимая такое дйствіе за поданный сигналъ, кладетъ къ ней на колни свои лапы и трется ушами о ея ласкающія руки. Но Флоренса на этотъ разъ не видитъ его ясно: туманъ въ ея глазахъ, и проносятся въ немъ въ вид свтоносныхъ ангеловъ ея покойный братъ и ея покойная мать. A Вальтеръ, бдный, плавающій по бурному морю племянникъ дяди Соля, о, гд бдный Вальтеръ?

Майоръ, конечно, ничего этого не знаетъ. Всхрапнувъ часика два, три посл полудня, майоръ Багстокъ пообдалъ въ своемъ клуб и теперь сидитъ за бутылкою вина, осаждая скромнаго молодаго человка безчисленными анекдотами о Багсток, сударь мой, который былъ y Домби на свадьб и подружился съ лордомъ Фениксомъ, анаемски лукавымъ джентльменомъ. Молодой человкъ готовъ бы дать порядочную сумму, чтобы откупиться отъ этихъ анекдотовъ, но… увы! краснорчіе брызжетъ фонтанами изъ устъ майора, и онъ, бдный юноша съ розовыми щеками, принужденъ сидть и слушать. Кузенъ Фениксъ между тмъ сидитъ за игорнымъ столомъ въ одномъ почтенномъ дом, куда, быть можетъ, ненарокомъ завели его упрямыя ноги.

Ночь, какъ несокрушимый гигантъ, вторгается въ церковь и распространяетъ свое владычество среди безмолвныхъ стнъ. Блдный разсвтъ опять заглядываетъ въ окна и, уступая мсто дню, подсматриваетъ, какъ ночь удаляется подъ своды, идетъ за нею, прогоняетъ ее и самъ скрывается среди мертвецовъ. Робкія мыши опять собираются вмст, заслышавъ шумъ y церковныхъ дверей. М-съ Миффъ и м-ръ Саундсъ, неразлучные какъ супруги, связанные несокрушимой цпью, входятъ въ безмолвный храмъ для своихъ обычныхъ занятій. Въ условный часъ опять они на церковной паперти ожидаютъ новаго жениха и новую невсту, и опять сей мужъ беретъ сію женщину, и сія женщина беретъ онаго мужа, дабы, какъ гласитъ англиканская формула:

"Отъ сего часа любить и содержать въ болзни и въ здоровьи, въ богатств и нищет, въ лпот и безобразіи, дондеже смерть ихъ не разлучитъ".

Эти именно слова повторяетъ м-ръ Каркеръ, прозжая на другой день въ Сити своей обыкновенной дороіой.

Глава XXXII Деревянный мичманъ разбивается вдребезги

Прошли цлыя недли безъ всякой тревоги въ укрпленномъ гарнизон, но честный капитанъ Куттль не ослабилъ ни одной изъ благоразумныхъ мръ, принятыхъ на случай непріятельскаго нападенія. Настоящая тишина, разсуждалъ капитанъ, была слишкомъ глубока и чудесна, чтобы разсчитывать на ея продолжителыюсть: погода совсмъ неожиданно могла перемниться, и буйный втеръ утащилъ бы лощеную шляпу на тотъ конецъ свта. Постигая въ совершенств неустрашимый и ршительный характеръ м-съ Макъ Стингеръ, капитанъ не сомнвался, что эта героиня посвятитъ себя его преслдованію въ самыхъ сокровенныхъ и недоступныхъ убжищахъ. По всмъ этимъ причинамъ, капитанъ велъ уединенную и почти затворническую жизнь. Онъ выходилъ только по сумеркамъ, да и то позволялъ себ гулять не иначе, какъ по глухимъ и безлюднымъ переулкамъ. Женскія шляпки наводили на него паническій страхъ, какъ будто ихъ носили яростныя львицы. По воскресеньямъ капитанъ не выходилъ никуда, ни по какому поводу.

Возможность сопротивленія, въ случа несчастной встрчи съ м-съ Макъ Стингеръ, доброму капитану не приходила и въ голову. Онъ чувствовалъ, что при такой бд станетъ вести себя какъ смирная овечка и заране видлъ умственнымъ окомъ, какъ его, раба Божія, сажаютъ въ наемную карету и везутъ на Корабельную площадь. Разъ заключенный въ девятый номеръ, онъ погибнетъ на вки вчные: его шляпу унесутъ, и строжайшій арестъ будетъ его удломъ день и ночь подъ бдительнымъ присмотромъ самой м-съ Макъ Стингеръ. Упреки на его голову посыплются въ присутствіи невинныхъ дтей, безъ пощады и безъ милосердія. Самъ для себя онъ сдлается преступнымъ предметомъ раскаянія и безполезныхъ угрызеній: невинные птенцы станутъ его чуждаться какъ дикаго буки, a мать ихъ въ пойманномъ измнник будетъ видть ожесточеннаго злодя.

Потъ лилъ градомъ съ широкаго чела капитана, какъ скоро эта мрачная картина представлялась его воображенію, и вообще передъ вечеромъ имъ овладвало страшное безпокойство, когда онъ готовился выходить изъ своей крпости по дламъ. Сознавая всю опасность предстоявшаго путешествія, Куттль, по обыкновенію, торжественно прощался съ Точильщикомъ, какъ человкъ, который не долженъ боле воротиться. Въ эти торжественныя минуты онъ уговаривалъ Робина неуклонно идти по стезямъ добродтели, чистить магазинъ, содержать въ исправности мдные инструменты и не поминать его лихомъ, если, паче чаянія, онъ пропадетъ безъ всти.

Но чтобы не прекратилось всякое сообщеніе съ вншнимъ міромъ въ случа предполагаемаго плна, капитанъ, посл тяжкихъ и продолжительныхъ размышленій, возымлъ, наконецъ, счастливую идею научить Точильщика нкоторымъ тайнымъ сигналамъ, которыми тотъ, въ годину бдствія, долженъ былъ свидтельствовать свое присутствіе и неизмнную врность своему командиру. Нсколько дней сряду Робинъ, подъ руководствомъ добраго капитана, учился приличнымъ образомъ насвистывать припвъ матросской псни: "То-то люли, то-то люли!" И когда, наконецъ, безтолковый ученикъ достигъ въ этомъ искусств удовлетворительнаго совершенства, какое только возможно для сухопутнаго человка, капитанъ старался запечатлть въ его душ слдующія таинственныя инструкціи:

— Ну, любезный, такъ слушай же теперь хорошенько! Какъ скоро меня арестуютъ…

— Арестуютъ, капитанъ? — возразилъ Точильщикъ, вытаращивъ глаза.

— Да слушай же, говорятъ теб! Если когда я выйду со двора съ тмъ, чтобы къ ужину воротиться домой, и, паче чаянія, не ворочусь, то ты черезъ двадцать четыре часа бги на Корабельную площадь и просвисти какъ слдуетъ эту псню прямо передъ окнами моей каюты — такъ, разумется, какъ будто бы невзначай очутился въ этомъ мст, a не то, чтобы нарочно. Понимаешь?

— Понимаю, капитанъ.

— Потомъ, если я отвчу теб этимъ же припвомъ, ты сейчасъ же отваливай и приходи опять назадъ, черезъ двадцать четыре часа; a если отвчу другимъ припвомъ, ты лавируй немного поодаль взадъ и впередъ, пока не услышишь дальнйшихъ сигналовъ. Понимаешь?

— Не совсмъ капитанъ. Что такое лавировать взадъ и впередъ?

— Вотъ теб разъ! Хорошъ дтина! Глупъ ты, я вижу, любезный, какъ оселъ! — возгласилъ Куттль съ нкоторою горячностью. — Не понимаетъ, что называется, ни аза въ глаза. Ну, ты отойди отъ оконъ, да походи взадъ и впередъ по дорог или по мостовой, a потомъ подойди опять. Понимаешь теперь?

— Понимаю, капитанъ.

— Хорошо, мой милый, очень хорошо, — проговорилъ капитанъ, очевидно, раскаиваясь въ своей горячности.

Но чтобы нагляднымъ образомъ убдиться въ понятливости своего ученика, капитань по временамъ, когда вечеромъ двери магазина запирались, длалъ живыя репетиціи этой сцены. Гостиная въ такомъ случа представляла квартиру y м-съ Макъ Стингеръ, a комната съ инструментами Корабельную площадь. Удаляясь въ гостиную, Куттль, черезъ отверстіе, просверленное въ стн, наблюдалъ за всми изворотами своего союзника, распвавшаго матросскую псню, лавировавшаго по предписанной инструкціи и длавшаго таинственные сигналы. Вс эти опыты оказались чрезвычайно удачными, и капитанъ, весьма довольный смышленостью Робина, по временамъ, въ знакъ совершеннйшаго своего благоволенія, жаловалъ ему шиллинги и полушиллинги, общая впереди еще большую награду за врную службу. Принявъ, такимъ образомъ, вс возможныя мры на случай предстоящей бды, капитанъ чувствовалъ душевное спокойствіе какъ человкъ, приготовившій себя ко всмъ ударамъ рока.