Домби и сын

— Охъ! — воскликнулъ м-ръ Тутсъ посл непродолжительнаго размышленія. — О! а! Нашелъ, нашелъ! "Надюсь, говоритъ, что все это, можетъ быть, и неправда, a все-таки, говоритъ, нечего заране пугать миссъ Домби. Потрудитесь, говоритъ, м-ръ Тутсъ, зайти къ м-ру Соломону Гильсу, инструментальному мастеру, который, говоритъ, живетъ тамъ-то и тамъ-то, и спросите, говоритъ, какъ онъ думаетъ объ этихъ вещахъ и не провдалъ ли онъ еще что-нибудь въ Сити. Если онъ, говоритъ, самъ не можетъ говорить съ вами, такъ найдите, говоритъ, капитана Куттля; онъ объяснитъ все". A вотъ и кстати! — воскликнулъ м-ръ Тутсъ, какъ будто внезапное открытіе озарило его. — Вы теперь знаете все. А?

Капитанъ взглянулъ на газету въ рук м-ра Тутса, и дыханіе его ускорилось необыкновеннымъ образомъ.

— Ну, a сюда пришелъ я довольно поздно потому, что сначала мн нужно было създить въ загородную рощу верстъ за пятнадцать, гд, вы знаете, растетъ отмнная травка, которой, видите ли, нужно было нарвать для канарейки миссъ Домби. Зато ужъ посл я прямо и бросился сюда. Вотъ я и здсь. Вы, я думаю, читали этотъ листокъ, капитанъ Куттль?

Капитанъ отрицательно покачалъ головой. Онъ уже давненько не бралъ въ руки газетъ изъ опасенія наткнуться на длинное объявленіе м-съ Макъ Стингеръ о его побг.

— Хотите, я вамъ прочту? — спросилъ м-ръ Тутсъ.

Капитанъ подалъ утвердительный знакъ, и м-ръ Тутсъ началъ читать слдующее корабельное извстіе:

"Соутгэмптонъ. Корабль "Вызовъ на бой", шкиперъ Генрихъ Джемсъ, прибывшій сегодня въ нашу гавань съ грузомъ сахара, кофе и рому, извщаетъ, что, будучи въ шестой день своего обратнаго плаванія изъ Ямайки заштилеванъ подъ"… ну, вы знаете, подъ такой-то и такой-то широтой, — сказалъ м-ръ Тутсъ посл безполезнаго покушенія разгадать смыслъ таинственныхъ фигуръ.

— Впередъ, впередъ, дружище! — воскликнулъ капитанъ, ударяя со всего размаху кулакомъ по столу.

— "Широтой и долготой" — такой-то и такой-то, вы знаете, — "замтилъ за полчаса передъ солнечнымъ закатомъ обломки корабля, стоявшаго въ дрейф на разстояніи мили. Такъ какъ погода стояла тихая, продолжать плаваніе было невозможио, то «Вызовъ» спустилъ лодку съ приказаніемъ собрать свднія объ участи несчастнаго судна. Оказалось, что то былъ англійскій корабль, вмщавшій груза до пятисотъ тоннъ и почти совершенно уничтоженный крушеніемъ. Мачты были сломаны, главныя снасти были повреждены, но корма уцлла, и на ней ясно было можно разобрать слова: "Сынъ и Н***". На обломкахъ не замтили никакихъ слдовъ мертваго тла. Вечеромъ, при попутномъ втр, «Вызовъ» продолжалъ плаваніе и потерялъ изъ виду погибшій корабль. Нтъ никакого сомннія, что теперь навсегда приведены въ ясность догадки о судьб пропавшаго безъ всти корабля "Сынъ и Наслдникъ", вышедшаго изъ Лондона по направленію къ острову Барбадосу: онъ погибъ окончательно въ послднюю бурю со всмъ экипажемъ, и ни одна душа не уцлла".

Вплоть до настоящей минуты капитанъ, подобно всякому смертному въ этомъ положеніи, отнюдь не подозрвалъ, какъ много надежды таилось въ его растерзанномъ сердц; но теперь надъ нимъ разразился роковой ударъ смерти. Въ продолженіе чтенія и минуты дв посл онъ неподвижно сидлъ, какъ истуканъ, обративъ окаменлый взоръ на м-ра Тутса. Потомъ онъ вдругъ сдлалъ движеніе, схватилъ лощеную шляпу, которая въ честь постителя лежала на стол, обратился къ нему спиной и прислонился головою къ камину.

— О, Творецъ небесный! — воскликнулъ м-ръ Тутсъ, растроганный до глубины души неожиданной грустью капитана, — какія ужасныя страсти на этомъ треклятомъ свт! Всегда кто-нибудь умираетъ или попадается впросакъ, и нтъ конца и счету всмъ этимъ ужасамъ. Вотъ теб и раздольный свтъ, нечего сказать! Стоитъ посл этого одваться y Борджеса, покупать лошадей и убирать квартиру! Да я бы плюнулъ на свое наслдство, если бы заране зналъ да вдалъ вс эти вещи! Хуже, чортъ побери, чмъ y Блимбера.

Капитанъ, не перемняя положенія, сдлалъ знакъ своему гостю, чтобы тотъ о немъ не безпокоился; потомъ, надвинувъ шляпу до ушей и выступая впередъ, онъ зарыдалъ:

— О, Вальтеръ, милый Вальтеръ, прощай! дитя мое, отрокъ мой, юноша прекрасный, я любилъ тебя! Ты не отъ плоти моей и не отъ крови моей, бдный Вальтеръ, но все, что чувствуетъ отецъ, теряя сына, чувствую теперь я, лишаясь своего милаго Вальтера. A почему? потому, что здсь въ одной потер цлыя дюжины потерь. Гд этотъ юный школьникъ съ розовымъ личикомъ и курчавыми волосами, который бывало каждую недлю приходилъ въ эту гостиную, игривый и веселый, какъ Божья птичка? Погибъ вмст съ Вальтеромъ. Гд этотъ свжій мальчикъ, который стыдился. и краснлъ, какъ маковъ цвтъ, когда мы дразнили его прекраснымъ женихомъ нашей ненаглядной голубицы? Погибъ вмст съ Вальтеромъ. Гд этотъ бдный, огненный юноша, который ухаживалъ, какъ нянька, за бднымъ старикомъ и никогда не заботился о себ? Погибъ вмст съ Вальтеромъ. О да, о да! не одинъ здсь Вальтеръ, a цлыя дюжины, и всхъ ихъ я любилъ, и вс они уцпились за одного Вальтера, который потонулъ, и я тону вмст съ ними, тону, тону!

М-ръ Тутсъ сидлъ молча, перевертывая на ко лняхъ газету съ возможною осторожностью.

— Соломонъ, Соломонъ! о бдный б_е_з_п_л_е_м_я_н_н_ы_й старикъ Соломонъ! куда ты скрылся, куда отлетлъ? Тебя оставили на мои руки, и послднія слова его были: "Береги моего дядю!" Что же сталось съ тобой, Соломонъ? Какую мысль скрывалъ ты въ своей душ, когда хитрилъ передъ старымъ другомъ и обманывалъ своего Неда Куттля? Что теперь скажу я твоему племяннику, который смотритъ на меня съ высоты неба и спрашиваетъ о теб? Соль Гильсъ! Соль Гильсъ! — продолжалъ капитанъ, слегка качая головой, — попадись теб эта газета на чужбин, тамъ, гд никто не знаетъ милаго Вальтера, гд не съ кмъ промолвить о немъ словечка, тебя, мой другъ, накренитъ до затылка, и пойдешь ты ко дну съ руками и ногами!

Испустивъ глубокій вздохъ, капитанъ обратился, наконецъ, къ м-ру Тутсу, совсмъ забытому во время этой іереміады.

— Вы должны, мой другъ, сказать молодой женщин откровенно, что роковое извстіе справедливо. Объ этихъ вещахъ не сочиняютъ романовъ. Объявленіе внесено въ корабельный журналъ, a это самая правдивая книга, какую только можетъ написать человекъ. Завтра поутру, пожалуй я отправлюсь на развдки, только это ни къ чему доброму не поведетъ. Потрудитесь завернуть ко мн передъ обдомъ: я сообшу вамъ все, что услышу; но скажите молодой женщин именемъ Куттля, что все погибло, все!

И капитанъ, скинувъ лощеную шляпу, вьтнуль оттуда карманный платокъ, вытеръ свою посдвшую голову и опять всунулъ платокъ съ равнодушіемъ глубокаго отчаянія.

— О, увряю васъ, капитанъ, — сказалъ м-ръ Тутсъ, — я въ совершенномъ отчаяніи, Ей-Богу, правда, хотя я не былъ знакомъ съ этимъ молодымъ человкомъ. Какъ вы думаете, миссъ Домби будетъ очень печальна, капитанъ Гильсъ… то есть м-ръ Куттль?

— Господи, помилуй! — воскликнулъ капитанъ, очевидно изумленный невинностью м-ръ Тутса, — да когда она была не выше вотъ этого, они уже были влюблены другъ въ друга, какъ нжные голубки.

— Неужто! — воскликнулъ м-ръ Тутсъ.

— Они были сотворены другъ для друга, — продолжалъ капитанъ печально, — да что въ этомъ толку теперь?

— Клянусь честью, капитанъ, я теперь даже больше въ отчаяніи, чмъ прежде. Вы знаете, я ршительно обожаю миссъ Домби, я… я… я съ ума схожу, такъ-таки просто и схожу…

Несчастный м-ръ Тутсъ исповдался съ величайшей энергіей, и жесты, которые онъ длалъ, ручались за искренность его чувствъ.

— Но на какого дьявола вс эти чувства, если бы я не былъ огорченъ несчастьемъ миссъ Домби, какая бы ни была его причина. Моя страсть, капитанъ Гильсъ, безкорыстная страсть, вы знаете. Это страсть, м-ръ Куттль… да что тутъ толковать! Если бы для удовольствія миссъ Домби нужно было подкатиться подъ колеса кареты, или броситься съ пятаго этажа, или повситься на перекрестк, или что-нибудь въ этомъ род, Ей-Богу, капитанъ Гильсъ, я бы мигомъ все это сдлалъ и считалъ бы себя счастливйшим ь человкомъ.

Все это, однако, было произнесено съ натугой и вполголоса для предупрежденія ревнивыхъ ушей Лапчатаго Гуся, который не слишкомъ жаловалъ сердечныя изліянія. При такомъ усиліи подавить взволнованныя чувства, м-ръ Тутсъ раскраснлся до самыхъ ушей, и его особа представила глазамъ капитаиа самое трогательное зрлище безкорыстной любви. Въ знакъ искренняго сочувствія, добрый капитанъ иогладилъ своего гостя по спин и совтовалъ не унывать.

— Благодарю васъ, капитанъ Гильсъ, благодарю, это очень любезно съ вашей стороны утшать горемыку, когда тоска обуяла васъ самихъ еще, можетъ, больше моего. Премного вамъ обязанъ, м-ръ Гильсъ. У меня, какъ я уже говорилъ, ршительно нтъ друга, и я чрезвычайно радъ, что познакомился съ вами. При всемъ богатств — a я очень богатъ, — продолжалъ м-ръ Тутсъ энергическимъ тономъ, — вы не можете представить, какая я бдная скотина. Ротози думаютъ, что я очень счастливъ, когда видятъ меня съ Лапчатымъ Гусемъ и другими знакомыми особами; a я, что называется, хуже всякой собаки. Я тоскую, капитанъ Гильсъ, день и ночь тоскую по миссъ Домби. Меня отбило отъ ды, a портной ужъ и на умъ не идетъ. Часто я плачу, какъ ребенокъ, когда сижу одинъ на диван. Увряю васъ, мн очень пріятно будетъ зайти къ намъ завтра поутру. если хотите, я буду пожалуй заходить къ вамъ по пятидесяти разъ въ сутки.