Доминант
Шрифт:
Я сделал глоток кофе. Что было во всей этой истории плохого? Она подобрала меня под себя. Я стал виться вокруг неё, забыв, кто я есть и куда я стремлюсь. До неё я наметил пути и дороги, возвёл мосты, и конец развития не предполагался, а она смешала мне всё, и повела по выстроенной одной из своих тропинок. Если мне пришлось приложить усилие, чтобы организовать свою жизнь, ей ничего не стоило разрушить её простым своим появлением подле меня. Сто пятнадцать человек там и сям работают над продвижением моей идеи, зарабатывают для меня деньги, но явилась она, и я перестал думать обо всех них, кроме неё.
Ещё один глоток кофе. Как туго я стал соображать! Нет, я не должен думать о Марте плохо, тем более сейчас. Вообще, думать плохо – признак бессилия. Ладно. У меня достаточно
Да, вот оно. Пока я пил кофе, я не удивился себе. И спрашивается, почему? Какой я стал? Я стал неказистый, вот какой. Мои мысли утратили силу. Читать! Вернуться к чтению! Вот, какой совет дало мне моё подсознание, когда я обратился к нему с вопросом, ехать ли мне сейчас на могилу к Марте. Вернуться к себе двадцатипятилетнему! Спорт, чтение! Это должно снова стать моим, как раньше.
Я захлопнул ноутбук и рывком схватил чёрный пакет с белыми мраморными кроликами. Интересно, насколько запала от этого вывода хватит во мне, когда я уже стал ощущать затухание сигнала через минуту?
– Звоните мне, если что, - сказал я секретарше, когда вышел из своего кабинета, и больше ни на что не обращая внимания, покинул офис.
Возможно, сегодня я был последним посетителем на кладбище. Вдобавок, я оказался тем, кто приехал, когда все другие спешно собирались его покинуть, потому что дождь уже начался, правда, мелкий.
Я вышел из машины и почему-то с ненавистью взглянул на всех, суетящихся вокруг меня. Я решил не брать зонтик, а выстрадать уже всё до конца. Если я правильно расставляю обстоятельства, после этого я о Марте не захочу вспоминать никогда, а вспомнив, наскоро буду отбрасывать эти мысли, как сорняк, не вызывающий во мне никакой симпатии.
Я отправился сначала по асфальтовой дороге, одной из нескольких, пересекающих кладбище тут и там, затем свернул на песочные тропинки, лишь кое-где перед могилками вымощенными разношёрстным камнем или плиткой, а то и вовсе клеёнкой. Колышки с номерами участков указывали мне направление. Я понял, что идти придётся долго, потому что последние захоронённые были в значительном отдалении от входа на кладбище. Чтобы развлечь себя, я стал читать надписи на могильных плитах. Через сто пятьдесят метров подумал, что лучше бы взял зонтик.
Колышки с номерами вели меня к показавшейся вдалеке песчаной, с редким количеством сосен, занимавшейся новой части кладбища, разительно отличавшейся от заросшей, со старыми захоронениями, засаженной на могильных участках сосновыми, низкими кустарниками и обрезаемыми с верхушек лиственными деревьями: елями, туями (символы скорби), подубами, берёзами, ивами, вязами.
Песчаная часть, куда я, наконец, добрался, была рыта-перерыта. Здесь были редкостью надгробники, а многолетней ухоженности ещё только предстояло быть. По большому счёту, могилы были завалены хвойными ветками, но было много и простых песчаных холмиков с воткнутыми католическими и православными крестами. Я смотрел на даты смерти. 2012, 2013, 2014… Я приближался. Когда я достиг своего участка, я стал присматриваться к каждой могиле. А вот и Марта.
Дождь ещё не набрал всей силы, это чувствовалось. Я ещё пару раз смахивал воду со своего лица, но уже перестал это делать, наслаждаясь страданием, на которое обрекал себя сознательно. Уже я был единственный посетитель, если посмотреть по сторонам.
Марта, Марта, Марта… Её могила была покрыта сосновыми ветками и цветами, выращенными где-то, срезанными кем-то, и уложенными сюда от кого-то. А я пришёл без цветов – не чувствую в них душу – и слава богу, что никто сейчас кроме него этого не видел. Я зашёл и стал лицом к кресту. У его основания была фотография Марты с чёрной ленточкой на уголке. Я стал всеми силами сопротивляться наваливающимся воспоминаниям и разного рода больным представлениям, как, например, вот если бы Марта сейчас улыбнулась мне
с фотографии или что-то в этом роде.Я представил, как я сейчас установлю среди всей этой хвои, всех этих убитых растений и пустых подсвечников своих, её, кроликов. Представил, как они будут стоять здесь, день, ночь… Неизвестно, когда и кто первый их увидит и удивится. И тут я представил, что этим первым увидевшим, или первыми, будут её муж и дети. Нарисовал себе, как придут её маленькая дочка и её братик с папой, и конечно детское воображение будет поражено таким обстоятельством, не говоря о тех эмоциях, которые эти кролики в них вызовут. Конечно, все начнут спрашивать у отца, откуда это, да что всё это значит, а тот очень даже растеряется, и к его горю добавиться ещё и этот неприятный факт, и ему придётся выдержать разговор с детьми, а потом ещё с самим собой...
Нет, Марта. Конечно, мы так не поступим. Конечно, ты только взглянешь на то, что ты хотела бы видеть тут у себя, и всё. Я тут подумал, что я мог бы периодически приезжать к тебе с этими кроликами, но я не стану делать и этого. Мы прощаемся с тобой. И… Ты не винишь меня в своей смерти? Ведь, если бы я не задумал этот чёртовый салон, если бы не подумал о твоей смерти…
На мгновение сверкнула молния. Первая в этом году. Я ждал грома и он разразился. С меня текло так, будто я стоял под душем. Я подумал, как же сильно намочу сидение в автомобиле, когда плюхнусь в него – ещё одно досадное обстоятельство. Но я продолжал стоять и смотреть на Марту.
Первый раз в жизни мне захотелось навести порядок на чьей-то могиле. Я присел, чтобы начать избавлять могилу от некрасивых засохших цветов и веток, но когда моя рука потянулась и дотронулась до первой сухой гвоздики, я подумал, что и на это я никаких прав не имею. Кто для меня Марта? Нет - кто я для неё? А друг для друга мы те, кто не существует в обществе. Нас нет, и то, что мы делали, не происходило, и всё. И по-другому быть не может. Как случилось, что я был никем и не замечал этого? Как я мог допустить ситуацию, в которой окажусь никем? Незначимым! Я поднялся на ноги. Пока, Марта, сказал я про себя спокойно, пока, пока и ещё раз пока. Навсегда, насовсем. Больше тебя нет, да и не было. Пока…Марта.
Я развернулся и стал быстро удаляться от могилы, к которой так сильно стремился. Под ногу мне попалась клеёнка, которой была устлана песчаная тропинка, она оказалась, естественно, мокрой, а я шёл, чуть не бежал, и поэтому я поскользнулся и упал, сильно ударившись голенью об какую-то плиту. Громко выругался, поднимаясь. Думаю, разбил ногу до крови. Брюки и руки оказались испачканы мокрым песком, песок на руке стал окрашиваться кровью. Я вспомнил картину из детства, когда сильно порезал палец на ноге о стекло, купаясь в речке. Несколько раз я пытался тщательно отмыть рану в речке и доковылять до своей одежды и сандалий, опираясь в глубокий песок пяткой порезанной ноги, но мне всё никак не удавалось добраться с чистой раной - сколько я не пытался, всякий раз, когда я оказывался у своей одежды, мой порезанный палец невозможно было рассмотреть от налипшего, окрашенного кровью песка, и я плюнул на это, и поплёлся домой с грязной раной. Под вечер палец распух до размеров трёх, и я обливался слезами, уверенный, что мне его отрежут. Отделался десятью днями уколов, хоть и надо было ещё столько же проходить, но уже не мог присесть на заднее место.
Я остервенело бросился дальше, держа руку так, чтобы дождь хоть как-то отчистил рану от песка.
Ещё одна молния. Гром.
Впереди я заметил огромный мусорный контейнер. Я думал до этого, что я мог бы оставить себе этих кроликов, мог бы иногда смотреть на них и вспоминать Марту, иногда приезжать с ними к ней сюда. Но этим мыслям у меня было суждено побыть в голове недолго. Вот ваше самое достойное пристанище, мраморные животные! Мусорный контейнер. Он почти доверху был набит использованной растительностью с могил и пластиковыми бутылками. Мой чёрный пакет с мраморной экспозицией внутри, мягко опустился на кучу хвои, прогнувшейся под его большой тяжестью. Вот и всё. Почти всё. Я быстро пошёл к машине. Кажется, у меня была перекись в багажнике, может с истёкшим сроком годности.