Доминант

– А если мне взбредёт уволить тебя сейчас?

Не дай бог не ответишь прямо, а начнёшь утомлять уточнениями, подумал я. Я ненавижу, когда люди на прямой вопрос реагируют уточняющими вопросами. Это, как было с моим необразованным другом, по юности, когда мы с ним катались в общественном транспорте. Я, чтобы насмеяться и потешить соседей по троллейбусу или автобусу, начинал спрашивать у него математические примеры: сколько будет семь плюс четыре или три плюс восемь, или семь и два? Он, шестнадцати лет отроду, реально не владел этими знаниями на рефлекторном уровне, потому что просто перестал ходить в школу во втором классе. Именно в этом возрасте у него не стало родителей, а два старших брата, один из которых сам был несовершеннолетним, не могли повлиять на него, потому что сами не были наделены необходимыми знаниями о жизни и располагали сомнительным набором ценностей. Каждый мой вопрос: например, два плюс четыре - встречался с его уточняющим вопросом, и у нас получался примерно такой диалог, сопровождаемый мои диким весельем:

– Тёма, сколько будет семь минус четыре?

– Что-о-о?

– Семь минус четыре?

– Три.

– А два плюс девять?

– Что?

– Два плюс девять, говорю? – я начинал веселиться.

– Ну, одиннадцать.

– А девять минус шесть?

– Чего-о-о? – он повышал голос, будто раздражался, но на самом деле пытался действовать беспрецедентно, наивно полагая, что этим можно скрыть своё невежество.

– Я говорю, девять минус шесть?!

– Ну, три-и..

Таблицу умножения я у него даже не спрашивал.

– Девятнадцать минус одиннадцать?

– Что-о-о? – ещё громче.

– Слышишь, а давай без переспрашивания? Сколько – девятнадцать минус одиннадцать?

– Девятнадцать минус одиннадцать?

– Блин, без переспрашивания! Отвечай сразу!

– Восемь, - при этом пытался, главное, сохранить спокойствие и создать видимость отсутствия усилий в производимых им вычислений.

– А корень из девяти? – и вот тут я закатывался смехом, а от него следовало всенепременное: «Да пошёл ты!».

Надо сказать в его защиту, что при всей его неотёсанности и грубости, усматривающихся в нём разительней, чем у всякого другого беспризорника из нашего круга, такая ситуация оказывалась для него удручающий. Его лицо, тёмное и так от въевшейся грязи, делалось темней ещё сильней, а выражение беззаботности и веселья сменялись на сокрушение и мрачную задумчивость. Мне становилось жалко его в такие моменты, и единственное, что я мог сделать для него тогда, это просто быть рядом, чтобы он видел, что у него есть друг, что он не один. Пусть он с несчастливой судьбой, невезучий, необразованный, бесперспективный, одинокий (ведь что для него были его братья - так, попутчики), неказистый, маленький…но у него есть я - друг.

Это я позже понял, насколько разными будут у нас пути…

С тех жалких попыток моего друга отвести внимание от своего тупого ума, да таких же презрительных способов моих образовывающихся однокурсников в ВУЗе, пытающихся «уточняющими» вопросами спровоцировать публичное обсуждение и решение задачи, я возненавидел терпеть всякого рода наводящие уточнения при гипотетических вопросах. Мне повезло оказаться среди тех, кто рано начинает воспринимать проблемы по жизни никак препятствие, а как вызов. Поэтому, когда я стал учиться в институте и столкнулся с неведомым мне до этого стадным тупорыльством, я с ещё большим удовольствием и рвением устремился, приступая к какой-либо задачке, не роптать и спорить по поводу её условий, а тупо моделировать ситуацию, дополняя её своими измышлениями, и решать поставленную задачу. И никогда не оказывался неправ.

– Я бы опечалился, я бы удивился, - таков был ответ Бориса.

– Поясни, - предложил я.

– Опечалился б, потому что мне б не хотелось потерять такую работу. Пусть временами я не создаю дополнительной ценности нашему продукту, но бывают моменты, когда я приношу реальную пользу. Говорить ли, что я каждый день, уходя с работы, выношу для себя что-то новое? Не буду скрывать, мне иногда приходится заниматься допотопным, с моей точки зрения, но компенсация в виде интересного проекта, как правило, не заставляет себя ждать, и тогда я начинаю улетать - в кавычках - от своего роста и опыта, которым обзавожусь. Говорить ли о зарплате, если я смог купить себе машину без всяких кредитов? Я благодарен вам за материальный достаток и предоставленную возможность для самореализации там, где мой характер встречает отголоски. Удивился бы, потому что в данный момент не вижу оснований для избавления от меня. Более того, если присмотреться, возможно, всё наоборот.

– Поясни теперь это, только покороче.

– Сейчас наступили времена, когда каждый с утра пытается уловить: кто сегодня пришёл на работу – господин директор или Виктор Александрович? Мне будет трудно закончить мысль.

Я не стал придавать новый виток разговору, решив пробежаться по нашему диалогу от начала до конца и обратно; выдержал несколько секунд его взгляд, откинулся в кресле, заведя обе руки на затылок, и перевёл взгляд за окно. Я это и сам всё знаю с некоторых пор, поэтому ты и тут, думал я. Но вот это знает и он, да и все, наверно, знают. Я, правда, не для этого набирал их всех, наделённых проницательностью, но.

Я стал теребить часы и, изобразив уличённого в слабом качестве человека, спросил у Бориса, бросив на него взгляд, а потом сразу понурив его:

– Ты знаешь, что мне это известно?

– Ну, вы сейчас не о том, что мне трудно закончить предложение?

– Да.

– Честно? Мне кажется, вы улавливаете всё, что витает в воздухе.

– Как ты?

– Наверно, чуть больше.

– В своё время, для себя дай оценку своей оценке нашей с тобой разницы в улавливании витания в воздухе событий, выраженной тобой словами «чуть больше». За сколько бы ты меня убил? – спросил я его.

Он подумал с секунду, посмотрев вправо и вверх – признак того, что информацию сейчас он моделирует, а не извлекает из памяти.

– Наверно, ни за сколько. Потому что я не смогу убить человека. Я представил миллион, но тут же подумал, что кишка у меня тонка.

– Ты считаешь, в этом вопросе диагностируется толщина кишок.

– Нет, просто воспользовался заготовленным клише, извините.

– За что извиняешься?

– Ммм, показалось - уместно, - проговорил он после попытки сообразить, за что же ему захотелось извиниться.

– Ладно, а продал бы меня за сколько?

– Наверно, за полмиллиона евро, - улыбнулся он.

– Откуда такая цифра? – я повеселился.

– Я подсчитал, что примерно столько мне понадобиться до конца жизни, чтобы заниматься тем, что нравится, даже если мне это не будет приносить доход.

– А чем бы ты хотел заниматься?

– Скульптуры лепить.

Я опять задумался, постукивая пальцами по столу.

Может спросить напрямую и прочитать реакцию по нему? Но уже конкретно, отбрасывая все сомнения: да - так да, нет - так нет. Нет, пусть сам выскажет эту мысль, а вот там и будем смотреть. Будет забавно, если он сразу догадается, о чём речь. Но, невозможно. Я бы не догадался. Так, до деталей, каких-то третьестепенных фактов – да, но чтоб всё - нет.

– Как думаешь, к чему весь этот разговор?

– Вы либо собираетесь меня уволить, либо собираетесь доверить мне какую-то конкретную тайну, о чём мало кто здесь будет знать.

– А там? – я махнул головой за окно.

– А там – это другое, - улыбнулся он, потому что обрадовался, что угадал с ответом на такой сложный вопрос.

– Ладно, Борис, слушай. Во-первых, я в любой момент могу прекратить этот проект…

Борис неуверенным жестом стал тянуться к своей тетради для записей, глядя на меня.