Дон-Кихот Ламанчский. Часть 1 (др. издание)

— Не позже двухъ дней! а, какъ вы думаете, черезъ сколько дней мы въ состояніи будемъ двинуть рукой или ногой? спросилъ Санчо.

— Этого я дйствительно не могу сказать, судя потому, какъ дурно я себя чувствую, отвтилъ измятый рыцарь; но я долженъ признаться, что вся бда случилась по моей вин. Я никогда не долженъ былъ обнажать меча противъ людей, непосвященныхъ въ рыцари. И богъ брани справедливо покаралъ меня за забвеніе рыцарскихъ законовъ. Вотъ почему, другъ Санчо, я нахожу теперь нужнымъ сообщить теб все что, касающееся нашихъ общихъ выгодъ: если отнын ты увидишь, что насъ оскорбляетъ какая нибудь сволочь, тогда не жди, чтобъ я обнажилъ противъ нее мечь; нтъ, это твое дло. Ты самъ расправляйся съ нею и бей ее, сколько будетъ угодно твоей душ. Но если на помощь имъ подоспютъ рыцари, о! тогда я съумю ихъ отразить. Ты вдь знаешь, не по одному примру, до чего простирается сила этой руки. Этими словами герой нашъ намекалъ на свою побду надъ бискайцемъ.

Предложеніе рыцаря пришлось далеко не по вкусу его оруженосцу.

— Государь мой! сказалъ онъ Донъ-Кихоту, я человкъ миролюбивый, и благодаря Бога, умю прощать наносимыя мн оскорбленія, потому что у меня на ше сидятъ жена и дти. которыхъ я долженъ прокормить и воспитать. По этому вы можете быть уврены, что я никогда не обнажу меча ни противъ рыцаря, ни противъ послдняго мужика, и отнын до втораго пришествія прощаю вс обиды, которыя мн сдлалъ, сдлаютъ и длаютъ богачъ и нищій, рыцарь и мужикъ.

— Еслибъ я былъ увренъ, что у меня не займется дыханіе и боль въ бокахъ дозволитъ мн долго говорить, отвчалъ Донъ-Кихотъ, я бы доказалъ теб, Санчо, что ты не знаешь, что говоришь. Но отвчай мн, нераскаявшійся гршникъ! если бы судьба, досел неблагопріятствовавшая намъ, повернулась бы лицомъ въ нашу сторону, и на парусахъ нашихъ желаній примчала бы насъ въ одному изъ тхъ острововъ, о которыхъ я говорилъ теб, что предпринялъ бы ты, получивъ отъ меня завоеванный мною островъ! Могъ-ли бы ты мудро управлять имъ, не бывши рыцаремъ и не стремясь быть имъ, не чувствуя ни потребности отмщать нанесенныя теб оскорбленія, ни силы защитить твои владнія? Ужели ты не знаешь что жители всякой недавно завоеванной страны склонны къ волненіямъ и съ трудомъ привыкаютъ въ чужому владычеству, ежеминутно готовые низвергнуть его и возвратить себ свободу. Ужели ты думаешь, что господствуя надъ нерасположенными къ теб умами, теб не нужно будетъ ни мудрости, чтобы умть держать себя, ни ршительности для нападенія, ни мужества для обороны?

— Эта мудрость и это мужество, отвчалъ Санчо, пригодились бы мн пожалуй въ недавней схватк съ погонщиками, но теперь пластырь мн право нужне всякой мудрости и всякихъ проповдей. Попытайтесь-ка подняться на ноги и помогите мн поставить, въ свою очередь за ноги Россинанта, хотя, правду сказать, онъ этого не стоитъ, потону что вся бда произошла отъ него. И кто могъ ожидать подобной выходки отъ него, за котораго я готовъ былъ ручаться какъ за себя, такимъ тихимъ я его считалъ. Да, правду говорятъ, нужно много времени чтобы узнать человка и что ничто не врно здсь. Кто могъ думать посл чудесъ, оказанныхъ вами въ битв съ этимъ несчастнымъ странствующимъ рыцаремъ, наткнувшимся на насъ нсколько дней тому назадъ, что такъ скоро посл этого торжества, на ваши плечи обрушится столько палочныхъ ударовъ.

— Твои то еще должны быть пріучены къ подобнымъ бурямъ, но каково было переносить ее моимъ, привыкшимъ покоиться въ тонкомъ голландскомъ полотн; имъ долго придется чувствовать эти удары, сказалъ Донъ-Кихотъ. Еслибъ я не думалъ, но что я говорю, еслибъ я не зналъ, наврное, что вс эти несчастія неразлучны съ званіемъ воина, то я бы умеръ здсь съ досады и стыда.

— Если подобнаго рода удовольствія составляютъ жатву рыцарей, говорилъ Санчо, то скажите пожалуста, круглый ли годъ она собирается, или только въ извстные сроки? потому что посл двухъ жатвъ, подобныхъ ныншней, я, правду сказать, сомнваюсь, будемъ ли мы въ состояніи собрать третью, если только Богъ не поддержитъ насъ какимъ нибудь чудомъ.

— Санчо! отвтилъ Донъ-Кихотъ, знай, что если странствующіе рыцари ежедневно могутъ ждать тысячи непріятностей, за то имъ ежедневно представляется возможность сдлаться императорами или королями; и еслибъ меня не мучила боль, я разсказалъ бы теб исторіи многихъ рыцарей, достигшихъ трона мужествомъ своихъ рукъ. И что-жъ? эти самые рыцари никогда не были укрыты отъ ударовъ судьбы, и нкоторые изъ нихъ испытали страшныя несчастія. Такъ, великій Амадисъ Гальскій увидлъ себя, подъ конецъ своей жизни, во власти величайшаго врага своего, волшебника Аркалая, который, привязавъ его къ столбу на двор своего замка, отсчиталъ ему собственноручно двсти ударовъ ремнями возжей своего коня. Мы знаемъ, благодаря одному малоизвстному, но стоющему доврія автору, что рыцарь ебъ, измннически захваченный въ волчьей ям, въ которую онъ неосторожно ступилъ на двор одного замка, былъ брошенъ въ мрачное подземелье, — связанный по рукамъ и по ногамъ, — гд его угостили такимъ кушаньемъ изъ снгу и песку, что онъ еле-еле не умеръ, и безъ помощи одного великаго волшебника, явившагося въ эту минуту спасти своего друга, одинъ Богъ знаетъ, что сталось бы съ несчастнымъ рыцаремъ. Посл этого, Санчо, мы можемъ кажется пройти чрезъ вс т испытанія, которымъ подверглись эти благородные люди. Они переносили худшія невзгоды, чмъ выпавшія теперь на нашу долю. Къ тому же, ты долженъ знать, что раны, нанесенныя первымъ попавшимся подъ руку оружіемъ, ни мало не позорятъ раненыхъ; это ясно сказано въ стать о дракахъ: «если башмачникъ», написано тамъ, «ударитъ другаго колодкой, то хотя эта колодка и сдлана изъ дерева, тмъ не мене нельзя сказать, чтобы битый башмачникъ былъ дйствительно битъ». Поэтому, Санчо, не думай, чтобы нанесенные намъ побои безчестятъ насъ; нисколько: противники наши были вооружены простыми дубинами, безъ которыхъ они не длаютъ ни шагу; и ни одинъ изъ нихъ не имлъ при себ, сколько я помню, ни меча, ни кинжала.

— Право мн некогда было разсматривать этого, сказалъ Санчо, потому что не усплъ я обнажить моей тизоны [6] , какъ уже они своими дубинами задали мн такую трепку, что я потерялъ въ одно время ноги и глаза, и какъ снопъ повалился на это мсто, съ котораго до сихъ поръ не могу подняться. И вовсе мн теперь не до того, обезчестили меня эти удары или нтъ, а то, что они заставляютъ меня чувствовать страшную боль, которую я не могу вырвать ни изъ памяти, ни изъ плечъ моихъ.

6

Мечъ славнаго Сида.

— Санчо! сказалъ рыцарь; нтъ такой боли, нтъ такого горя, которыхъ не ослабило бы время и не изцлила смерть.

— Спасибо за утшеніе! отвтилъ оруженосецъ. Хотлъ бы и знать, что же по вашему мннію можно придумать хуже той боли, которую облегчить можетъ только время, а изцлить смерть? Благо еще, еслибъ раны наши были изъ тхъ, которыя излечиваются двумя кусочками пластыря; но я сомнваюсь, въ состояніи ли теперь поставить насъ на ноги мази цлаго лазарета.

— Санчо! перестань переливать изъ пустаго въ порожнее и мужественно взгляни въ лицо судьб. Посмотримъ-ка, сказалъ Донъ-Кихотъ, какъ чувствуетъ себя Россинантъ, котораго, кажется, тоже не обидли въ этой ужасной свалк.

— А съ какой радости ему составлять исключеніе? Разв онъ не такой же странствующій рыцарь, какъ другіе, отвтилъ Санчо. Меня удивляетъ только, какъ мой оселъ остался здравъ и невредимъ, посл того какъ у насъ не пощадили ни одного ребра.

— Санчо! судьба въ величайшихъ бдствіяхъ держитъ всегда одну дверь открытою, для выхода изъ нихъ; и теперь, лишивъ насъ помощи Россинанта, она сохранила намъ осла, который довезетъ меня до какого нибудь замка, гд можно будетъ перевязать мои раны. Что я поду на осл, это ничего не значитъ; помнится мн, я гд-то читалъ, что старецъ Силенъ, пріемный отецъ Бахуса, възжалъ верхомъ на прекрасномъ осл въ стовратый городъ.

— Хорошо, отвтилъ Санчо, еслибъ вы могли также держаться на осл, какъ этотъ старецъ; но вдь есть разница между человвомъ, сидящимъ верхомъ и лежащимъ, какъ куль муки, а вамъ, кажись, въ иномъ положеніи, трудно будетъ путешествовать.

— Санчо! раны, полученныя въ битв могутъ возвышать, но никакъ не безславить насъ. Впрочемъ, довольно объ этомъ, сказалъ рыцарь. Не противорчь мн, а попробуй встать и помсти меня, какъ найдешь удобне, на твоемъ осп; посл чего отправимся въ путь, чтобы ночь не застала насъ въ этой пустын.

— Мн помнится, будто вы говорили, что странствующіе рыцари находятъ особенное наслажденіе ночевать въ пустыняхъ, подъ открытымъ небомъ, сказалъ Санчо.

— Да! они ночуютъ такъ, когда страдаютъ отъ любви, или не могутъ ночевать иначе, отвтилъ Донъ-Кихотъ; и были рыцари, проживавшіе по цлымъ годамъ на какой нибудь скал, подверженные всмъ суровостямъ жара и стужи, бурь и непогодъ; и при томъ такъ, что дамы ихъ вовсе не знали объ этомъ. Однимъ изъ подобныхъ рыцарей былъ Амадисъ. Назвавшись мрачнымъ красавцемъ, онъ удалился на безлюдный утесъ, и тамъ провелъ восемь мсяцевъ, или чуть ли даже не восемь лтъ, не помню хорошо; но сколько бы ни было, довольно того, что онъ прожилъ на этомъ утес довольно долгое время вслдствіе какого то пустячнаго неудовольствія, изъявленнаго ему его дамой. Но поспшимъ, Санчо, и не станемъ ожидать какого нибудь новаго приключенія съ осломъ и Россинантонъ.