Донкихоты Вселенной
Шрифт:
– Ах, если бы я знала!
– воскликнула Надя.
– Я взяла с него слово не улетать в безвременье, но улетать надо, ведь правда, надо?
– И Надя подняла на Елену Михайловну снова влажные глаза.
– Не знаю. Мне он такого слова не давал.
Юпитер, то есть президент Объединенной Академии наук, сразу после выступления профессора Бурунова объявил перерыв в заседании президиума.
В кулуарах разгорелись страсти.
– Извините меня, коллега, но теории не могут приниматься или отвергаться по мановению руки с учетом одного факта. В основе научных выводов должна лежать статистика.
– Трудно согласиться с вами, имея в виду создавшуюся ситуацию. К сожалению, время не ждет.
– Для фундаментальной науки сиюминутные доводы не могут иметь значения.
– И вы не одобряете мужественный поступок академика Зернова?
– В благородстве ему никто не откажет...
– Но? Вы, кажется, не договорили?
– Я договорю с трибуны президиума.
– Нет-нет!
– вступил еще один голос.
– Что ни говорите, а интуиция главный двигатель научного прогресса!
– А что такое интуиция? Это объективная реальность? Ее можно исследовать, пощупать, определить?
– Это веха мысли летящей!
– Красиво, но убедительно ли?
– Так лететь звездолету спасать терпящих бедствие или не лететь?
– Даже по теории абсолютности ему следовало лететь.
– А в соответствии с теорией относительности не лететь, а улетать навсегда. Как же быть?
– А вы посмотрите вон туда. Там стоят трое звездолетчиков. Едва ли у них стоит так вопрос. Они все равно улетят.
Поодаль действительно стояли Бережной, Вязов и кажущийся рядом с двумя великанами мальчиком американский космолетчик Генри Гри.
Он говорил тенорком своему командиру и другу-штурману:
– Обязан признаться. Выступление мистера Бурунова позволило мне легче дышать.
– Это с чего же?
– осведомился Бережной.
– Четыре года! Гарантированные нам четыре года спасательного рейса вот что я желал иметь в виду.
Вязов усмехнулся:
– И ты думаешь, Генри, все уже доказано?
– Я хотел бы такого.
– Поживем - увидим, - пожал плечами Никита.
– Чтобы увидеть, будем смотреть!
– тоненьким голосом с особым ударением произнес американец.
Мимо них прошел сам Юпитер в сопровождении приглашенных им в свой кабинет академика Зернова и его неожиданного оппонента профессора Бурунова.
Академик Зернов кивнул Бережному, как старому знакомому, и улыбнулся Никите, который ночью доставил на дачу его Надю. Генри Гри он не знал, но все равно поздоровался с ним.
– Итак, - усадив гостей в мягкие кресла, произнес Юпитер.
– Идя по коридору, вы могли слышать реплики спорящих коллег. Я хотел бы до начала продолженного заседания услышать от вас, почтенных собратьев по науке, что скажете теперь друг другу вы оба, еще вчера слитые в совместных взглядах и действиях?
Академик Зернов провел рукой по волнистой седой бороде.
– Ценю полемическое искусство Константина Петровича, его неиссякаемую выдумку, и благодарю его также за заботу о моем авторитете, превысившую мою собственную. Что же касается гипотезы о тормозящих свет областях космоса, то она мне представляется надуманной и привлечена лишь ради полемики.
– Позвольте, позвольте, Виталий Григорьевич!
–
– Я стремился утвердить ваш авторитет даже вопреки вам самим, а вы чуть ли не обвиняете меня в личной заинтересованности!
– Именно это я и имел в виду, уважаемый профессор.
– Ну что вы, Виталий Григорьевич! Всем известно, как я предан вам и вашей семье!
– Преданным надо быть лишь науке.
– Ну зачем так! Я же всей душой! Вы сами учили меня сомневаться, прежде чем делать вывод, считать сомнение - прологом научного поиска.
– Прологом, но не эпилогом. Сомнение должно сопутствовать интуиции, о которой только что в коридоре говорили наши коллеги.
– Но согласитесь, Виталий Григорьевич, что для принятия вновь давно отвергнутой теории относительности мало одного факта!
– Но совершенно достаточно для принятия решения о спасении гибнущих в космосе людей.
– Спасатели могут лететь, вооруженные и теорией абсолютности.
– Нет, не могут. Им нужно учесть релятивистские эффекты и иной масштаб времени для маневра при спасении гибнущего звездолета.
Юпитер сидел в каменной позе и молча слушал спор ученых. Наконец произнес:
– Ваше несогласие друг с другом правомерно. Я предвидел такие расхождения при анализе принятых из космоса в Англии обрывков чьей-то речи. Земным радиотелескопам слишком мешают посторонние шумы. А потому я обратился в Международный космический центр в Гималаях с просьбой изучить в ускоренном воспроизведении возможно записанные на заоблачном радиотелескопе космические сигналы в интересующем нас диапазоне.
– О, если бы удалось их уточнить!
– воскликнул Бурунов.
– Я первый, служа науке, сделал бы выводы!
Академик Зернов хмуро посмотрел на него.
Созданный в прошлом, XX веке международный космический центр был расположен у подножия Гималайского хребта.
В неимоверной выси, за облаками, куда не залетали и орлы, работала его космическая радиообсерватория, обслуживающая все космические рейсы.
Главный радиоастроном, смуглолицый и бородатый Ромеш Тхапар, любил говорить, что он гордится тремя обстоятельствами, связанными с высотной радиообсерваторией. Его телескоп ближе к звездам, чем все земные. Радиообсерватория даже выше сказочной Шамбалы, которая находилась где-то здесь в горах, синих с белыми шапками, но скрыта легендарным туманом, недоступная для всех непосвященных, и наконец, острил завзятый альпинист, все дороги из радиообсерватории ведут вниз.
Он жил уже пятый год в "заоблачном эфире", как любил он выражаться, вдвоем с женой и двумя помощниками, которые сменялись (в отличие от жены) каждые полгода. Радиотелескоп круглосуточно ощупывал Вселенную. Здесь не было никаких земных радиопомех. И на гималайской высоте, в единственном месте в мире, существовала идеально чистая связь с космосом. ("Как в Шамбале", - шутил ученый.).
Потому Ромеш Тхапар, любивший, когда помощники льстиво называли его "манхатма Тхапар", поручил жене и "мальчикам", кстати сказать, изрядно бородатым (брились здесь лишь перед спуском на землю), проверить все записи радиотелескопа в те дни, которые указаны англичанами из Мальбарской радиообсерватории.