Дорога в Тридесятое царство

Давайте вновь ненадолго свернем с главной тропы, чтобы впредь не запутаться в этнонимах. Итак, во времена, когда молодой славянский протоэтнос начал слагать свои сказы, никаких «русских», а тем более «россиян», и в помине не было.

Слово «Россия» вошло в употребление лишь в эпоху Петра Великого, который, будучи поклонником всего европейского, выбрал «эллинское» звучание вместо исконной «Руси». Тем не менее «Страна Рос(с)ия» упоминается в византийских источниках еще с X столетия, Черное море греки также звали «Русским» и полагали, что никто, кроме «руси», по нему не ходит.

Однако русиос по-гречески означает всего лишь «русые», так что это имя вовсе не было в ту пору этнонимом. Византийцы просто называли так всех светловолосых северян. Большинство историков склоняются к версии о скандинавском происхождении слова «Русь». Воины-викинги, приплывавшие в земли славян, именовали себя созвучным «русам», но очень сложным для славянского произношения словом ropsmen – «гребцы». Да и после того как варяги-русы утвердились в Киевском княжестве, именно они, а вовсе не исконные поляне-киевляне, будучи военной дружиной князя [22] , плавали в Византию. Естественно, греки и арабы думали, что все население страны, откуда приплывают дивной конструкции суда, именует себя русью.

22

Слово «князь» тоже нормандского происхождения, от др. – германск. kuning – «предводитель воинов», как и титуловали Рюрика.

Ряд исследователей полагает, что Русь – сокращенное скандинавское название «владений Рюрика», другие – что это слово связано с названием рюриковой родины, острова Рюген, или Ругия, где жило племя ругиев (или русиев). Так или иначе, все гипотезы сводятся не к одной, так к другой грани нормандской теории, к варягам-русам. Сама эта теория базируется на толковании содержащегося в «Повести временных лет» так называемого «Сказания о призвании варягов» в 862 году: «И сказали себе [чудь, словене и кривичи]: “Приищем себе князя, который бы владел нами и судил по праву”. И пошли за море, к варягам, к руси. Те варяги назывались русью, как другие называются свеи, а иные норманны и англы, а еще иные готы»⁴³.

Таким образом, ни словенами, населявшими новгородские земли, ни призванными ими варягами-воинами в Великом Лесу «пахнуть» не может – не их это вотчина, они уже прошли охотничье-собирательскую стадию развития, к этому времени они вовсю обрабатывают землю, занимаются разнообразными ремеслами, ведут войны и успешно торгуют с заморскими купцами. Нет в Лесу также и духа жителей града Киева, куда Вещий Олег, опекун сына погибшего Рюрика, перенес столицу государства. Славянское племя, основавшее Киев, а поэтому самое исторически известное, называлось поляне, то есть «живущие в полях». Поле – и как ровное, хорошо обозреваемое пространство, и как земля, культивируемая человеком, – практически антагонист дикого Леса. Точно так же и быт полян, их нравы, обычаи, способы выживания – совсем не такие, как у древлян, жителей лесов (древ) и дреговичей, обитателей болотистой местности.

Противостояние полян и древлян в IX – первой половине Х вв. описывает Нестор. Естественно, характеристика языческого племени (крестить древлян было сложнее всего: поди-ка, перелови их по лесам и болотам!) у летописца-христианина весьма нелестна: «А древляне жили звериным образом, по-скотски: убивали друг друга, ели все нечистое, и брака у них не было, но умыкали у воды девиц»⁴⁴. Вторит ему и Карамзин: «Поляне были образованнее других, кротки и тихи обычаем; стыдливость украшала их жен; брак издревле считался святою обязанностию между ними; мир и целомудрие господствовали в семействах. Древляне же имели обычаи дикие, подобно зверям, с коими они жили среди лесов темных, питаясь всякою нечистотою; в распрях и ссорах убивали друг друга; не знали браков, основанных на взаимном согласии родителей и супругов, но уводили или похищали девиц»⁴⁵.

Как мы видим, автор «Истории Государства Российского» практически цитирует Нестора, но это и немудрено, ведь к моменту написания его труда о древлянах ничего достоверного сказать уже было невозможно. Однако безоговорочно верить в этом отношении летописцам сложно, ведь сам Нестор был полянином и, конечно, превозносил свой род превыше иных славянских племен, тем более превыше супротивных обитателей Леса. Да и о какой «кротости нравов», о какой «святой обязанности брака» можно говорить вообще в те времена! Даже и в более позднюю раннехристианскую эпоху на Руси князья – и киевские, и новгородские, и все остальные – имели если и не по нескольку официальных жен, так множество наложниц. А уж жестокость, с которой кромсали и жгли «поганых», то есть язычников, не уступала инквизиторской. Вспомните сцены расправы над «идолопоклонниками» в «Андрее Рублеве» Тарковского. Думается, древляне, в свое время и в свою очередь, были уверены как раз в том, что именно поляне со словенами живут жизнью неправедной, убивают друг друга, дикари, за еду, женщин и бесполезные куски металла, в то время как Мать Земля и Великий Лес дают человеку все необходимые щедроты задаром. На самом деле и те, и другие были одним миром мазаны.

Подобное взаимное неприятие бывает вызвано даже не политическим или религиозным противостоянием: это в большей степени естественный психологический процесс, известный нам как проекция, – в данном случае в этническом масштабе. Это явление мы можем воочию наблюдать и в нашем столетии; не буду приводить конкретные примеры, они и так общеизвестны. Наделение отличного от себя, и все же столь похожего, Другого всеми неприемлемыми для собственного Эго качествами есть работа архетипа Тени.

Так как никаких древлянских сказаний, увы, не сохранилось, мы сможем исследовать проекцию только поляно-словенской Тени, которая падает как раз на лесных обитателей. И вот теперь мы можем наконец вернуться на главную тропу повествования.

Итак, Юнг назвал архетипом Тени совокупность всех бессознательных аспектов личности, что так противны Сознанию, сумму всех неприятных, отталкивающих, невыносимых качеств. Это все то, чем мы так не хотели бы являться. Да, Тени незнакомы правила хорошего тона, ей неизвестны благопристойные манеры и приличия, ей не то что безразличны, а попросту неведомы морально-этические воззрения Эго. Право слово, попробуйте объяснить дикарю, что человеческие жертвоприношения – это плохо, а приниматься за акт каннибализма, не помыв руки, – это вообще черт знает что такое!

Хотя Тень всегда является возмутителем нравственного закона, недругом, оккупантом, чертом, соперником, губителем благих сознательных намерений, уничтожителем благоприятного представления о себе, она вовсе не тождественна Злу. Она лишь содержит элементы, которые Эго вслед за семьей, коллективом, культурой, нацией воспринимает как «зло». Однако мы с вами понимаем и помним, что все понятия относительны. В сознании людей XXI века убийство – безусловное зло, но всего пару столетий назад порицаемым было не вызвать обидчика на дуэль. Сто лет назад (а в нашей стране и того меньше) откровенное выражение женщиной сексуального интереса считалось крайне предосудительным, пятьсот лет назад ее бы вовсе сожгли на костре как ведьму, в то время как ныне женская сексуальность практически возведена в культ.

Тень сложно как поймать, так и описать, ведь она не представляет собой никакого единства, монолита, целокупности. Она состоит из огромного множества различных по значению, величине и влиянию на Эго фрагментов. Проще говоря, в каждой душе как отдельного человека, так и нации, и человечества в целом одновременно проживают тысячи тысяч всевозможных «непотребств». Поскольку каждое из них Сознание наделяет мощным отрицательным эмоциональным зарядом, положительный полюс укореняется в бессознательном. Тот фрагмент Тени, что был подкреплен не только общественным мнением, но также усилен индивидуальной историей, становится своего рода автономной программой, не подчиняющейся Сознанию и плюющей с высокой колокольни на жалкие потуги Эго, играющего в «Царя горы».

На самом деле противопоставление добра и зла – заблуждение Эго, заблуждение вынужденное, так как иначе Человек не стал бы разумным – сознательным. Джеймс Холлис в своем труде, посвященном Тени⁴⁶, пишет о том, что буддизм и индуизм стремятся ниспровергнуть это заблуждение. Благодать в буддизме – приятие своей теневой стороны, а также понимание того, что и другие принимают нас таковыми. Западная богословская традиция (христианство, иудаизм, ислам), напротив, клеймит Другого – «злого», искушающего грешить. Для мусульманина «неверные» христиане, для христиан «нечистые» мусульмане. Такая стратегия лишь сильнее загоняет Тень вглубь и еще больше заряжает ее энергией. Как следствие, мы получаем все больше «зла» извне в качестве возвращения собственных проекций.