Дорогой дневник

Лось и Холодос отрывают задницы от дивана и, чертыхаясь и растерянно оглядываясь на вход, плетутся к сцене.

Их тревога передается и мне. В отличие от собравшихся, я просекаю, что концерт под угрозой срыва.

Бага все еще нет, он не отвечает на звонки ребят.

Последние секунды до начала я отсчитываю сердцем, и, когда в зал влетает Баг — нараспашку и злой как черт, — едва не теряю сознание от испуга и облегчения.

Я вытеснила все мысли о нем, я почти сумела его забыть, но теперь убеждаюсь, что это не в моей власти.

Глубоко дышу, отступаю в полумрак, завешиваюсь голубой челкой. К счастью, Баг меня не видит.

Он скидывает куртку и швыряет ее парню в черной толстовке, отнимает у Лося пиво и в один присест опустошает бутылку, вешает на плечо гитару и подходит к микрофону:

— Ну что, чуваки! Я здесь с вами, чтобы забрать вас с собой прямо в Нирвану!^[13]

Когда он говорит эту культовую фразу, его лицо становится другим. Спокойным и светлым.

А дальше начинается настоящее волшебство: я своими ушами слышу живую музыку, принадлежащую одному из моих кумиров. И люди вокруг — все как один — понимают и разделяет мой восторг.

Я смотрю, как ребята играют. Они похожи на богов, честно. На небожителей, на настоящих рок-звезд. От Бага вообще перехватывает дыхание: с такой харизмой он смог бы завести огромный стадион. Поверить не могу, что этот человек держал мою руку в своей и стал первым, кто меня поцеловал. Он читал мои мысли и однажды даже спас от смерти…

Взбудораженная, раскрасневшаяся Янка тормошит меня за плечо и сует в руки запотевшую бутылку:

— Бармен сегодня — няшка. Пиво за счет заведения.

Благодарю ее, делаю щедрый глоток, еще и еще один, и восприятие времени и места вдруг растягивается, разрывается и разлетается на разноцветные лоскутки.

…Вот мы с девочками устраиваем под сценой дикие танцы, но на ней, кажется, играет уже другая группа, и играет довольно тухло.

…Вот ко мне приклеивается какой-то тип: у него прическа-ежик и коротенькая смешная челочка. Мать моя женщина, кажется, ко мне привязался классический представитель исчезающего вида гопников!

…Вот он затирает мне про какие-то «понятия», про мою прическу, цвет волос и поведение в целом.

…Вот он тянет ко мне свои грязные лапы и пытается схватить пониже спины.

…А в следующее мгновение я обнаруживаю себя на улице, Баг сидит на гопнике верхом и самозабвенно херачит тому кулаком в табло. Похоже, Бага переклинило, а я прыгаю рядом и исступленно ору:

— Выруби его, Баг!!! Выруби эту суку!!!

Неподалеку бьют морду кому-то еще.

Лада с Яной вытаскивают меня из заварухи, помогают надеть парку, обматывают вокруг шеи шарф, вручают очередное пиво и предлагают затянуться сигаретой, но я отказываюсь.

Я не умею себя контролировать и ненавижу такие минуты…

***

Наши выходят из битвы победителями: посрамленные гопники, матерясь и спотыкаясь, позорно сбегают и исчезают в мартовских сумерках, девчонки бросаются к парням, оценивают повреждения и прикладывают к их ссадинам и синякам влажные салфетки.

Баг зажимает пальцами переносицу, сплевывает под ноги и задумчиво рассматривает стесанные костяшки. Я обещала его не бросать, но подойти не решаюсь — так и стою в сторонке, кусая губу.

Лось, как самый взрослый и физически развитый, идет в ближайший магазин, а потом мы с песнями и громким смехом через весь центр премся в репетиционный гараж.

Из разбитой руки Бага на обледеневшую дорогу капает кровь. Он держится поодаль и не говорит мне ни слова, а я, задыхаясь от досады, с переменным успехом изображаю, что мне смешно и весело.

В гараже разбираем из пакетов пиво — на сей раз оно открывается, стоит легонько потянуть за кольцо, и я справляюсь с пробкой самостоятельно. Ребята включают обогреватель, усаживают Бага на стул, перевязывают его поврежденную руку и вручают гитару.

Баг покорно ее принимает, наигрывает перебором что-то до боли знакомое, и по первой же фразе я узнаю песню.

Это моя любимая песня…

Мама присылает эсэмэс с пожеланием хороших снов, спрашивает, как прошел день, и я быстренько отвечаю, что ложусь спать.

В самом деле, не признаваться же ей, что я напилась в сомнительной компании, а теперь сижу в уголке и стараюсь не отсвечивать. Потягиваю замерзшими губами безвкусное пиво и не смею посмотреть на краша с гитарой, а сердце то замирает, то выпрыгивает из груди.

В единственном окне за его широким плечом уже сгустилась черная ночь, парочки возле меня вконец захмелели и без стеснения лапают друг друга. Я опять ощущаю чужеродность, отчаяние, бессилие… и мечтаю исчезнуть.

Но не могу даже уйти — общественный транспорт уже не ходит, а денег на такси у меня нет.

«…Все дневные посты ночью выльются в пир,

И лишь твоя красота спасет уродливый мир…»^[14] — чистым голосом выводит посторонний, повзрослевший, уставший Баг, и эта фраза напоминает его последнее сообщение, лишившее меня всяких надежд.

Между нами больше никогда и ничего не произойдет, и в подтверждение этого факта он весь вечер открыто меня игнорит.

Мне плохо и чудовищно одиноко, в ушах звенит, желудок каменеет, к горлу подкатывает тошнота.

Не в силах ее побороть, я вскакиваю, вырываюсь наружу и падаю на колени у гаражной стены. Мучительные спазмы сворачивают внутренности в узлы, рвота находит выход и хлещет даже из носа, а из глаз ручьями льются слезы.

Все это время кто-то гладит меня по спине, но я в ярости мотаю головой и сбрасываю теплую руку — меньше всего мне сейчас нужны компания и сочувствие.

Свидетель моего адского позора отваливает, и я искренне надеюсь, что это была Яна или Лада.

***

Наконец внутри воцаряется прохладная болезненная пустота — точно такая же, что и снаружи.

Мороз щиплет кончик носа и распухшие от соли щеки, в висках стучит, силы иссякли.

Выпрямляюсь, пытаюсь отдышаться, всматриваюсь в непроглядный мрак за густыми кустами вербы, и оттуда на меня пялится потусторонний, первобытный ужас.