Досье поэта-рецидивиста

Дело Бахрому нравилось — приятный запах, относительная чистота, почти бесшумно работающий станок, переплавлявший парафин и воск в единую массу, мысли о Боге, появляющиеся, когда брал он в руки горсть свечей, тех, что вскоре должны были, по непонятной для него традиции, вспыхнуть и сгореть в христианском соборе, под своды которого, как верный сын Аллаха, Бахром ни разу в жизни не входил.

Родился и вырос Бахром в Узбекистане — на самом юге страны, где в летние месяцы Аллах не посылает правоверным ни капли своей волшебной живой слезы. За годы коммунизма Узбекская ССР сделала тройной прыжок из феодализма и каменного века в десятилетия просвещения и индустриализации. На этот прыжок ушли все силы, и в конце двадцатого века узбеки снова провалились в зиндан рабства и восточной тирании.

Ислам Каримов, ухватившийся за конский хвост власти, проскакавшей мимо, вместо гласности и демократии показал народу плётку и ярмо, все мало-мальски значимые предприятия подчинил себе, неугодных и несогласных уничтожил физически или морально — как в Средние века устраивал ордалии кипятком да судил по закону талиона.

Бахром совсем не знал снега. Человек, выросший в жаркой засушливой местности, слышал рассказы о снеге от стариков, видел белый, холодный, липкий порошок только по телевизору, да и то лишь в редких выпусках международных новостей. Ещё поэтому Бахром решил ехать именно в Сибирь — туда, где снега было очень много, в большой город, где легче затеряться и укрыться от проблем и опасностей.

Правда, тогда не знал он, сын узбека и таджички, что бежит из песчаной пустыни в пустыню снежную, из жары и нестерпимого пекла — в стужу и ледяной ад, из нищеты и бесправия — к тому же беспросветному безденежью, ненужности и презрению окружающих, чужих духом и телом людей.

Как у любого человека, были у Бахрома друзья — со школы, с техникума, просто хорошие люди, с которыми сталкивала судьба. Всем скопом поддерживали они друг друга в горестях и печалях, вместе веселились на праздниках и радовались успехам детей.

К тридцати Бахром обзавёлся семьёй и устроился на солидную, по меркам их маленького городка, должность. Предприятие обеспечивало комплектующими конвейер Уз-Дэу-Авто и работы всегда хватало, а трудиться Бахром любил и умел.

Многие друзья преуспели больше, делали собственное дело — в кафе, в автосервисе, в маленьком местечковом банке. Несмотря на различия в доходах, дружба не давала трещин, ещё больше закаляясь в печи времени.

И вот однажды пришла беда. Хотя облик и имя у неё были вполне радостными. Гульнара Каримова, дочь президента Узбекистана, в погоне за монополизацией банковского сектора страны добралась и до мелких провинциальных ростовщиков, выжимающих последнее из и так не слишком нищей абсолютной республики Средней Азии.

Давнего друга Бахрома без объяснений бросили в тюрьму. По сфабрикованному делу оперативно припаяли несколько суровых зим, а банк отняли. Несогласным, выходившим пикетировать здание суда, в милиции на кулаках объяснили, что может случиться с их семьями, и отпустили на все одну сторону, тут же выставив за пороги заводов, фабрик, прикрыв их мелкие лавчонки. Бахром тоже остался без работы.

Надежды на справедливость и перемены в стране не было. Каримов проводил хитрую угодническую внешнюю политику, не допуская вмешательства извне в свои дела внутри Узбекистана, да хорошо кормил и вооружал фанатично преданную ему за это армию.

Случайные заработки — чистка сверхзловонных выгребных ям, замешивание вручную тонн цементного раствора, унижения, насмешки, в лучшем случае отказ и разведённые руки — вот в какой мир окунулся с головой отец семейства, гордый восточный, ещё не старый и сильный мужчина. Случайные заработки — так цинично называют ад те, кто живёт в раю.

Раннее утро. Стрельба, крики, взрывы, плач. Люди, бегущие куда-то. Бахром вскочил с циновки. «Похоже, сон», — подумал он, и в тот же момент тысячи дынь и арбузов раскололись за окном, с гулом упав на каменную мостовую. Несколько улиц, с десяток высотных домов, полуразрушенный стадион и крохотный аэропорт — всё было оглашено тревожными знамениями.

Они вошли в город тремя группами по пятнадцать человек. Один отряд направился к комендатуре, второй — к райотделу милиции, бойцы третьего захватили представителей городской администрации, прокуратуры и суда. Действовали чётко и молниеносно. Менее чем через пятнадцать минут канонады в разных концах городка стихли. Жители осторожно выглядывали из своих жилищ, не понимая, что происходит.

Военные и милиция были перебиты, на центральной площади, немного покачиваясь на ветру, висело обезображенное тело прокурора города и ещё пары местных жителей, выскочивших из дома с автоматами.

Вооружённые мужчины в камуфляже собрали горожан на площади и, небрежно передёрнув затворы, предложили мужчинам по своей воле последовать за ними — на помощь братьям мусульманам. Это были бойцы движения Талибан из соседнего Афганистана, огнём и мечом возвращённого, как будто по воле злого джинна, от каменных электростанций и чёрных асфальтовых дорог к глинобитным домам и алым полям мака. Талибы спешили. К городу наверняка уже выдвинулись верные Каримову войска.

Ночью по дороге на юг Бахром и ещё несколько товарищей бежали. После недолгих раздумий и прощания с семьей, опасаясь мести как талибов, так и Каримова, отправились в Россию — в Сибирь, на большее не хватило денег, собранных всеми родственниками и знакомыми.

На берегу желтоватой, протекающей по глинистой почве реки, среди берёз и лесостепи Бахром с нетерпением ожидал зиму… и снег. Осень выдалась тёплой, и он не понимал, почему Сибирь называют суровым краем. На улице тепло, листва ещё зелёная, и лишь холодные ночи заставляют задуматься о грядущем.

Зима, как водится, наступила неожиданно — за одну ночь. Ещё вечером Бахром любовался чернотой земли и непроглядной тьмой, а утром не узнал мир — так тот изменился. Белые хлопья не спеша падали с неба. Бахром пробовал их на вкус, грел в руках, собирал горсти с земли и играл, как ребёнок, в снежки. Он был счастлив — его мечта осуществилась. Он увидел то, о чём так долго мечтал, снова почувствовал себя ребёнком — радостным, беззаботным, почувствовал себя человеком свободным, самодостаточным и счастливым.

Привыкший к теплу Бахром простудился, и через пять дней его не стало.

Снег, с которым он лишь раз соприкоснулся, укрыл белым пушистым покрывалом могилу человека, не нашедшего счастья на родине, мусульманина, вкладывавшего свечи в руки христиан, человека, родившегося в одной стране, прожившего почти всю жизнь в другой, а умершего в третьей.

В белую рыхлую пену, о которой так мечтал Бахром, чья-то рука почти равнодушно воткнула одну из последних его свечей. И зажгла. Пламя медленно сползало вниз по коричневатому столбику. Золотистые слезинки скатывались и тут же проваливались в снег Сибирской равнины, как скудная влага в выжженный песок Ферганской долины. Блики скользили по замёрзшей воде, постепенно оплавляя верхушки крошечных снежинок. Через час с небольшим от свечи на снегу не осталось почти ничего — ничего не осталось и от человека, чьей рукой она была создана.

Истинная любовь

Одна лишь истинна любовь, И та весьма не долговечна. Поел, попил — её забыл… Всё в этом мире скоротечно!

СволочЪ

СволочЪ проникает в нашу жизнь по-разному. Чаще всё же через входную дверь, хотя порой пытается просунуть свою харю через окно или форточку. Делает она это обязательно с добродушной улыбкой на лице и сморщенным задом. Это раньше, когда Адам и Ева были не одеты, можно было сразу распознать, кто из них пошёл по сволочной дорожке. Современная сволочЪ надёжно прикрывает тыл красивым коротким платьем или штанами, и определить её на вид удаётся не сразу и не каждому.