Драконам слова не давали!

Я кружу её. Ника откидывается в моих руках, выгибается и смотрит в небо. А затем смеётся — счастливо и открыто. Я бережно несу её в тихую зону, где приютился диванчик, столик и кресла.

Не помню, как избавлялись от одежды, но как-то делали это, хотя мне казалось, что мы не расставались ни на миг, соединённые руками и ногами. Горячее гибкое тело подо мной. И наши движения навстречу друг другу. Мощные магниты. Она белое, я — чёрное. Я лодка, она — море. Она солнце, я — земля. Неразделимые вечные понятия, несуществующие друг без друга…

Ника вскрикивает и напрягается, а затем дрожит в моих руках, получив раздрядку. Я даю ей насладиться мигом чувственной эйфории, немного отойти, чтобы снова повести за собой, всё выше и выше, к очередному пику.

Это желание отдавать. Дарить себя. Без остатка. Получать удовольствие, лишь глядя в её озарённое страстью лицо.

— Хочу с тобой, — шепчет она и я иду на её зов, растворяюсь, плавлюсь, как податливый воск, смешивая Никины стоны и крики со своими, получая единые волны, что уносят нас вместе далеко-далеко…

Сердце в груди рисует кружевные узоры, плетёт невесомую сеть новых надежд и мечтаний. Ради этого стоит жить дальше. Может, именно поэтому до сих пор существует маленькая голубая планета, затерянная среди миллиардов звёзд в бесконечной Вселенной…

51. Ника

Это были самые счастливые два дня, оторванные, насколько это возможно, от мира и цивилизации. Дни, полные недосказанных слов и нежности, когда я запретила себе думать, что будет завтра. Плюнула на всё. Лечилась. Нежилась. Любовалась.

Дима всё время был рядом. Ухаживал, следил, чтобы я принимала лекарства. У него практически не умолкал телефон. Он постоянно что-то решал, вёл переговоры, жесткачил в лучших драконовских традициях, а я смотрела, как он сжимает красивые губы, и летела по извилистой трассе на бешеной скорости собственного пульса.

— Я хочу, чтобы ты всегда говорила правду, — попросил он в минуту затишья. Неожиданно. Резко. Как это умеет делать только он. — Знаю, иногда я делаю неправильные выводы. Ошибаюсь, как и все люди. Говорю какую-то чушь. Наступаю на больное, потому что не знаю некоторых подробностей.

Опасная зона. Драконище, умеющий давить и добиваться своего, не просто так жаждет проникнуть в мои мысли.

— А ты готов ответить тем же? — задаю вопрос и не спешу вываливать тайны из переполненного рюкзака собственной жизни.

— Спрашивай, — решительно сводит он брови. Серьёзный, целеустремлённый бизнесмен, готовый провести очередную сделку на честность.

— Тогда играем, — щурю лукаво глаза, пытаясь обернуть скользкую тропинку в лёгкий маршрут. — Откровенность за откровенность. Ты — мне, я — тебе. И, чур, не мухлевать!

Он всё ещё не может отойти от серьёзности принятого решения. Ему проще выкладывать кирпичи своего прошлого, чем говорить о некоторых вещах с улыбкой. Демоны былого, я так понимаю, никак не хотят оставить его в покое. Именно поэтому он напрягается неимоверно и не сразу включается в игру.

— Ну, вот, к примеру, что тебя тревожит? Почему именно об этом зашёл разговор? — лукавлю я, пытаясь вытянуть из него информацию.

— Ты огорчилась, когда я не захотел говорить о дресс-коде. И дело ведь не в этом, по сути, ничтожном вопросе, правда?

О, да. Драконище, как всегда, на самые больные педали давит.

— Во-первых, это не ничтожный вопрос, — вскидываюсь я, как боевой енот, — для творческих людей вдохновение — это важно, а унылое убожество рубит полёт фантазии на корню. А во-вторых, я не терплю, когда мне приказывают и ограничивают свободу. Это всегда приводит к вранью и желанию схитрить, но достичь цели. У меня уже был один любитель «не говорить дома о работе».

Миг — и я лежу обездвиженная, под горячим мужским телом. Сильным и почти агрессивным. Я успела испугаться, сжаться, пока не поняла, что Димкин выпад — это не злость на меня, а ярость на растворившегося в прошлом Лунохода. Руки Драконища держат мои запястья почти нежно, а в глазах клубятся тёмные грозовые тучи.

— Вот почему ты оставалась после работы! Торчала в офисе допоздна! А он даже ни разу не соизволил забрать тебя, ты ночью ехала через полгорода, одна! — от его рычания у меня мурашки. И губы пересыхают. И хочется смеяться. От лёгкости, что рождается внутри и рвётся ввысь воздушными разноцветными шарами.

— Эй, ты чего? — освобождаю руку из браслета его пальцев и прикасаюсь к щеке. Дима закрывает глаза и делает несколько глубоких вдохов, пытаясь успокоиться.

— Отменяю мораторий на разговоры о работе. Можешь трещать о своём чёртовом «Розовом Слоне» хоть сутками. И работать дома тоже можешь. В разумных пределах.

И я таки смеюсь.

— Ну, спасибо, что разрешил! А то без шубы с твоего барского плеча я не знала бы, что

делать! Наверное, ухитрялась бы обманывать, как и Астахова. Слезь с меня, Драконище! Ты тяжёлый.

Он снова хмурит брови и не думает никуда исчезать.

— Астахов?..

Я вздыхаю и пытаюсь из-под него выскользнуть.

— Егор Астахов. Тот самый Луноход, с которым я прожила последние полгода. Теперь твоя очередь. Хочу услышать о твоей жене.

Он витает где-то глубоко в своих мыслях, но таки освобождает из своего плена. Руки его нежно проходятся по моим плечам в заботливом жесте. Он вообще, оказывается, внимательный и чуткий — никогда бы не подумала. Приятное откровение, когда вот такие вещи вылезают из-под маски холодной бездушной скотины. Но драконы, наверное, по определению не могут быть ледяными. Уж точно не эти. Хоть кого ни возьми.

— Бывшей жене, — педантично поправляет меня Дима. — Собственно, рассказывать особо не о чём. У жабы и коня больше общего, чем у меня и Лизы.

С трудом душу в себе смех от такого сравнения. Интересно, кто из них жаба, а кто — конь? Хотя я догадываюсь.

— Это был очень деловой брак по очень большому расчёту. Не моему, естественно. Там отца были какие-то интересы. До сих пор не пойму, как мы протянули два года. Два чужака под одной крышей. Не разговаривали почти.

— Вы жили здесь? — стараюсь, чтобы голос звучал нейтрально, а сама сжимаюсь, вдруг понимая, что…

— Нет, — успокаивает Дима меня взглядом. Всё-то он видит и знает, мой проницательный Драконище. — я купил эту квартиру с год назад, когда понял, что задыхаюсь. Она стала моим убежищем. Воздухом. Я всегда любил высоту. Как и ты. Пока тут всё переделывалось и шёл ремонт, забирался ночами на крышу, смотрел на звёзды и мечтал, что однажды стану свободным.

У меня тысяча вопросов. Но я сама установила правила. И Дима не тот, кто забывает о мелочах. Он тоже о многом хочет меня расспросить.