Драконы любят погорячее

Мужчина произносит:

– Ты обычно смелая до безрассудства. Только в отношениях все по-другому. Много вопросов в твоей головке, - Харальд вдруг легонько касается правой скулы, - которые задать не решаешься даже себе, потому что боишься ответов.

Пожимаю плечами с деланным безразличием, хотя в реальности пытаюсь справиться с нахлынувшими эмоциями. Спрашиваю:

– Что-нибудь добавишь?

– Ты все время напряжена и готова к удару, будто мы на поле боя. Будто мы не команда, а противники, - он в задумчивости мотает головой.
– Не пойму никак, откуда столько страха и недоверия в таком сильном, отважном сердечке?

Мне бы возразить, но каждое слово бьет в точку, и нам обоим это известно. Да, боюсь. Да, молчу. Да, держу в себе чувства и готовлюсь к удару.

Слишком глубоко засел в душе пример мамы. Она единственный раз доверилась мужчине, а потом предательство отца разрушило ее жизнь. Перемололо из сильной, целеустремленной женщины в сломленную тень от прежней себя.

И все же притяжение к Вейзеру такое мощное и обжигающе острое, что плавит инстинкт самосохранения подчистую, и я лепечу:

– Ладно, верю. Ты умеешь читать женские сердца. Но у нас проблема.

– Какая?
– кажется, он снова затаил дыхание.

– Я твое сердце так прочитать не сумею. Мне надо, чтобы ты вслух сказал, что чувствуешь.

Он кивает. Молчит с минуту, открывает было рот, и… в дверь раздается громкий стук, а за ней звучит истеричный голос Таиры:

– Хозяин, хозяин! Беда! Беда!

Харальд с рычанием вскакивает с кровати, несется к выходу и рывком раскрывает дверь:

– Что?!

Таира, несчастная и заплаканная, держит перед собой, как знамя, поднятый вверх указательный палец. Красный. Произносит жалобно, с выражением:

– Вот!

– Что «вот»?
– гремит Харальд, готовый взорваться в любую секунду.

– Вот, обожгла палец, - всхлипывает девочка.
– Теперь болит.

Чувствуется, что мужчина находится на грани. Дышит, как паровоз и свирепо молчит. Кажется, его терпение не распространяется на выходки ревнивого подростка.

Я соскальзываю с кровати и подбегаю к девочке, аккуратненько оттесняя собой Вейзера.

– Бедная! Ты кипятком ошпарилась?
– уточняю, осматривая покрасневшую кожу.

– Да, - она обиженно бурчит, поглядывая то на меня, то на лорда исподлобья.

– Тебе надо срочно опустить палец в холодную воду и как можно дольше держать его в холоде. Главное, ничем потом не мажь. Поняла?

– Поняла, - снова ворчит.

– Тогда бегом искать холодную воду!
– указываю ей на лестницу, ведущую на кухню.

– А вы почем знаете?
– недоверчиво спрашивает, переминаясь на месте.
– Вы охотница, а не целительница.

Чуть наклонившись, чтобы опуститься на уровень ее глаз, говорю тихо, словно секретом делюсь:

– В детстве я была неловкой и, случалось, проливала кипяток на руки. Моя мама научила меня, что делать таких ситуациях. Ну же, бегом, - тормошу ее за плечо и повторяю: - И держи палец подольше в холодном, чтобы он потом волдырями не покрылся!

Таира, наконец, срывается с места и, то и дело оглядываясь, несется к лестнице. Когда ее шаги затихают вдали, Харальд закрывает массивную дверь и со вздохом произносит:

– Спасибо, Ари. Ты будешь отличной мамой для наших детей. И прекрасной женой. Самой любимой в мире.

Слова прозвучали настолько уместно и естественно, что даже спорить не хочется или переводить все в шутку.

Вот он, ответ на мой вопрос, прозвучавший с легкой заминкой.

Вот его ко мне отношение.

Сквозь небольшие оконца проходят лучи заходящего солнца, окрашивая алым отсветом кожу мужчины. Его литые мышцы, скованные напряжением, и тяжелое дыхание тянут мысли в крамольное русло.

Он оборотень, дракон - тот, кем люди пугают детей, но в то же время такой родной и по-человечески понятный, что любая дистанция с ним кажется нелепой. Стоит совсем рядом, поедает меня голодным взглядом, и на миг я будто вижу себя его глазами.

Такая хрупкая, уязвимая здесь, в его спальне, желанная до стиснутых кулаков и безумной свистопляски в груди, но согласна ли я рискнуть?

Готова ли к его любви?

На секунду замираю, прислушиваясь к себе.

Внутри нарастает желание его близости, такое мощное, нестерпимое, что отмахнуться не получается. Как снежный ком, летящий с горы, оно набирает силу, вынуждает сделать шажок навстречу. Робкий, несмелый. Но в ту же секунду оказываюсь сжатой в охапку, а его губы, обветренные, твердые, льнут к моим, заставляя всхлипнуть от полноты чувств.

В сердце разгорается ярким пламенем желание быть частью его жизни и судьбами сплестись в одну.

Вейзер, будто подслушав, тут же шепчет мне в губы:

– Моя! Теперь только моя!

Глава 52

Когда мы, устав и насытившись друг другом, нежимся в прохладном шелке кровати, Харальд не отпускает меня от себя, снова и снова прижимая к горячей груди. Его близость так приятна, что хочется мурлыкать и ластиться, как кошке, налакавшейся сметаны.

И все же не могу избавиться от странного ощущения. Будто я попала в чужую жизнь и проживаю ее теперь взаймы, вместо хозяина. Счастьем не получается надышаться полной грудью, я словно вдыхаю его по чуть-чуть, украдкой.

Большую часть последнего года надо мной домокловым мечом нависал дядя с проклятым опекунством. Всего несколько дней назад я была привязана к Ринхару, всерьез помотавшим мне нервы, а сейчас…

Я свободна.

И при этом из точки свободы шагаю к Харальду, потому что его выбирает мое сердце.

За разговорами и не только ночь скользит сквозь время тонким лезвием, вскрывая пласты терзавших меня загадок.

Оказалось, школа в Межгории, куда до последнего отказывался ехать Ринхар, заправляется старейшим оборотнем Вальдемаром.

Никто не знает, сколько ему лет. Говорят, он успел повоевать в войне, что проходила три сотни лет назад. Этот мужчина, военный до мозга костей, сумел не только подчинить своего зверя, но и помог это сделать десяткам других.

Теперь выпускники Межгории способны неделями жить среди обычных людей, ничем себя не выдавая. Лишь первый оборот происходит у всех одинаково - в ночь полнолуния, а в дальнейшем зверь сидит в клетке, спаянной из железной воли хозяина, и смиренно ждет позволения высунуть нос наружу.