Dream A Little Dream Of Me

– Привет, – прошептал Том.

– Привет, – улыбнулась она и потянулась за поцелуем.

– Какие нежности, – говорит он все еще хриплым ото сна голосом и вкрадчиво интересуется: – В скором времени ожидается катастрофа глобальных масштабов?

– Лишь в том случае, если ты не смолкнешь и не будешь смирно лежать рядом, дожидаясь будильника, – проворчала девушка, проявляя чудеса нежности.

– Намек понял.

Том позволил Элле по своему усмотрению перемять ему все косточки в поисках самого удобного положения и лишь опосля положил ей руку на спину. Они молча смотрели в серое небо Нью-Йорка, борясь со своими треволнениями и чемоданным настроением. Первое за долгое время мрачное утро процессу никак не способствовало.

Спокойствие размеренного дыхания нарушил лишь противный сигнал часов. Том нехотя оторвался от ее волос, чтобы заткнуть убийцу тишины, и вновь вернулся к распутыванию или спутыванию ее локонов: его пальцы по наитию блуждали в каштановых кудрях, движения были настолько инстинктивны, что он и сам терялся в их цели.

– Элла, мне действительно пора, – голос серый, как небо над ними.

– Знаю, – так же бесцветно ответила девушка. Лежа на его груди, она могла скрыть свою кислую мину, не вызвав подозрений, и обратить свою речь к его животу, рассеянно рисуя на нем спирали. Но ни тон, ни эти же предательские рисунки не могли скрыть от Тома ее настроения. Элла была расстроена, и ее попытка скрыть чувства была бы засчитана, будь он менее внимателен или пребывай в более веселом настроении. – А ты еще даже вещи не собрал. Самое время подниматься, – сказала она, но так и осталась лежать в кровати, не желая показывать пример первая.

– Думаю, мы вполне можем найти в моем плотном графике еще несколько лишних минут. – Она почувствовала его улыбку, теплую, открытую, заразительную, и не смогла не ответить. – Вот видишь, все не так плохо. – Том поцеловал ее в волосы и притянул в объятия.

– Кроме того, что я сейчас расклеюсь, ты опоздаешь на самолет, пропустишь встречу, твой агент меня тихо возненавидит, а, может, еще и попросит передать мне трубочку и возненавидит громко. А потом я буду очень глупо себя чувствовать… – Элла вскочила с кровати и развела видимость бурной деятельности, мечась между все такими же не распакованными коробками и его дорожной сумкой, которая валялась на полу, словно сбитое на автостраде животное. И даже чувства вызывала схожие: смесь отвращения и жалости. – А еще мучить себя чувством вины… и… и… – девушка запуталась в беспорядочном потоке обвинений в свой адрес. – И где эти чертовы джинсы?

Том внимательно наблюдал за ее действиями, ожидая подходящего момента вмешаться, так, чтобы не схлопотать заодно с ни в чем не повинной сумкой, которая уже несколько раз нарывалась на болезненные пинки от ван Руж, которая в своих хаотичных метаниях по комнате то и дело спотыкалась об нее, а потом, шипя и ругаясь, как того не делают благовоспитанные южанки в обществе джентльмена, давала сдачи.

Джинсы стали последней каплей. Только созерцания этой вечной гордячки заламывающей руки над кучей одежды ему не хватало, чтобы окончательно утратить самообладание и впасть в состояние близкое к ее.

– Ты о тех, которые на мне, дорогая? – Том подошел к ней и сжал плечи, успокаивая ее до того, как сумка получит очередной нагоняй.

– Вот дура, – поставила себе диагноз Элла и уткнулась ему в грудь.

– Тоже иногда полезно, – успокаивает он.

Девушка отстраняется от Тома. Он невыносим и до жути невозмутим. Элла дура – и это хорошо. Что дальше? Элла плаксивая сентиментальная южанка – это вообще великолепно?

Она скрывается в кухне с благовидным предлогом сварить кофе. Еще несколько его фирменных хиддлстонских невозмутимостей – и Элла получит нервный срыв на почве его невозможной «мимимишности» (раз даже Пратчетт не дал этому феномену другого названия, то, значит, его просто не существует).

– Главное, чтобы до защиты прошло, – кричит он вслед, – а то буду виноват в том, что тебе поставили «отлично» за смазливую мордашку и миленький голосок, а не за глубокие познания в теме.

– Милый голосок?! – раздраженно переспросила Элла, появляясь в дверях кухни с горячей джезвой в руках. – А теперь ты готов повторить свои слова? Хорошенько подумай прежде, чем сказать «да».

– Естественно, – он выпячивает грудь, словно один из этих самодовольных самцов птичьего царства с ярким оперением, и продолжает: – Я могу хоть каждый день повторять, что твой голос чарующий и уникальный. И кто, как не я, может сказать это наверняка. Ах, все эти твои томные с придыханием «да» и протяжные на грани стона и шепота «Том». – Он мечтательно прикрывает глаза.

Она ничего не отвечает, только бросает на него презрительный взгляд и скрывается на кухне. Том лучезарно улыбается – отвлекающий маневр удался – и идет следом на запах кофе.

– Ты же знаешь, что это было сказано исключительно из светлого и вечного чувства? – спрашивает Том, его дыхание скользит по шее, прерываясь поцелуем.

– Были бы сомнения, ты бы уже давно покончил со своим утренним кофе, дорогой, – она мило улыбается, подтверждая тем самым реальность угрозы. – Кофе за шиворотом, знаешь ли…

– Боевая ты женщина, Элеонора ван Руж.

– Жуй молча, Томас Уильям Хиддлстон, а то всяко оно бывает. Я же и передумать могу.

Комментарий к Under A Blanket Of Blue

http://vk.com/doyoubelieveinfaeries

Хештэг к главе #DaLDoM_Blanket

========== Who Walks In When I Walk Out ==========

Сегодня кабаре «Cat noir» не сильно отличалось от всемирно-известной сети баров «Гадкий койот», но их постановщику то ли ностальгия за старыми хеви-метал временами в голову ударила, то ли осознание своей американскости. Тай решил построить шоу, музыкальную основу которого составили бы песни о вишневых пирогах, персиках со сливками и парнях, плохих до кости.

Элла готовилась к сольному номеру как раз под “Pour some sugar on me” с ее вполне прозрачными намеками и сексуальным, но отнюдь не подтекстом. Интересно, что сказал бы Том, увидь он ее в этот вечер на сцене? Она усмехнулась вопросу и воспоминаниям о шутливых моралях благовоспитанного англичанина по поводу ее вечерних выступлений. Сколько раз он говорил ей, что больше не позволит другим мужикам смотреть на то, что должно быть исключительно в его власти. Эллу забавляли эти громкие заявления, Тома они слегка успокаивали, тем более что девушка даже не бралась оспаривать вопросы собственности.

После обязательной программы, содержащей пунктов поболее, чем напридумывал Вудро Вильсон, он частенько ходил на ее выступления. После чего рассказывал о своих еле сдерживаемых желаниях перебросить ее через плечо и утащить со сцены посреди номера. Единственное, что его останавливало, как признавался сам клиент, это яркое воображение, которое рисовало картины ада, которые Элеонора ван Руж могла бы воплотить в жизнь. Элла даже не пыталась опровергнуть наличие сего таланта среди прочих, которыми она располагала. Этим она овладела настолько мастерски, что иногда применяла непроизвольно.

Она часто думала над вопросом, а что бы она сделала, если бы Том все-таки в один прекрасный день выполнил свою угрозу. И ад в веренице возможных продолжений вечера почему-то всплывал далеко не на лидирующих позициях списка поступков.

И только сегодня, в отсутствие клиента, она задумалась об обратной стороне медали. Что должна сделать ван Руж, чтобы заставить Хиддлстона, невзирая на все кошмары, которые он себе представил, воплотить в жизнь скандальное завершение программы.

А что, если сегодня Элла станцует так, чтобы Тому аукнулось по ту сторону Атлантики? Девушка даже похвастать достижениями после выступления сможет – они наконец выкроили несколько часов для общения в пятичасовой пропасти между континентами. Том будет сонным и слегка заторможенным (еще бы, в начале седьмого перед утренним шоу), значит, воспримет отчет со всем возможным спокойствием, ну, или окончательно проснется, что тоже неплохо.