Dream A Little Dream Of Me
Шрифт:
– Знал бы, что ты так падка на интеллектуалов-очкариков…
– Давно воспользовался бы моей слабостью, – дополнила Элла его предложение.
***
Так, с легкой подачи Тома и благодаря заниженной сопротивляемости Эллы, они посвятили субботу всевозможным must do из романтических фильмов о Нью-Йорке. После восхождения на Эмпайр-стейт-билдинг Элла даже перестала себя спрашивать «Что я здесь делаю?» Или мозги окончательно выдуло, или она смирилась с идиотским положением. А, может, все оказалось не так плохо, как это рисовало больное воображение.
В завершение программы – поход на вечерний сеанс. Естественно, это должна быть остроумная романтика от Вуди Аллена. Это
Но терпением Элла не отличалась, а Том предпочел бы провести потенциальное время просмотра кинолент за чем-то более приятным.
– Коппола, Скорсезе, Аллен? – улыбнулся он, вспоминая ее вчерашнюю пламенную речь.
– Молчал бы уже, – раздражаясь своему смущению, фыркнула она. – Я слишком мужественен, чтобы носить очки.
– Ворчунья.
– Стесняшка.
Том посмотрел на Эллу с притворным возмущением, губы его дрожали, еле сдерживая подступающий смех. Она попыталась сохранить серьезность, но, глядя на его неудачные потуги, первая не выдержала и рассмеялась во весь голос. Том далеко не отстал, и вскоре на них шикали остальные зрители, собравшиеся посмотреть серьезный фильм и подумать о вечном. Элла уткнулась ему в плечо и продолжала сотрясаться от беззвучного смеха, он щипнул ее за бок.
– Больно, – возмутилась девушка и хотела было что-то добавить к обличительной тираде, но Том поцеловал ее. С соседних кресел послышались возмущенные вздохи.
А ведь свет в зале еще не погас.
Комментарий к Tenderly
http://vk.com/doyoubelieveinfaeries
Хештэг к главе #DaLDoM_Tenderly
========== He Loves And She Loves ==========
– Ведь все было не так уж плохо, – начал Том и сделал многозначительную паузу, ожидая, опровергнет или подтвердит его предположение Элла. Он закрыл дверь, оставляя шумный даже ночью НьюЙорк вне пределов их личного пространства. Квартира была полна только ними и их впечатлениями.
– Как долго ты будешь вспоминать, если я скажу, что мне даже понравилось? – Элла посмотрела ему в лицо, но сумрак помещения играл с ее восприятием. Тени на его скулах, в уголках рта, посеревшие в темноте глаза могли сказать о многом: от легкой и по-доброму насмешливой улыбки до того чувственного напряжения, которое возникло между ними, не успей потухнуть свет в кинозале.
Девушка потянулась к выключателю, чтобы рассеять сомнения. Его губы растянулись в по-детски восторженной улыбке, в глазах вспыхнул почти такой же наивный вопрос «Правда?». Она не смогла сдержать ответной улыбки, рука соскользнула с выключателя, комната так и осталась погружена в сумрак, освещаемый только лунным светом.
Элла потянулась на носочках за поцелуем, положила руки Тому на плечи, замерла в полудыхании от мужчины, ему достаточно было приоткрыть рот, чтобы их губы соприкоснулись. Невесомый поцелуй на грани осязаемости, между явью и фантазией. Как полумрак вокруг. Достаточно было малейшего усилия, чтобы перейти грань, но они оставили свет выключенным, доверились удивительно светлой ночи вокруг.
Том взял ее за руку и повел в комнату, где окно расчертило почти правильный белый клетчатый пол танцевального зала. Он вытащил из творческого беспорядка их общих нераспакованных вещей проигрыватель для пластинок, быстро прошелся по общей медиатеке, которая, в отличие от других более жизненно необходимых вещей, уже нашла место на полках у кровати, выхватил что-то больше интуитивно, чем осознано.
Мишель
Петруччиани затянул эфирную мелодию, Том протянул Элле руку, приглашая на танец, она склонилась в легком реверансе, приняла приглашение и оказалась в уютных объятиях, готовая скользить над «паркетом». Музыка располагала порхать по воздуху и таять от близости. Каждое движение и прикосновение казалось ярче, отчетливее, содержательнее.Происходящее напоминало черно-белый фильм, где они действующие лица. Картонные коробки, стопки книг, проигрыватель с потрескивающей пластинкой и босая пара посреди богемного хаоса – кадр из фильма «новой волны».
Его пальцы купались в волнах ее волос, шоколадные кудри отливали лунным серебром, казалось, можно перебирать их вечно, наблюдая, как свет сбегает с локона на локон. Она осязала контуры его потрясающего лица, которые обострились под холодным освещением месяца. Высокий лоб, острый подбородок, тонкая линия губ, скулы, словно высеченные в камне, грубая работа, резко очерченные контуры. И пальцы, длинные, точенные, ловкие. В ее волосах, на ее шее, вот они проворно поддевают отвороты пиджака, Элла опускает плечи, одежда беспрепятственно падает на пол.
Она проводит руками по вороту его джинсовой куртки, тянет на себя, Том так забавно склоняется до ее роста, слегка сгорбившись и не сразу найдя точку равновесия. Элла касается его губ, оставляя ощутимый, реальный след поцелуя. Его влажные губы чувствуют ее присутствие, хотя Элла уже отстранилась, пытаясь снять с него куртку, которая держится благодаря тому, что он обнимает девушку. Том отпускает объятия, но забирает разорванный поцелуй.
Следом падают пояс ее платья и его ремень. Рисунок танца становится сложнее. Они лавируют меж брошенных на пол вещей. Его футболка дается с трудом, Том, ослепленный ею, задевает коробку, и они чуть не падают на кровать, досрочно прекращая игру. Элла вовремя приходит на помощь, и вот они снова повторяют мелодию поскрипывающей под иголкой пластинки. Она переступает платье, он, сбиваясь с неспешного ритма, отталкивает ногой джинсы. Их руки повторяют музыкальные узоры итальянского волшебника.
Словно пианино, белая клавиша, черная, под лунным светом играет каждый изгиб тела, свет, тень. Скольжение, движение навстречу, наклон в сторону. Каждый из них музыкальный инструмент, каждый – маэстро. Они не соревнуются в мастерстве, они упиваются игрой друг друга.
Пластинка делает последние обороты, треск и шум от трения замирают, иголка отъезжает в сторону. Пылкий, алчущий поцелуй вместо поклона и оваций.
Том подхватывает Эллу на руки, чтобы продолжить танец в горизонтальной плоскости на кровати. Он кладет ее в беспорядочное нагромождение пледов, подушек, простыней – всего того, что они с утра клятвенно собирались разобрать в первую очередь. Но потом под руку подвернулись пластинки, и сейчас пестрому хаосу и обилию подушек на кровати позавидует любой восточный хан.
Элла тянется ему навстречу, притягивает к себе, пытается повергнуть его, совершить перемену в игре положений.
– Сегодня веду я, – твердый отказ-обещание, подогреваемый страстью, и горячее на выдохе у самой мочки уха: – Элеонора.
Нижнее белье отправляется на импровизированный паркет, дополняя странную шахматную партию, разыгранную остальными вещами.
Мгновение тянется за мгновением, а единственное, что касается Эллы, это его взгляд, неспешный, изучающий, вбирающий в себя каждую деталь. Ночное светило обостряет восприятие, на коже видна каждая родинка, каждый бугорочек «гусиной кожи», которую оставляет по себе трепет предвкушения, видима каждая напряженная мышца, каждая игра светотени при дыхании.