Dreamboat 1

– Банник это, шишок, - как о хорошем знакомом рассказывал парильщик.- Банный черт, крохотный, но очень сильный старичок, голый, с длинной, покрытой плесенью бородой. Обычно, на глаза не показывается, только по шуму угадать его можно. Банник живет под полком или под каменкой, неугодных ему посетителей изгоняет, кричит, "стукочет", камнями кидается. Потому, после купания, в бане надо оставить краюху хлеба и граненый стакан с водкой, чтобы банник не шалил.

Вот так. Весело и просто! Натурально и сердито! Бравурно и оптимистично! Ликующе и с задором! Шишок, банник! Хозяин парильни и мыльной, Великий Князь раздевальной. Король каменки, царь ушата и веника! Изводящий всякого, посмевшего ступить в баню после полуночи. Собака Баскервилей, Кентервильское привидение, человек-невидимка и... Новоелизаветинский банник, шишок от парильщика Филиппа Митрофановича. Прошу любить и жаловать, черт подери! Шишком в училище будущие офицеры прозвали командира учебной роты за приклеенную к губам отвратительную улыбку: Его Императорского Величества гвардии штабс-капитан Шишок!

– Ты, Филипп Митрофанович, сам-то банника видел?
– с лёгким маловерием осведомился Северианов.

– Видеть - не видел, врать не стану, а слышал много раз! Ходит, шаркает, бурчит, стукочет. То задвижку на окне сдвинет, то веники перемешает, то камни расколет на каменке. А по ночам вообще лютует, до седых волос доводит. Ужас!

– Быть не может, - Северианов продолжал не верить.
– Веники перепутал... Задвижка на окне... Ерунда какая-то.

Филипп Митрофанович готов был обидеться.

– Да аккурат, в ночь, что чекисты гуляли все и произошло. Веник не только березовым бывает, но и из дуба, липы, рябины, вишни, смородины, ореха, полыни, крапивы, мяты. Поговорка есть: "В бане веник - дороже денег". И хранятся они хоть и в одном месте, в одной, так сказать, куче, но каждый - в своей. А тут перепутаны. Не все, но которые сверху - не на своём месте оказались. Ясно, шишок поспособствовал. И задвижку на окне я всегда затворяю, а тут - открыто...

– Так не один же ты, я полагаю, вениками заведуешь, может товарищ твой, а ты сразу - банник, шишок.

– Нет!
– покачал указательным пальцем перед лицом Северианова парильщик.
– Я тоже поначалу на Митьку, племяша, грешил, так он клянется, что не его рук дело. Банник...

На языке Северианова упрямо вертелся вульгаризм, с той же основой, но начинавшийся на букву "е", в результате чего представитель потусторонних сил превращался в бранное слово.

– Свояк мой, Мефодий, сказывал, он в баню пошел, у него своя, хорошая такая, небольшая, но знатная, полок гладкий, надраен, наполирован. Так вот, подошел к баньке, дверь в предбанник открыта, но в мыльную заперта, и слышно, как кто-то ушатами гремит, воду льет, да крякает от удовольствия так, что зависть берет. Мефодька в предвкушении жаркого парку да душистого веника слюну пустил, квас с пивом холодненькие дожидаются, невтерпеж ему, однако внутрь ломиться не стал, уважение проявил, ушел. Посидел немного, пива откушал - и опять в баньку. Совсем, надо сказать, невмоготу ему: да сколь терпеть можно! А как подошел - так и обомлел: двери все нараспашку, и в предбанник, и в мыльную, и в парилку, значить. Но вот ведь незадача: на полу воды ни капли, шайки все сложены аккуратно, а баня и вовсе не протоплена. Мефодька аж побелел весь: банник мылся, шутки шутил...

– Может быть, Мефодька твой с пивом слегка переусердствовал?
– вновь не поверил Северианов. Знал по опыту: сказки, былины, разные страшные да мистические истории рассказывают, когда собственное разгильдяйство скрыть пытаются.
– Или к пиву водочки добавил, а признаться боится?

Филипп Митрофанович обиженно засопел, но продолжил.

– Неподалеку, в селе Моховатке, поживает Егор Иванович Смирдин, приятель мой добрый. А рядышком с ним - соседка, молодка красоты сказочной, что твоя лебедушка, загляденье, все при ней. Сох по ней Егор Иванович, а она словно не замечала.... Так вот, моется раз в баньке Егор Иванович, только припозднился он, но моется спокойно, не торопится, вдруг, чу?.. В дверь стук.
– Филимон Митрофанович замолчал, выдерживая паузу, драматично хлебнул чаю, ожидая севериановской реакции.
– Он мужик не робкого десятка, пошел открывать. Хоть и за полночь уже, в такое время только лихие люди гуляют, но не забоялся Егор Иванович. Дверь открыл - и обомлел. Стоит соседка в одной рубашке, говорит:

– Здравствуй, не мог бы ты меня попарить?

Само собой понятно, что Егор Иванович здесь дара речи лишился, сомлел и только мычать может, что твоя телушка. А она зашла спокойно и молча легла. Начал Егор Иванович ее парить, ну сами понимаете, сердце наружу выскакивает, руки дрожат, мысли всякие в голову лезут, но виду не подает. Наверное, это его и спасло, она вдруг вскочила, как ошпаренная, и вон из бани! Егор Иванович за ней кинулся, как был голышом, на улицу, а там никого нет, только следы копыт, идущих в сторону леса...

Северианов молчал: сказать было нечего. История показалась ему шикарной, в меру страшной, в меру загадочной, и было ясно, что Филипп Митрофанович этих историй знает великое множество, просто набит ими под завязку, как бочка соленой селедкой; и про "банника" может рассказывать до второго пришествия или до морковкиного заговенья, в общем, бесконечно долго. Юрий Антонович Перевезенцев, известный новоелизаветинский поэт и прозаик от сих историй пришёл бы в неописуемый восторг и немедля затеял бы книгу, решив посоперничать с "Вечерами на хуторе близ Диканьки" Николая Васильевича Гоголя, благо материал был первостатейный и изумительный, но Северианов решил разговор заканчивать: все, что требовалось, он узнал. Мазнув внимательным взглядом приказчика-кусочника, в третий раз якобы случайно пробегавшего мимо, Северианов сердечно поблагодарил парильщика Фильку.

– Ох и услужил ты, Филипп Митрофанович, век благодарен буду: и попарил от души, и беседой развлек. Такому хорошему человеку завсегда в ответ услужить готов, ты обращайся запросто, если вдруг какая нужда, не церемонься...

Прямо перед раздевальной Северианов приметил узкий полутемный коридорчик, упиравшийся в неброскую дверь. Вряд ли сюда мог забрести случайный посетитель, скорее всего, только банщик, либо кто-то из подручных. И никаких тайн, либо загадок Северианов за этой дверью не предполагал, скорее всего, обыкновенное хранилище для веников, шаек, мочалок и прочих банных, или, как говорится, "мыльно-рыльных" принадлежностей. Его интересовала сама возможность скрытного проникновения в помещение бани. Дверь охранял массивный амбарный замок с типичной круглой формой дужки и грузной коробкой, мечта любого рачительного хозяина, а также взломщика. Несмотря на тяжеловесность и внешнюю несокрушимость, относился он к так называемой, первой группе, или "замкам для не ответственных помещений". Сам Северианов подобный замок мог вскрыть менее чем за минуту, подполковник Вешнивецкий специально натаскивал их. "Замок сбить - много ума не требуется, только ваша задача - следов не оставить за собой. Тренируйтесь, молодые люди, оттачивайте мастерство, возможно, в дальнейшем это спасёт вашу жизнь, и напротив, отнимет ее у вашего противника". Северианов с изрядной тщательностью осмотрел замок, внешне все было в полном порядке. Осторожно подёргал дверь на себя - от себя. Отверстия в проушинах были изрядны, и замочная дужка была для них тонковата. Северианов без какого-либо труда вскрыл замок, вынул из проушин и, приоткрыв дверную створку, также внимательно принялся осматривать петли навесного замка. "Проникнуть в закрытое помещение можно и без разрушения запирающего устройства путем вырывания приспособлений для его навешивания",– говорил подполковник Вешнивецкий. И сразу же Северианов почувствовал весьма неприятное ощущение, словно в петлях заключалась какая-то каверза, пакость. Ему не понравились гвозди. Потому что они были разными. Гвозди, которыми петля крепилась к косяку рамы, были значительно новее тех, что пригвождали другую петлю непосредственно к двери. Мало того, при тщательном осмотре Северианов не обнаружил характерных приплюснотостей, кои появляются при ударе молотком по шляпке гвоздя. Гвозди не вбили, а словно вставили в дверную раму. Либо при ударах, чтобы заглушить звук, накладывали поверх шляпки что-то мягкое, приглушающее стук молотка. Северианов попробовал расшатать петли: дверная не шелохнулась, словно выросла, а вот вторая слегка шевелилась, как бывает, когда гвозди вгоняют в старые дырки. Северианов прикрыл дверь, вставил замок в ушки петель, вновь аккуратно подёргал дверь. Закрываясь полностью, она все-таки оставляла небольшой люфт для замка, Северианов потянул дверь на себя, лезвием ножа отмерил расстояние, на которое дверь подаётся вперёд при навешенном замке, после чего замок снял и вошёл внутрь. Как и ожидал, штабс-капитан оказался в небольшой комнатке-хранилище: от двери до стены в пол аршина высотой сложены один на другой березовые веники, у другой стены - пирамиды шаек, мочалки, мыло... И крохотное оконце под потолком, даже не оконце, скорее форточка. Кажется, кошка не пролезет. Кажется... Северианов хорошо знал, насколько обманчиво это впечатление. И точно так же доподлинно представлял, что сам он просочится в это окошко совершенно без труда, случалось преодолевать препятствия и более узкие. Окно закрыто изнутри на щеколду, что тоже только кажется преградой. Он закрыл дверь до конца, затем приоткрыл в точности на то расстояние, которое измерил лезвием ножа. И выдохнул то ли с облегчением, то ли с гневом. Если он все понял верно, то загадка разрешилась. Приоткрытая дверь обнажала конец петли и шляпки двух гвоздей из трёх, которыми она крепилась к косяку. То есть, если запертую дверь толкнуть наружу, то два гвоздя крепления петли можно вынуть и изнутри. Оставался третий гвоздь, но Северианов уже знал, как поступили с ним. Гвоздь удалили, срезали большую часть, а шляпку с остатком стержня вставили обратно в дырку. Снаружи не заметить никак: петля держится на двух гвоздях, а третий имеет бутафорский вид, визуально смотрится, как целый, но никакой функции крепежа не несёт. И если, удалив изнутри два гвоздя, просто толкнуть дверь, шляпка третьего вылетит из дырки пробкой шампанского, открывая путь наружу.

Итак, в ночь с 22 на 23 апреля, когда чекисты вознамерились культурно отдохнуть перед боевой операцией, сбросить, так сказать, излишки нервного напряжения, некто неизвестный заблаговременно вскрывает снаружи замок в комнатку-хранилище. Открыв дверь, производит некоторые манипуляции с крепежом проушин: удаляет гвозди, меняет центральный, недоступный изнутри гвоздь на бутафорский. Замок возвращается в петли, пользуясь изрядной шириной отверстий дверных проушин изнутри комнатки-хранилища "мыльно-рыльных" принадлежностей, неизвестный загоняет в косяк дверной рамы два оставшихся гвоздя. Прячется под слоем веников до поры, дожидаясь прихода чекистов. Эх ты ж веник, веник, банный веник - душу тешит да тело нежит. Теперь снаружи запертая на висячий замок дверь никаких подозрений вызвать не может. Даже если Трифон Тимофеевич, либо кто другой зайдет вовнутрь - под вениками чужого не заметит.

Между тем товарищи и мадемуазель Жанна проводят время с пользой и изрядным удовольствием. Как говорится: если мужчины пьют в одиночестве - это попойка, если же пьют в компании женщины - это праздник. В самый разгар веселья неизвестный тихо и осторожно открывает изнутри дверь, выходит и, сам оставаясь невидимым, из темноты наблюдает за культурным отдыхом Оленецкого и Башилина. Улучив момент, возможно, когда вся честная компания направилась в парилку, производит подмену шприца с наркотиком и удаляется назад, вновь закрыв дверь изнутри...