Dreamboat 1

– До дна! Это приказ!

Жорж махнул порцию залпом, Настя также не посмела ослушаться, Северианову Никольский угощения не предлагал, держа в памяти, что штабс-капитан не употребляет. Огненная жидкость обожгла горло, Настя с непривычки закашлялась, казалось, проглотила ароматную порцию пламени.

– Что прикажете с вами делать?
– задал риторический вопрос Петр Петрович. Голос его был сух и холоден.
– Георгия Антониновича - под арест, Анастасию Александровну - назад, в Петроград, к красным, а господину штабс-капитану со всем возможным усердием искать Троянова, прочих ошметков большевистского режима и в дела, не имеющие касательства к порученному, не впутываться? Так, нет? Молчите? Ну, ну!

Петр Петрович повторно разлил коньяк, кивнул собеседниками.

– Давайте, без разговоров! Для снятия стресса.
– С аппетитом выпил сам, поскрипел сапогами, раскачиваясь с пятки на носок, и продолжил: - Что сделано, то сделано. Было бы гораздо хуже вместо бандитских трупов получить убиенных Жоржа и Анастасию. Не морщитесь, все могло закончиться именно так! Но, к счастью, ничего страшного и непоправимого не произошло, все живы - здоровы, а банда ликвидирована. Лучше сделать и пожалеть, чем не сделать и раскаиваться. Как, кстати, вы оказались в Гусилище?

– Бандиты интересовались ценностями, реквизированными ЧК. Похоже, ценности в городе, возможно, председатель ЧК Житин тоже. Решил допросить главаря банды. Про чекистов он не в курсе, задание давал неизвестный, хочу попытаться установить.

– Каким образом?

– Личным сыском, господин подполковник, некие зацепки, вроде бы, есть, а может быть - тревога ложная и зацепки эти яйца выведенного не стоят. Но проверить надо.

– Расскажите?

– Пока нечего, Петр Петрович. По связям Житина пройтись хочу, да от банды ниточку потянуть попробовать. Кто-то про исчезнувшие ценности знает, раз бандитов в их розыск впрячь хочет. Точнее, хотел. Я увидел заложников, нашего дорогого Жоржа узнал, принял решение освобождать. Дальнейшее Вам известно.

– Так-так, - Петр Петрович в глубокой задумчивости мерил медленными ленивыми шагами кабинет. Остановился, повернулся к Насте. Пытливо заглянул в глаза, потом улыбнулся обворожительно ласково.

– Не переживайте, Настя, жизнь - штука сложная, непредсказуемая, а хорошо только то, что хорошо заканчивается. Несладко Вам пришлось, так не вижу поводов для печали. Есть замечательное предложение: Мария Кирилловна очень настойчиво интересуется вашими розыскными успехами, требует докладывать обо всех, без исключения. Посему слушайте боевой приказ, - Петр Петрович вынул свои замечательные часы-репетир, отщелкнул крышку и, рассматривая внимательным образом циферблат, закончил.
– В два часа пополудни выдвигаемся в гости к Марии Кирилловне. Все вместе, Настя - в первую голову, ну и, естественно её спутники, помощники и избавители: Георгий Антонинович и Николай Васильевич.

Петр Петрович спрятал часы и весело подмигнул:

– Вот такие пироги.

Глава 20

– Вот такие пироги!
– проговорил Северианов, стряхивая с кителя микроскопические пылинки и придирчиво рассматривая себя в зеркало. После насыщенных событиями суток он позволил себе чрезмерную роскошь: поспать лишних два часа - и теперь собирался в баню. До обеда время было, и Северианов решил совместить парную с рекогносцировкой, то есть приятное с полезным.

Неизвестный художник, вдохновившись батальными полотнами Василия Васильевича Верещагина, не пожалел ни неистовства красок, ни экспрессивной агрессии, ни творческой фантазии: высокий статный молодец в белоснежно-стерильном фартуке с закрученными винтовой спиралью длиннющими усами и чёрным запорожским чубом залихватски размахивал сверкающей бритвой перед лицом ополоумевшего от страха свекольнорожего импозантного господинчика, приподняв ему голову и готовясь одним ловким стремительным ударом перехватить горло от уха до уха. Садистское удовольствие убийцы растягивало губы молодца, парализуя жертву. Правда, художник то ли сам, испугавшись собственного творения, то ли подсознательно прочувствовав бойцовские навыки, руки жертвы изобразил отдельно от лица. То есть, в том положении, когда левая уже взметнулась, чтобы резко сблокировать предплечье противника, а правая ловко и сноровисто готова нырнуть под руку нападающего и захватить в замок кисть своей левой, да не в классическом варианте сверху, а в боевом исполнении, снизу, когда при резком рывке к земле рука стремительно вылетает из сустава и супостат падает, раскрыв в отчаянном вопле пасть, подставленную под крушащий добивающий удар. Жуткое зрелище, изуверский кошмар, вурдалачий морок. Правда, вывеска самая что ни на есть миролюбивая и гуманная: "Здесь стригут, бреют, ставят пиявки и пущают кровь". Северианов поморщился: сцена обыденного бритья вызывала зловещие ассоциации.

Баня Трифона Тимофеевича Дорофеева являла собой огромный каменный одноэтажный дом, обнесенный высоким забором, с барской роскошной раздевальной, с огромной мыльной, где на лавках, на полках и в других местах - пучки душистых, полезных для здоровья трав и цветов, а на полу - мелко нарубленный кустарник - можжевельник, что все вместе издает весьма приятный запах. В парной, не покладая рук, в самом прямом смысле, трудятся несколько парильщиков в фартуках, надетых на голое тело. Крики, блаженные вздохи, сладостное кряхтение. Огненный нежно душащий пар, дурманящий запах свежего хлеба, березы, полыни. Эйфория, нега, упоение! Чувство полной невесомости, отрешенности от мирской суеты. В бане смывается не только грязь, но и грехи: уныние, печаль, сквернословие. А также боль, обида, стыд, горечь...

Символизируя окончание Советской власти, у входа вновь появился швейцар в ливрее, с адмиральскими усами, с хамски-угодливым простодушным лицом. Подобострастно-услужливо открывал двери, здоровался с постоянными посетителями, кому-то снисходительно кивал, кого-то попросту не замечал. В принципе, незаметно проскользнуть мимо ливрейного сторожа не представляло большого труда, да и в ту роковую для Оленецкого ночь с 22 на 23 апреля швейцара здесь ещё не было, так что можно не принимать его в расчёт. К тому же, сегодня Северианов хотел лишь осмотреться, проверить возможность скрытого проникновения, подмены шприца для смертоносной инъекции и так же скрытно удалиться, не оставив ни единого следа своего визита. Потому посчитал излишним беспокоить банщика Трифона Тимофеевича. Спокойно и равнодушно прошёл мимо швейцара, не замечая его и глядя сквозь адмиральские усы. Добротно сработанная из массивных досок дверь запиралась на тяжелый чугунный засов, однако несокрушимой преградой не являлась, вскрыть ее Северианов, пожалуй, смог бы, не оставив следов, тем более, что проникнуть внутрь можно было заранее, а потом затаиться, дожидаясь своего часа.

Блаженного щурясь, Северианов не спеша разделся, прошёлся по бане, отмечая и фиксируя детали обстановки, потом волю напарившись и исхлестанный веником, лениво сидел на широкой кленовой скамейке, с удовольствием потягивая холодный квас. Совершенно не хотелось ничего предпринимать, только вот так расслабленно вкушать негу, пытаясь хоть на какое-то недолгое время уйти от действительности. А из парильни раздавалось ликующее гоготание:

– О-го-го!.. О-го-го!

– У... у... у... у...

Дверь распахнулась, явив красных, как вареные раки, по собачьи фыркающих счастливчиков. Появился и парильщик, багровомордый здоровенный детина, весь голый, потный, единственная деталь одежды - фартук. Застывшие на огромном медвежьем лице испуганные заячьи глазки резко контрастировали с мощной фигурой и развитыми руками орангутанга.

– Присядь, мил человек, - поманил его Северианов.
– Прервись на полчасика, хочу с тобой выпить.

– Нельзя-с никак, на службе.

– А я тебе водки и не предлагаю. Давай-ка чайком побалуемся, либо квасом. Очень уж хорошо ты меня отделал, все косточки перемял, должен же я тебя отблагодарить, а то не по-людски получается.

– Ждуть, - кивнул в сторону парилки детина.

– Подождуть, не велики баре!
– передразнил Северианов тоном, начисто отбивающим всякую охоту возражать.
– Я наблюдаю: ты уже часа два-три на ногах и без роздыху, а это не положено. Присядь, покалякаем чуток, а растрату я компенсирую. Перепадает, небось, по грошику с клиента, так держи!
– он прихлопнул ладонью купюру.

Северианов знал совершенно точно: парильщик жалования не получает, кормится за счёт чаевых, кто что подаст - тому и рад. Сумма, выложенная Севериановым перед ним была совершенно чрезмерной.