Dreamboat 1

– Нечто подобное изготовить сможете? При наличии чертежей и соответствующего инструмента? И если сможете - долго ли делать будете?

Бритоголовый без особого интереса повертел изящный пистолетик в пальцах, вернул владельцу.

– В принципе, ничего сложного, изготовлю в лучшем виде...

– Замечательно!
– кивнул "Хмурый".
– Я иного ответа и не ожидал. А теперь представьте себе следующее: я предлагаю Вам некое состязание в изготовлении подобного оружия. Кто быстрее и лучше данную работу исполнит. Не торопитесь смеяться, я, знаете ли, не всю жизнь в разведке служил, в детстве имел небольшой токарный станок, и мне весьма нравилось изготовлять из металла всяческие финтифлюшки и механизмы. И я себя считал очень даже неплохим мастером. Как полагаете, смогу ли я конкурировать с Вами в изготавливании подобного предмета, либо какого ещё? Мне, почему-то кажется, что Вы уделаете меня одной левой. Просто потому, что я - любитель, дилетант, Вы же занимаетесь токарным делом всю сознательную жизнь. Верно?

Панкрат Ильич со сдерживаемой ухмылкой рассмотрел мягкие белые ладони собеседника, перевёл взгляд на свои: грубые, с намертво въевшейся в поры смесью металлической пыли и машинного масла. Поручик Виткевич так же походил на токаря, либо иного пролетария, как схожи между собой любимая господская болонка и дворовый полкан. Панкрат Ильич оценил эту сходность, хмыкнул вполне саркастически, хотя и не зло, мысленно, про себя продекламировал:

На тихом ходу с перебором

Резец самокальный идёт.

А токарь хяровый, хяровый -

Стоит и на стружку плюёт...

"Хмурый" запрокинул лицо назад, высоко задрав подбородок, получалось, смотрит на собеседников свысока.

– Северианов всю жизнь уничтожал шпионов и диверсантов в прифронтовой полосе, он - профессионал! Не думайте, что Вам удастся тягаться с ним, это будет то же самое соревнование, что между мной и Вами, Панкрат Ильич, по части токарных навыков. Северианов разоружит и захватит вас раньше, чем успеете что-либо сообразить. Просто потому, что он умеет это делать! Доступно излагаю?

– Он дал честное слово, что не будет пытаться, - предпринял последнюю попытку Панкрат Ильич. Виткевич покачал головой.

– Лучше не проверять крепость его слов: в данном случае Вы рискуете не просто головой, Вы рискуете полученным заданием.

Видя, что собеседники набычились, и, чувствуя, что не убедил их, "Хмурый" добавил, как ему показалось, весьма настоятельно и неопровержимо:

– Как я слышал, за Вашу голову, товарищ Троянов, большое вознаграждение назначено. Да и за Вас, товарищ Фролов, тоже.

Товарищи Троянов и Фролов переглянулись, резидент говорил дело. Однако, Троянов упрямо сжал губы.

– Посмотрим.

– Не надо смотреть, - устало проговорил Виткевич.
– Забудьте про предложения Северианова, наше задание несоизмеримо важнее, от его выполнения слишком многое зависит.

Он понял, что все-таки не переубедил обоих упрямцев, и если Фролов готов был подчиниться приказу, то Троянов задумал что-то, что явно приведет, в конечном счете, к провалу и беде. Потому позволил себе то, чего не хотел ни в коем случае.

– Конкретно Вам, товарищ Троянов, запрещаю планировать какие-либо контакты с Севериановым. Это приказ!

Не так надо было начинать знакомство и совместную работу, совсем не так. Виткевич чувствовал это слишком хорошо. Для этих двоих он, по-прежнему, чужак, белая кость, их благородие, золотые погоны. Сегодня на красных работает, а завтра может переметнуться обратно. Кто предал единожды, предаст снова.

Разве он кого-то предавал в своей жизни? В Разведывательное управление Генерального штаба его пристроил дядя, генерал Николай Александрович Владиславлев, всячески нежно и заботливо опекавший любимого племянника, внявший мольбам сестры и пристроивший Виткевича под родственное крылышко. Спуску, однако, не давал, не позволял от дела отлынивать, в любимчиках будущий "Хмурый" не ходил, гонял его дядя почище других офицеров. Когда в России произошла Революция, генерал собрал офицеров разведуправления и держал перед ними речь, как ему казалось, весьма патриотическую.

– Господа!
– патетически начал Владиславлев.
– Хотим мы этого, или нет, но власть переменилась, монархию реставрировать, по всей видимости, не удастся, и нужно как-то пытаться существовать дальше. Мы знаем друг друга не первый день, господа. Мы слишком долго служили вместе, служили одному делу, служили великой державе. Потому буду с Вами предельно откровенен. Власть взяли большевики, хорошо это, или плохо - время покажет, однако, Российская империя должна оставаться великой. Речь идет о спасении России. Пусть на другой идеологической платформе, пусть под красным знаменем - не суть важно. Это наше государство, и мы должны его защищать. Потому сообщают Вам своё решение: я буду сотрудничать с новой властью. Неволить не стану: кому Советы не по нраву - волен поступать в соответствии с собственной совестью. Те же, кто останется рядом со мной - будут продолжать развивать и всячески укреплять дело российской разведки.

Виткевич, разумеется, остался. Да он и не помышлял об ином: раз дядя сказал - следует служить дальше. И он служил, так же, как и раньше, только из господина превратился в товарища, да офицерскую кокарду на фуражке сменила красная звезда. О первостепенном значении предстоящей миссии ему в категоричной форме сообщили в Москве, наделив всеми возможными полномочиями. "Операция чрезвычайно важна, - говорил дядя, - в случае провала - насмарку многолетний труд наших разведчиков за многие годы! Мы просто не имеем права на неуспех".

Расходились по одному с интервалом в десять минут. Фролов, в принципе, согласный с "Хмурым", руку пожал крепко, ушел первым. Троянов при прощании посмотрел с вызовом, мол, все вы считаете, что сверху видно лучше, а мы на месте только щи лаптем хлебать горазды. Но возражать не стал, стиснул металлическими пальцами ладонь Виткевича, дождался, когда "Хмурый" уйдет и привычно растворился в лабиринте городских улиц.

Глава 22

У парадной лестницы седоусый унтер-офицер громко и совершенно не стесняясь в выражениях, распекал часового. До Северианова донеслась такая прочувственная, с оттенком в эротико-сексуальную сферу, двухминутная эпитафия, в которой, похожий на моржа унтер упомянул и часового, и его родителей, и прочую родню, а также особо выделил красную конницу Буденного и немецкого шпиона Ульянова-Ленина, что Северианов только усмехнулся. В переводе на русский язык эпитафия уложилась бы в нескольких словах: "Не утеряй винтовку, растяпа!" - но того эмоционального накала не имела бы. Молоденький солдатик варёным раком выпучивал на унтера стеклянные глаза и так тянулся в струну в бессловесном субординационном экстазе, что со стороны походил на статую усердия и ретивости. Объяснив часовому, на какие именно органы он расчленит его в случае каких-либо неприятностей с вверенным боевым оружием, унтер так же красочно расписал куда он введет часовому потерянную винтовку и закончил инструктаж очередным упоминанием матери солдата. После чего двинулся к следующему посту, чтобы там вновь произнести подобный пламенный и прочувствованный монолог. Северианов легко взбежал по ступенькам и направился к Белоносову.

– Доброе утро, Жорж!
– приветствовал он подскочившего со стула хранителя чекистского архива.
– Как настроение, боевое? Любезность не окажете? Мне нужно найти кое-что, и кроме Вас помочь не сможет никто, Вы здесь один царь и Бог архивных историй.

– Все, что в моих силах, Николай Васильевич!
– залился рубиновым цветом юный прапорщик, незаметно одергивая китель и поправляя ремень портупеи.

– Смит-Вессон?
– указал на огромную кобуру Северианов. Белоносов лишь кивнул.
– Я Вам кое-что другое принёс. Боевой трофей, - он выложил на стол браунинг 1.
– Владейте! Самозарядный, обмахивать не нужно. Найдем время - вместе пристреляем, согласны?
– Смит-Вессон, как и солдатский наган, не имел самовзвода, дабы не допустить невозбранного расхода боеприпасов низшими чинами, поэтому его приходилось "обмахивать", то есть, нажимая на спусковой крючок указательным пальцем правой руки, постоянно возводить курок ладонью левой.