Дрэд, или Повесть о проклятом болоте. (Жизнь южных Штатов). После Дрэда

"Наше радение, свидетельство нашей совести, заключается в чистосердечии и справедливости; мы имеем сношения с мирами не посредством человеческого мудрствования, но посредством милости Божией".

Для передачи другим своих мнений, мистер Диксон имел множество спокойных, кротких, только ему одному свойственных путей. Поэтому, прочитав последние слова, он замолчал и чрез несколько секунд спросил доктора Пактреда, не подвергаем ли мы себя опасности, отступая от смысла этих слов, и не теряем ли чистосердечия Спасителя, разрешая христианский вопрос на началах, в которые не входит мысль о будущей жизни. Доктор Пактред вполне с этим соглашался и продолжал говорить на ту же тему столь назидательным тоном, что красноречие его совершенно истощилось. Мистер Кокер, ни на минуту не упускавший из виду главный предмет, сделал нетерпеливое движение, и потому доктор Кушинг с большим одушевлением возобновил прерванное богослужение.

Глава XLI. Результат

Когда кончилось богослужение, Кокер немедленно приступил к делу, которым занят был весь его ум.

— Итак, доктор Кушинг, — начал он, — не было ещё ни одного учреждения, основанного самим Провидением, которое в настоящее время равнялось бы пресвитерианской церкви в Соединённых Штатах. Она, можно сказать, служит величайшей надеждой дли целого света, потому что здесь, в этой стороне совершаются великие опыты для всех грядущих веков. Она — киот завета для здешней нации и для всех наций вообще. Отправление миссионеров в чужие края, общество распространения в народе поучительных трактатов, общество покровителей моряков, библейские общества, воскресные школы, — всё это соединено в её недрах и всё растёт и развивается в нашем свободном государстве, при таких законах и общественных учреждениях, каких до этой поры не знал никто из смертных. Она ведёт нас прямо в царство Божие; нам недостаёт только одного единства; соединённые в одно целое, мы будем представлять собою самое славное и самое могущественное учреждение в мире. Для вас, южной братии, вовсе нет необходимости оставаться в таком бездействии, в каком вы теперь находитесь. Мы, с своей стороны, делали всё, что могли, чтоб потушить пожар и восстановить спокойствие, а потому и вам следовало бы действовать свободнее. Что мы делали с тех пор, когда вы отделились от нас? Я полагаю, вы думали, что мы раздуваем огонь в партии аболиционистов, чтобы произвести в ней пожар; но вы видите, что этого вовсе не было. Тем более мы не делали бы этого, находясь с вами в тесном союзе. Загляните в наши летописи, и вы убедитесь. Между нами были сильные и решительные аболиционисты, которые постоянно и горячо стремились к своей цела. По предмету невольничества происходили сильные волнения, и нас против воли заставляли высказаться; но мы не сделали этого ни в одном случае. Рускин с своей партией отделился от нас, собственно потому, что мы оставались спокойными. Правда, от времени до времени мы позволяли некоторым из антиневольнической партии говорить проповеди под открытым небом, или делать что-нибудь другое в этом роде, но такие проповеди ни к чему не ведут: они никому не вредит — в них высказывается мнение одного только проповедника. Они выражают не более того, что выражено в декларации 1818 года; а декларация эта остаётся не отменённою, как в вашей партии, так и в нашей. Конечно, мы охотно говорим, что невольничество есть зло, "совершенно несовместное с духом Евангелия", потому что это говорят наши книги; однако ж мы согласились не упоминать об этом в народе, полагая, что сказанного в 1818 году весьма достаточно, и что молчание наше предотвратит неприятную молву и злословие. Для доказательства истины слов моих обратите внимание на факты. При самом начале, в невольнических штатах было только три пресвитерства, а теперь их больше двадцати — и до двадцати тысяч членов. Одно это обстоятельство должно доказывать вам наше расположение к делу, от которого зависят наши интересы. Не мы ли постоянно предлагали меры к нашему соединению? Не мы ли унижали себя перед вашей братией? Как угодно, но вы должны принять в соображение эти факты. Нашим членам защитникам невольничества и нашим проповедниками предоставлена была полная свобода действовать по своему усмотрению, как было это предоставлено вашим членам и вашим проповедникам. Почему бы, кажется, не поддерживать вам доброе согласие с северными собратьями, несмотря на их сумасбродство. Поверьте, мы будем смотреть на вопрос о невольничестве сквозь пальцы.

— Что касается до меня, — сказал мистер Бонни, — то я желал бы союза. Только бы сблизиться с этими аболиционистами, — и тогда я сначала обмазал бы их смолой и потом облепил перьями.

— В переносном смысл, я полагаю, — сказал доктор Пактред с мягкой улыбкой.

— И в переносном, и в буквальном смысле, — возразил мистер Бонни, захохотав, — пусть только они явятся сюда. Если они раздуют пламя в этой стране, то первые же и испытают его согревающую силу. Напрасно, братья, тратите вы время и энергию в этих бесплодных рассуждениях. Они ни к чему не ведут. Я чужд тягостной мысли, что невольничество есть грех или зло, в каком бы то ни было смысле... Доктор Кушинг, вам бы следовало прочитать сочинение Флетчера; оно, я вам скажу, лучше всякого потогонного средства; по крайней мере, я всегда потею над ним. Тут бездна греческой и еврейской премудрости, хоть я и ровно ничего не смыслю ни по-гречески, ни по-еврейски. Флетчер переносит вас к периоду сотворения мира, и оттуда ведёт через историю и литературу всех веков. У него выведены на сцену и Златоуст, и Тертуллиан, древние греческие философы Платон и Аристотель, и все, и всё; словом, кто хочет набраться учёности, тот должен приобрести эту книгу. Я бы, право, охотнее согласился пробраться в каникулярное время сквозь Проклятое Болото; но всё же решился одолеть её, и потому, сбросив верхнее платье, пустился в путь и убедился, что вы, Кушинг, должны приобрести эту книгу. Стоит только решиться на подвиг, и вы будете чувствовать себя гораздо лучше. Мистер Диксон, вы напрасно смотрите на меня так серьёзно.

Мистер Диксон не сделал никакого возражения.

— По моему мнению, — сказал доктор Пактред, — вместо того, чтоб порицать учреждение невольничества в обширном значении этого слова, нам бы следовало главнее всего обратить внимание на некоторые в нём злоупотребления.

— В чём же заключаются эти злоупотребления? — спросил Клейтон.

— Да например, в разъединении семейств, — отвечал доктор Пактред, — и в запрещении давать им необходимое образование.

— Значит, вы полагаете, — сказал Клейтон, — что невольник обязан по закону заботиться о своём семействе?

— Да.

— Обязан содержать его?

— Да.

— Поэтому, он может жаловаться на нарушение его законного права; может искать защиты в суде?

— Да.

— Следовательно, по вашему мнению, владетель невольника обязан последнему возмездием?

— Разумеется, в том или другом виде, — сказал доктор Пактред.

— И невольник имеет возможность подтвердить законность своих прав?

— Конечно.

— Поэтому, невольник может иметь право на собственность?

— Да.

— Наконец имеет право образовать себя, если пожелает?

— Да.

— Прекрасно, — сказал Клейтон, — коль скоро существование невольника охраняется законом, коль скоро он имеет законные права, может иметь собственность и охранять её, получать образование и защищать свои семейные отношения, — он перестаёт быть невольником; потому что невольник ни под каким видом не может иметь притязаний на подобные вещи. Невольничество состоит в том, когда человек становится недействующим, безгласным существом в руках другого человека. Для уничтожения злоупотреблений, необходимо отменить систему невольничества. На этом сосредоточиваются все мои желания, и я прошу от сановников пресвитерианской церкви помощи осуществить их. Теперь скажите мне, доктор Пактред, какие попытки были сделаны со стороны пресвитерианской церкви для устранения злоупотреблений, о которых вы упомянули.

Доктор Пактред не отвечал. Наступило молчание, продолжавшееся несколько минут. Наконец доктор Кушинг прервал его.

— В изустных поучениях, в проповедях сделано было по этому предмету весьма многое.

— И надо вам сказать, — произнёс мистер Бонни,— что в нашей стране эти поучения были принимаемы с величайшим сочувствием. У меня самого есть класс, которому я читаю правила веры; пресвитерские советы одобряют это и с своей стороны проповедуют им Евангелие и пишут для них катехизисы.

— Но, — сказал Клейтон, — не лучше ли было бы сначала развить их умственные способности и потом уже вменить им в обязанность повиноваться словам Евангелия? Какая польза учить их тому, что брак есть священное таинство, если вы не дадите мужу и жене законного права сохранять верность друг другу? Мне кажется жестокостью пробуждать в человеке совесть по этому предмету, не предоставляя ему ни законной защиты, ни помощи.

— В его словах много истины, — сказал доктор Кушинг выразительно, — нам необходимо следует обратить на это внимание. Известно всем, что мы обязаны проповедовать невольникам безусловное повиновение их властелинам, а между тем... Позвольте, это было не раньше, как на прошлой недели. Ко мне в церковь пришла чрезвычайно набожная мулатка и спросила, что ей должно делать? Её господин объявил, что она должна сделаться его наложницей; тогда как муж её находился на той же плантации. Скажите на милость, что я должен был посоветовать ей? Господин этот весьма значительный, он в состоянии наделать нам множество неприятностей; к тому же, сопротивление мулатки повело бы к продаже её другому господину, который поступил бы, может статься, ещё хуже. Я находился в крайне-затруднительном положении. Я готов был сделать для неё всё лучшее; но согласитесь, что лишь только подумает кто о восстании против злоупотреблений власти, предоставленной владетелям невольников, как его в ту же минуту назовут аболиционистом, и на него нападёт всё общество. Вот в какое положение поставили нас эти северные фанатики.

— Правда, правда, — сказал только что прибывший мистер Баскум, — прибавьте к этому, что человек не может всего сделать. Мы и без того падаем под тяжестью нашей ноши... Мы обязаны блюсти интересы пресвитерианской церкви. Со временем всё само собою придёт в надлежащий порядок. По примеру апостолов, мы должны ограничиваться проповедью слова Божия. Мир был создан не в один день. В одно и тоже время невозможно делать два дела. В настоящее время мы не в состоянии присоединить ко всем нашим затруднениям порицание за такую меру и ложное её толкование. Как мы предпримем что-нибудь, имеющее вид ограничения власти господина, все аболиционисты тотчас же подымут вопль и мы погибли.

— Но, — сказал мистер Диксон, — не справедливо ли сначала, определив долг наш, исполнить его, и результат исполнения предоставить воле Божией? Неужели в делах подобного рода мы должны следовать не внушению совести нашей, а чувственным побуждениям?

— Кто говорит про это? — сказал доктор Пактред, — Но, согласитесь, что можно совершать дела двояким образом: благоразумно и безрассудно. Мы должны принимать в соображение современные требования и браться только за такой труд, который, по-видимому, назначает само Божественное Привидение. Я не хочу осуждать моих собратьев; придёт время, когда необходимость, и даже долг, принудит их показать себя в надлежащем свете и высказаться по этому предмету откровенно; по чтоб приобрести прочную основу, с которой влияние Слова Божия будет иметь благотворное действие, необходимо ещё нужно испытать и перенести много зла. При настоящем положении дел, я полагаю, что многие невольники делаются набожными с определённою целью. Братья полагают, что воспитание не обойдётся без затруднений; с этим согласен и я. Желательно было бы упрочить права невольников в отношении к родственным связям, если только можно это сделать не в ущерб более значительным интересам. Не надо забывать, что царство Божие не от мира сего.

— Надеюсь, — сказал мистер Диксон, — Господь простит мне, если я был нерадив в минувшее время! Отныне, чтобы другие не делали, я буду следовать внушениям моей совести. Я буду прямо и верно изъяснять чёрному племени слово Божие и поставлю на вид дому Иуды его заблуждения. Уходя отсюда, я должен сказать несколько слов моим северным собратьям: мне не нравится их нерешительный образ действий. Братья в невольнических штатах подвержены многим искушениям. Против них вооружено всё общественное мнение. Им нужно, чтобы северные собратья стояли твёрдо и поддерживали их. Но, увы! Далеко не так действовали последние! Они извиняли наше страшное заблуждение, и тем ослабили нас более, чем все другие причины. Общественное мнение отступает назад. Пресвитерианские проповедники потворствуют смертному греху. Дети и юноши гибнут, испытывая на себе всю силу самовластия. Наша страна наполнена тюрьмами невольников и никто не заботится о жалком торге несчастными созданиями. Наши скоттеры утопают в невежестве и разврате; и в добавок наши же собратья, как, например, мистер Бонни, начинают защищать это зло. Мистер Кокер защищает пресвитериан. К несчастью! Края одежды их обагрены кровью невинных; они, ради союза, готовы уничтожить тех, за которых умер Спаситель. Братья! Вы не ведаете, что творите! Вы наслаждаетесь благами жизни в стране, не поражённой таким Злом. Ваши храмы, ваши училища и вообще все полезные учреждения ваши развиваются и благоденствуют; тогда как наши не только остановились в своём развитии, но и падают. Вы не чувствуете этого, потому что не живёте между нами. Будьте, однако, осторожны, и помните, что развращение нравов в одной части государства неизбежно заражает и другую. Помните, что рано или поздно вы должны дать ответь за тот грех, который питаете в сердцах своих и усиливаете своим равнодушием. Молю Бога, да отвратит Он от вас свой праведный гнев! Но Бог правосуден, и я трепещу и за вас, и за себя. Прощайте, братия: я должен отправиться в путь. Вы не хотите слушать меня, а я не могу вступить в ваше совещание.