Дроны над Сталинградом

— Внимание, товарищи. Слушайте и запоминайте.

— У нас имеется два вида беспилотных аппаратов: разведывательные и ударные. Первые — “Комар-Р” — несут фотоаппаратуру, делают снимки позиций врага. Мы по этим снимкам бьём артиллерией. Вторые — “Комар-У” — несут заряд и бьют прямо в цель. Они не возвращаются. Это, по сути, управляемый снаряд.

Вам предстоит в боевых условиях пройти обучение, освоить управление этими аппаратами, стать профессиональными операторами. Есть вопросы?

Молчание.

Потом один, в потрепанном бушлате, сказал:

— А если мотор не будет заводится? Кто будет с ним возиться?

Дурнев буркнул:

— Тогда заводи свои ноги и дуй обратно. У нас тут не детский сад, а война. Тут кто кого.

На следующий день штаб подписал приказ:

“Ввести при каждом батальоне дивизии по одному звену технической разведки с применением беспилотных средств. Базу обучения закрепить за фронтовой мастерской инженера Громова.”

*****

Фотоаппаратуру привезли на полуторке: запылённые ящики из авиационного склада, с пломбами, местами треснутыми. Тыловики все отдали без споров — с пометкой "для специальной разведки".

— Вот, — сказал младший лейтенант из штаба. — Два АФА-И, один ПАУ-22 и ещё что-то без шильдика. У нас всё равно лежит мёртвым грузом.

— Камеры-то рабочие? — спросил Дурнев, ковыряя ящик.

— Проверяйте сами. Мы ж не лётчики, нам оно не нужно.

Громов осторожно вынул корпус первого АФА-И. Тяжёлый, почти пять килограммов. Металлический цилиндр, окуляр, корпус с байонетами, боковая панель управления. На крышке — краской: “СБ 57, ЛВО, 1940 г.”

— Это же под штурмовик ставили, — сказал он. — На двухвинтовые крепёж был. Питание от общей бортовой сети. А мы?

— А мы из фанеры да проволоки, — усмехнулся Дурнев. — Но попробуем.

*****

Первые три дня ушли на крепление. Понадобился новый тип корпуса — длиннее, с вырезом под фотопанель. Подвес стабилизатора пришлось сместить. Центр тяжести пополз вниз.

— Если так и оставим — аппарат не вытянет по ветру, будет клевать, — сказал Алексей, глядя на чертёж.

— Тогда противовес, — предложил Дурнев. — Сюда. Из свинцового груза, от артиллерийского снаряда.

— Попробуем.

Проблема была и в электропитании. АФА-И требовал 24 вольта. Собрали две аккумуляторные банки из радиостанций, спаяли обмотки, добавили стабилизатор. Провода тянулись вдоль фюзеляжа, заматывались изолентой.

— Снимки-то хоть щёлкать будет? — спросил Дурнев.

— Будет. Но тут вопрос в выдержке. Если корпус дрожит — фотоаппарат смазывает. А при слабом свете — темнит.

— Фильтры?

— Пока не получится.
– ответил Громов.
– Поставим светлый объектив, на короткий срок. Проверим хотя бы, как кадр ложится.

*****

Первый полёт с АФА-И прошёл через неделю. Выбрали погожий день. Без ветра, с морозцем. Аппарат — «Комар-Р-» — с трудом встал на рельсы. Вес давил, мотор хрипел.

— Он как поросёнок визжит, — сказал Дурнев. — Как бы не захлебнулся в воздухе.

— Не захлебнется. Только бы не развалился.

Пуск был тяжелым, а разгон — медленный. Фюзеляж пошёл вниз, потом подхватился, стабилизировался. Громов смотрел вслед, смотря на стрелки часов.

Фотоустановка была выставлена на три кадра — через каждые сорок секунд. Расчёт — над предполагаемыми позициями в роще у балки.

Аппарат вернулся — с надрывом, но сам. Упал недалеко, разодрал крыло, но цел.

Проявляли снимки в подвале. Лампа, ванночка, тёплая вода, красный свет. Плёнка вылезала с царапинами. Кадры — серые, смазанные.

— Темнота, дрожь, винетирование, — хмурился Громов. — Но видно.

На одном снимке угадывалась тень от зенитки. На другом — пятно, похожее на блиндаж.

— Уже что-то, — сказал Дурнев. — Но для штаба дивизии не подойдет.

— Будем переделывать.

*****

На следующем аппарате усилили стабилизатор, обшивку мастерили из дюраля. Фотопанель закрепили на подвесе, амортизированном резиной. Фокус — зафиксировали намертво. Съёмка — один кадр, но точный.

И вот новый полет. На этот раз — в сторону лесопосадки, где, по донесению разведки, немецкая пехота готовила новое укрепление.

Фотоплёнку доставили в штаб через два часа. Не откладывая пленку проявили.

На снимке — идеально видна линия траншей, подводная дорога, склад брёвен, даже тени от лопат на снегу.

— Это с фанеры снято? — спросил Пичугин, смотря на изображение.

— Да. С высоты трёхсот метров. Скорость — 90 километров в час.

Полковник молча вытер лоб. Потом сказал:

— Передайте артиллеристам. Пусть работают по этой точке.

*****

Вечером в мастерской сидели трое: Громов, Дурнев и сержант из 335-го полка, один из новых операторов. Он рассматривал плёнку в свете керосинки.

— Я думал, у вас тут авиамоделизм, — сказал он. — А новая техноология. Готовая.

— Не до конца готовая, — ответил Алексей. — Тут, брат, работы еще непочатый край. Мы ведь только начали разворачиваться.

— Скажу честно, — сказал сержант. — Сначала не верил. А теперь вижу. Нам такое нужно в каждую роту, каждый взвод.

Дурнев хмыкнул:

— Сначала в каждый батальон. А потом — пусть в Берлине догадываются, откуда мы знаем, где бункер Гитлера.

Все засмеялись.

На улице шел снегопад. А в подвале уютно трещала буржуйка. На доске Алексей Громов уже рисовал корпус следующего “Комара” — легче, жёстче, с новым стабилизатором. Шли тяжелые дни декабря 1942 года.

*****

Первые трое появились в мастерской на рассвете. Один — сухой, с загрубевшими руками, в телогрейке поверх лётной куртки. Второй — рыжеватый паренёк с фотофутляром на поясе. Третий — сутулый, с плотной шеей и ладонями, как у плотника.

— Здравия желаю, товарищ Громов, — сказал первый. — Старшина Трошин. До войны работал в авиаремонтной бригаде. По моторам.

— Старший сержант Нагрей, — кивнул второй. — Фотограф. С Гомеля. Работал при фотостудии.

— Ефрейтор Демин, — сказал третий. — В колхозе работал при мельнице.

— Вот и славно. Будем работать вместе - ответил Громов.

Обучение начинали с корпуса. Алексей показывал на схеме: рёбра, силовые балки, крепление стабилизатора, центр тяжести. Потом — двигатель. Потом — фотоаппаратура. Без лишних слов. Кто не понимал — объяснял, кто пытался умничать — убирал в сторону.