Дроу в 1941 г. Я выпотрошу ваши тела во имя Темной госпожи

— Я же сказал, подойдите ко мне! — вновь махнул рукой, уже теряя остатки терпения. — Что там телитесь?! Бегом!

Парень, наконец, подошел, ступая мягко, словно дикая кошка. Движения скупые, сдержанные.

— Имя, фамилия? — стал забрасывать вопросами капитан, не сводя глаз с парня. — Откуда родом? Кто родители? Чем занимаются?

— Я прозываюсь Ра-авиль из рода Биктяка. Та, что дала мне жизнь, живет сельским трудом…

Речь у призывника звучала непривычно. Свое имя «разорвал» на несколько слогов, словно дворянский титул. Фамилию переиначил на старинный манер, превратив ее в наименование рода.

— Что? Какой еще род? Выпил что ли?

Захаров принюхался, но ничего не почуял. Парень, похоже, был совершенно трезв.

— Паспорт где? Бумаги, спрашиваю, с собой? — мужчина требовательно вытянул руку. Этот «неправильный телефон» ему основательно надоел. Решил все в сопроводительных бумагах проверить. — Ну?!

В ответ «наткнулся» на отсутствующий взгляд.

— Паспорт? Где паспорт? В кармане посмотри. Вон же, торчит.

Капитан сам вытащил из нагрудного кармана рубашки замусоленную серую книжецу. Развернул и углубился в чтение.

— Так… Равиль Биктяков. Происхождение, национальность…

Документы в порядке. Парень никакой не чужой, а здешний, из местечка, что в паре десятков верст от сюда. Происхождение самое, что ни на есть пролетарское: мать — доярка, отец — механизатор. Странный говор тоже объясняется просто. Призывник, татарин, похоже, и русским язык владеет не очень хорошо. На тех, кто два слова связать не может, капитан уже насмотрелся.

— Разберемся, — кивнул Захаров, возвращая паспорт. — Как настрой, боец?

Вопросы у него, по-прежнему, оставались. Откуда все-таки это явное ощущение чуждости, нездешности? Ведь, свой же, тутошний.

— Не боишься? — продолжал «прощупывать», внимательно следя за реакцией. — Ведь, война — не мать родна, а не родная тетка.

Парень повел головой, словно чего-то не понял. Боится, значит. Просто скрывает свой страх.

— Не бойся, боец, — вздохнул Захаров, давай понять, что в страхе нет ничего постыдного. — На войне всем страшно, особенно, в первом бою. Кто-то от артобстрела по себя ходит, кто-то — от налета авиации. А ты чего боишься?

Отсутствующий взгляд парня потеплел.

— Я боюсь, что их будет слишком мало…

— Кого? — не понял капитан, качнув головой. Что-то непонятное сказал будущий боец. — Кого их?

— Врагов.

У капитана медленно поползла вниз челюсть.

— Что? — переспросил он. — Мало врагов?

Захаров вглядывался в лицо этого странного парня, пытаясь найти хотя бы намек браваду или какую-то веселость. В самом деле, не серьезно же тот говорил про нехватку врагов? Немец же прет вперед, как стальная волна. С фронта такие новости приходят, что за голову хватаешься. А этому врагов мало. Может он головой стукнутый?

Но тот совершенно спокойно выдержал взгляд командира. Даже бровью не повел при этом. Словно он днями напролет сидел в окопах, сутками проводил за линией фронта в тылу врага.

— Настоящий воин не считает живых и мертвых врагов, а ищет новых. Больше убьешь, больше славы…

Мужчина с трудом сглотнув вставший в горле ком.

— Ты что говоришь, парень?

— Я говорю, как есть, — парень явно удивился непониманию командира. — Мне сказали, что здесь можно убивать врагов. Пообещали, что их будет очень много. Это, ведь, правда? Врагов будет много?

Это была дикость, но парень явно улыбался. Не было никакой ошибки, он радовался…

— Я могу их убить?

Молчавший все это время, Захаров вдруг с силой рубанул рукой по воздуху. Это какое-то сумасшествие! Дом для психически больных! У него же явно с головой не все в порядке! Нормальный человек войны боится, а не рвется туда, как дикий зверь.

— Проклятая война! Б…ь! — в сердцах бросил капитан, и, резко развернувшись, пошел прочь.

* * *

Там же.

Качая головой, Риивал проводил взглядом этого человека. Странный у них вышел разговор, непонятный. К чему были все эти вопросы о страхе, о врагах и смерти? Даже самому последнему десятнику из дроу стыдно спрашивать об этом. Настоящий воин живет войной, мечтает о достойном враге. Ведь, схватка с слабым жалким врагом бесчестье для воина темного народа.

— Одно слово, хумансы, — с нескрываемым презрением прошипел Риивал, на мгновение забыв, что и сам теперь принадлежит к этому презираемому раньше народу. — Целый сотник, а говорит про страх.

С чувством сплюнул, сотворив пальцами охранительный знак, посвящение Благословенной Ллос.

— Эй, земеля, чего расхаркался? — донесся смешок со стороны небольшой компании, что держалась у стены. — Тоже с бодуна, во рту кошки насрали? Давай, подгребай, подлечишься.

Один из парней, настоящая орясина с растрепанными рыжими волосами, показал стеклянную четверть с мутным содержимым. Взболтнул, словно собрался пригубить.

— Жалкое племя, — пробурчал в полголоса Риивал, учуяв тошнотворный запах сивухи. — Так не уважать Темную госпожу…

Только полный безумец станет дурманить себя в преддверии сражения. Война, сторожевая служба или тайный поход в чужие земли это, ниспосланное Великой госпожой, испытание силы, воли и духа. И только такой вот жалкий деревенщина может оскорбить все это поганой выпивкой.

— Чего рожу кривишь? — рыжий здоровяк шумно задышал, явно почувствовав презрительный посыл. — С нами не хочешь выпить? Городской что ли? Народ, этот хлыщ не хочет нас уважить. Совсем охренел, похоже. Может поучить его?

Риивал развернулся в его сторону, и сделал едва заметный шаг назад. Занял место поудобнее для назревающей драки.

— Чего притих, недомерок? Язык в жопу засунул, как жареным запахло.

От рыжего дохнуло ядреным перегаром, густо замешанным на чесночно-гнилостной вони.

— Сейчас землю у меня будешь грызть, — довольно ухмыльнулся парень, засучивая рукава. Всем своим видом показывал, что сейчас живо со всем разберется. Глумливо хохотнули и остальные, вставшие за его спиной. — Будешь знать, как…